Когда все устроились, Аира Хаз встала перед ними.
– Спасибо, что пришли выслушать меня, – начала она.
– Не слышно! – раздались выкрики сзади. И другие, из первых рядов:
– Скажи-ка свое «О, пропащий народ»!
– «О, пропащий народ»! – произнесла Аира.
– «О, пропащий народ»! – подхватили обрадованные шутники в толпе.
Эффект от насмешек был предсказуем. Аира рассердилась. Желая стереть улыбки с глупых лиц, она обрушила на их головы видение предстоящей катастрофы:
– Этому городу суждено сгореть!
– Сгореть! – завизжали голоса. – Все мы сгорим!
Чем больше провидица пророчила погибель, тем больше люди смеялись.
– Ветер крепчает! Ветер сметает все на своем пути!
– У-у-у-у-у-у! – вопили люди, махая руками.
– Мы должны искать нашу родину! Грядет время жестокости! Берегитесь!
– О-о-о-о-о-о-о! – притворно дрожа, хихикали люди. – А-а-а-а-а-а!
– Смейтесь-смейтесь! Скоро вы будете плакать!
– Гы-ы-ы-ы-ы-ы! – улюлюкали люди в ответ.
Анно Хаз стоял рядом с женой. Все бессмысленно. Он понимал это, так же как и Аира. Но они должны исполнить свой долг.
– Друзья мои! – проговорил Анно самым убедительным тоном. – Сегодня пророчества моей жены вызывают у вас смех. Только когда вы увидите пылающий город, вспомните ее слова. Собирайтесь здесь, на этом холме. Приносите еду, теплую одежду, все, что можете унести. И вместе мы отправимся искать нашу родину.
Это было не похоже на пророчества Аиры. Никто больше не смеялся. Люди нервно переговаривались друг с другом. Если раньше Джессел Грис был доволен тем, что все насмехаются над Хазами, то теперь он почувствовал, что ситуация выходит из-под контроля.
– Эта женщина, – произнес он, показывая на Аиру, – говорит вам, что город сожгут. Однако нам известно, кто будет сожжен, если мы и дальше будем обращать внимание на ее дикий бред. Убьют наших близких, как уже убивали раньше.
В толпе закивали и одобрительно зашептались.
– Зачем мы слушаем ее?! – восклицал Грис. – Почему мы позволяем этой безумной семье подвергать нас подобной опасности? Пусть сами исполняют свое пророчество.
Люди начали расходиться. Пинто потянула отца за рукав.
– Посади меня на плечи, папа.
Анно поднял худенькое тельце, и, сидя там, на плечах у отца, где все могли видеть ее в отблесках пламени, Пинто обратилась к толпе.
– Молокососы! – прокричала она. – Вы не племя мантхов, вы – просто рабы и молокососы! Мы уйдем без вас. Мы найдем нашу родину без вас. Мы не нуждаемся в вас. Навозные козючки – вот вы кто! Понго на вас!
В ответ толпа рассмеялась. Люди не понимали, почему они смеются. Возможно, потому, что в устах семилетнего ребенка подобные слова показались им неслыханной дерзостью. А может, людям было приятно вновь услышать древние ругательства.
Интерлюдия третья. Могила
Море штормило. Высокие волны бурлили и перекатывались, вздымаясь все выше и выше, чтобы затем с яростью разбиться о берег. Ветер трепал крылья чаек, с неба доносились их тонкие пронзительные вопли. На жестком песке вскипала пена.
Человек с лицом, напоминающим собачью морду, стоял на берегу и смотрел на остров, лежащий за серыми водами. Мантия хлопала по ногам. Он замерз, устал и проголодался. На побережье виднелись одинокие фигуры, стоявшие в той же позе, что и отшельник. Все они ждали, когда ветер стихнет.
В конце дня море начало успокаиваться. Низкие волны еще перекатывались по воде, но направление ветра изменилось, и отшельник понял, что сегодня ему предстоит переправиться на остров. Он сосредоточился и затянул свою песню, уверенный в том, что и остальные тоже запели.
Отшельник поднялся в воздух и заскользил по бушующей пене. Прочие последовали его примеру. Повсюду низко над водой неслись одинокие фигуры, поднимаясь и опускаясь вместе с волнами, – все они летели к острову Сирин.
Как только отшельник достиг острова, он услышал пение, доносящееся с вершины холма, и понял, что прибыл вовремя.
Они уже начали открывающую песнь – ей предстояло звучать всю ночь. Отшельник ступил на каменистый берег и сразу же начал подниматься по длинной извилистой тропе. Позади он слышал шаги остальных, впереди – все более громкое пение. Ранее отшельнику доводилось исполнять эту песню только во время учебы. Сердце возбужденно забилось, и его голос влился в общий хор. Песня напоминала барабанный бой – ее мощь постепенно возрастала, ритм убыстрялся с каждым циклом до тех пор, пока Певцы не почувствовали, что их ноги медленно движутся – вперед и назад, в такт бессловесному напеву.
Так, с песней на устах, выбивая ногами ритм, отшельник достиг вершины холма. Перед ним в серебристом свете спрятавшегося за облаками солнца возвышались стены без крыши. Внутри собралась целая толпа Певцов – числом более тысячи, – и все они пели, покачиваясь и притопывая в такт. Заняв свое место среди них, отшельник осмотрелся и увидел знакомые по годам учебы лица. Однако никто не узнавал его. Всех глубоко захватило пение.
К тому времени, когда те, кто пришел после отшельника, заняли место в зале, он тоже не видел и не слышал ничего, кроме песни. Сбывалась его судьба, избранная много лет назад. Ради этого его учили, этого он ждал так терпеливо. Время завершения почти наступило.
Всю ночь они пели. Топая ногами по земле, Певцы ощущали ее дрожь. Они чувствовали судороги почвы и понимали, что медленно и почти незаметно она открывается. Они продолжали петь, ритм их песни ни на мгновение не ослабевал, заставляя землю под ногами волноваться, растягиваться и рваться.
С первыми лучами солнца земная твердь распахнулась. Те, кто оказался рядом с тонкой трещиной, отпрыгнули в сторону, но так и не прервали своего ритмичного пения. Сейчас они пели во всю силу, усиливая звук криком, топаньем и снова криком. Они хлопали, топали и кричали. Новые Певцы все прибывали – они пели на ходу, и песнь становилась все громче.
И вот раздался режущий ухо звук, сопровождаемый долгим грохотом и скрипом. Этого звука они ждали так долго – никто и никогда не слышал его раньше. Всем им несказанно повезло. Они стали поколением, узнавшим огненный ветер.
Земля внутри каменных стен дрожала и трескалась, открываясь, словно рана, некогда исцеленная, а теперь вновь кровоточащая. Каменные глыбы с грохотом падали на пол. Певцы продолжали свою песнь, покачиваясь и притопывая, чувствуя, как земля расступается под ногами. С наступлением рассвета мягкие лучи озарили стены, покрытые расширяющимися трещинами, и пыльную необъятность огромной пещеры под ними.
Наконец земля перестала двигаться, и песня прекратилась или, скорее, изменилась, превратившись в тихий напев. Те, кто стоял ближе к краю, медленно заскользили вниз. Прочие, продолжая петь, ждали, чтобы вскоре присоединиться к ровному потоку.
Вот и отшельник приблизился к крошащемуся краю и поплыл вниз, в темноту. Разорванные каменные стены расширялись книзу – к гладкому каменному полу огромной пещеры. С одной стороны глубокая пропасть пересекалась быстрым потоком – здесь протекала подземная река, бегущая ниже уровня моря и исчезающая под каменными сводами. Высоко над отшельником синело небо. Вокруг стояли его братья и сестры. А впереди возвышалась вырезанная из камня платформа, на которой располагалась каменная гробница.
Четыре колонны поддерживали невысокую крышу. Внутри на каменном возвышении покоилось древнее тело давно умершего человека. Здесь, в тишине подземной пещеры, лежал он непотревоженным сотни лет, с самого дня своей смерти. Плоть высохла, обнажив кости. Лицо превратилось в череп с остатками желтой кожи. Руки были сложены на груди, кость к кости.
Когда-то его имя было Аира Мантх. Его называли пророком. Он умер, но сила его осталась жива. Она жила в его последователях – племени Певцов. Жила она также и в его детях.
В огромной пещере острова Сирин песнь замолкла. Певцы знали, что теперь должны ждать, – никто не знал, как долго. Ожидание вошло у них в привычку. Со временем прибывали новые призванные, пока не собрались все. Скоро явится дитя из пророчества. Тогда пробьет час.
И тогда, как обещал пророк, он будет жить вновь и вновь умрет.
Глава 17
Песня над городом
Креот сидел на табурете в коровнике, руки трудились над выменем смирно стоящей коровы, а бывший император меж тем наблюдал за солнцем, встающим в тумане. Молоко било в деревянное ведро ритмичными струями, звук становился все глуше по мере того, как емкость наполнялась. Корова вяло жевала сено из набитого мешка, который висел перед ней. Другие коровы в маленьком стаде спокойно лежали, дожидаясь своей очереди.
Солнце показалось над далекими холмами, и сияющий алый диск окрасил продрогшие поля неестественными цветами. Сереющий лес вспыхнул и порозовел и несколько мгновений светился, как новорожденный, пока солнечный диск не спрятался за облаками.
– Что за вид, а, Ангелок? – произнес Креот. Медленным движением он погрузил половник в ведро и неспешными глотками выпил теплого молока. Затем поднялся на ноги, перелил содержимое ведра в огромный бидон, стоявший на тележке, и подвинул табурет к следующей корове. Усевшись, Креот со вздохом принялся разминать пальцы.
