Пламя вокруг Кестрель загудело. Сквозь светящийся воздух она видела легион Морах и ужасалась: войско толчками увеличивалось в два раза, в четыре… Казалось, сейчас они заполонят всю землю от края до края. Они? Как теперь называть врага, которого Кестрель собралась уничтожить? Не чудовища, не демоны – люди.
Ветер задул в спину с новой силой, и тысячи тысяч Певцов, парящих в воздухе над побережьем, засияли, как солнечные блики на морских волнах. Кестрель понимала, что пламя песни сжигает ее жизнь, но искренне радовалась этому. Скоро ее огонь сольется с огнем соседей, и они станут огромным языком пламени.
Раздался крик боли, потом еще и еще один. Из трещин в земле поднялись жужжащие тучи крошечных насекомых. Раздались первые крики боли от укусов. Вскоре мухи страсти проникли внутрь каждого, и легион Морах взвыл от ярости и муки. Кестрель слышала в этих воплях гнев и страх, зависть и издевку, ненависть к счастью и стремление к боли. Видя искаженные хохотом и рыданием лица, она думала: «Это я. Это мы. Это человечество». Мир страданий должен погибнуть, чтобы вернулось время доброты.
Тучи мух страсти роились над землей. Долетая до Певцов, они сгорали в стене пламени, вспыхивая яркими огоньками. Мух было так много, что их смерть походила на звездопад.
Легион Морах двинулся вперед, завывая и плача. Певцы запели новую песню, и пламя, обнимавшее каждого, разгорелось еще ярче. Кестрель знала, что теперь пламя сильнее ее, и чем огонь становится сильнее, тем скорее она растает. Ветер задул в спину с новой силой, приподнимая Певцов, как паруса, и Кестрель вместе с ними. Огни Певцов соприкасались, сливались друг с другом, трепетали на ветру…
Уже скоро.
Ты слышишь, Бо? Уже скоро!
Бомен ждал у обрыва, держа на руках тело матери, легкое, как спящий ребенок. Он тоже ощущал, как дует ветер, и знал, что делать. Отец и Пинто стояли рядом, позади – остальные мантхи, коровы, лошади и кот. Все смотрели на Бомена, который вернулся к ним, наделенный новой, непонятной силой.
Бомену послышался в ветре голос Кестрель, хотя слов было не различить.
– Уже скоро, – сказал он. – Доверьтесь ветру.
Ветер понес вперед тысячи тысяч Певцов – сперва медленно, как тень от проходящего облака. Кестрель летела с ними, с песнью огня, чувствуя, как ветер раздувает пламя, и раскрываясь ему навстречу. Она радостно отдала огню тело, душу, сердце и стала легкой и свободной. Понимая, что конец близок, Кестрель выкрикнула в песне:
Я люблю тебя, Бо! Я люблю вас всех! Любимые мои!
Ветер понес Певцов с головокружительной быстротой. Теперь песнь, пылающую над землей, было не загасить. Чем сильнее дул ветер, тем ярче она горела. Ревущий огненный вихрь загнал легион Морах в разверзшуюся почву. Ослепительное пламя Певцов слилось с ветром в гигантский поток, высасывая воздух из мира.
Последним чувством Кестрель стали раскаленная добела песня и жидкий свет, в который она уходила навсегда. Пламя обняло ее, и Кестрель растворилась в блаженстве, в тысяче языков пламени, сливающихся в стремительном вихре…
Мощный порыв ветра донесся до мантхов. Бомен сошел с обрыва с телом Аиры на руках, и ветер подхватил его. Пинто без колебаний последовала за ним. Она ступила в ничто, в тысячефутовую бездну, и не упала. Сирей не сводила глаз с Бомена и, полностью доверяя ему, тоже сделала шаг вперед. Как листья в осенний день, они, медленно кружась, спускались вниз.
Увидев, что это не опасно, за ними поспешили другие. Некоторые кричали от страха или восхищения, но не остался ни один. Пока Креот недоумевал, как убедить коров совершить такой странный поступок, те, к его изумлению, отправились вниз по собственной воле. Мампо полетел в пропасть смело, раскинув руки. Мелец Топлиш взял дочек за руки, и они прыгнули вместе, крепко зажмурившись. Рада Вармиш издала пронзительный визг, но не двинулась с места. Учителю Дубмену Пиллишу ничего не оставалось, как стянуть ее с обрыва за руку. После прыжка все стало гораздо проще. Мантхи обнаружили, что плывут вниз медленно и даже могут разговаривать.
– Борода моего предка! – воскликнул Креот. – Вот бы раньше так!
А тем временем ревущий огненный ветер поглотил ползающий по земле легион Морах. В дымящихся трещинах, в пещерах, в лесах, в горах ее полчища превращались в пепел и исчезали. Страдальцы даже не успевали вскрикнуть от новой боли, как сильнейший жар приносил им забвение. Огненный вихрь несся дальше, выжигая страх и ненависть и оставляя за собой прохладную тишину.
Бомен опустился у подножия огромного утеса, заботливо держа мертвую мать. Здесь воздух был спокоен, землю покрывал тонкий слой снега. Неподалеку к морю текла широкая река. Небо на востоке сияло чистотой.
Вслед за Боменом по одному приземлились его родные и близкие, целые и невредимые, хотя и онемевшие от изумления. Кот Дымок ухитрился сесть прямо юноше на плечи – на всякий случай, чтобы о нем не забыли.
Мантхи отряхнулись, словно ото сна, и окинули взглядом землю, куда попали таким странным путем. Невысокие лесистые холмы спускались к широкой прибрежной равнине. Две реки лениво петляли по заливным лугам, еще покрытым снегом. За ними в лучах зимнего солнца серебрился спокойный океан. Никем не занятая, незнакомая земля. И все-таки каждому пришла одна и та же мысль: я тут уже был, я знаю это место.
Анно Хаз подошел к Бомену и протянул руки, чтобы забрать у него тело жены.
– Теперь моя очередь, – сказал он. – Мы дома.
Пинто злилась. Ведь давно договорились: ровно через семь дней после ее пятнадцатилетия. Значит, сегодня. Где они спрашивается? Пинто в который раз выбежала на длинную, покрытую галькой косу и встала на самый край. На востоке уже сияло летнее солнце. Море было спокойным, дул легкий ветерок. Почему нет корабля?
Ланки разыскала девушку и горестно всплеснула полными руками.
– Скуч сжег лепешки! Что теперь будет?
– Какая разница! – ответила Пинто. Подумаешь, лепешки!
– Бедняга страшно расстроился. Говорит, ты просила именно медовые лепешки. Он не виноват, просто заснул. А теперь плачет.
– Скажи ему, что мне все равно, – раздраженно отозвалась Пинто. Ее вывели из себя не сгоревшие лепешки, а расстройство Скуча. Теперь придется его утешать, а дел и так невпроворот! И Бомена все нет.
– Корабль не пришел? – спросила Ланки. Терпение Пинто иссякло.
– Не знаю, Ланки! А ты разве видишь корабль?
– Нет, – растерялась Ланки.
Пинто бросила Ланки на косе – пусть сама смотрит, если такая умная! – и быстро пошла по тропинке за деревенской площадью. Хоть бы никого не встретить! В голове роились сердитые мысли. Надо было Бомену с Сирей уехать в такую даль! В Обагэнг – язык сломаешь, пока выговоришь. Править кучей глупых людишек, которые только и знают, что создают неприятности. Все говорят, что из Бомена вышел прекрасный правитель, – а он этого хотел? Или Сирей, если уж на то пошло? Они согласились только потому, что их весь Гэнг упрашивал. А Бомен уши развесил. Вот и живут в этом дурацком дворце за сотни миль отсюда! И опоздают на обручение!
Сердито бормоча себе под нос, Пинто чуть не врезалась в Дубмена Пиллиша, который проводил урок на открытом воздухе. Дети разучивали песню.
– Куда вы девались, цыплятки, цыплятки? – пел учитель. – Ах! Ах! И ах!
Каждый «ах» означал, что из-за Пиллиша должен выскочить еще один пропавший цыпленок. Пик Клин и Алмаза Топлиш выпрыгнули, а пятилетний Гарман Амос не понял, чего от него хотят.
– Гарман! Ты – третий «ах»!
– Понго! – дерзко крикнул мальчик из-за спины учителя.
– Гарман! Вот идет Пинто, мы готовим песню к ее обручению, а ты говоришь такие глупости!
– Понго, понго, понго! – упрямо повторил Гарман. – Дурацкие цыплята!
– Можешь не петь, если не хочешь, – вмешалась Пинто. – И вообще, мой брат еще не приехал. Наверно, придется все отложить, а то ничего хорошего не выйдет.
– Ох, надеюсь, что нет! Мы так старались!.. Пиа! Лея! Дергать других за волосы нехорошо.
– А мы друг дружке разрешили, – обиженно отозвалась маленькая Пиа.
– Все равно нехорошо!
Пинто старательно обогнула пекарню Скуча, игнорируя соблазнительные запахи из распахнутой двери. Краем глаза она увидела, что посреди площади на деревянной платформе опять собирают поющую башню. Конечно, не настоящую – их уже сотни лет никто не строил. Таннер Амос и Мико Мимилит решили смастерить подобие чудесного механизма. Трудились они уже несколько месяцев, но к обручению Плавы Топлиш и Шпека Така не успели и поэтому изо всех сил старались закончить для Пинто и Мампо. Впрочем, даже издалека было понятно, что башня по-прежнему не поет. Строители работали как одержимые, натыкаясь друг на друга на тесной платформе. Ветряные черпаки уже поставили, через трубы проходил воздух, однако пением этот вой назвать было нельзя.
