– Какая прелестная дикобразиха, – умилился Фока, – никогда такой красавицы не видел.
– Фу! – возмутилась игольница, – какая я тебе дикобразиха?
– А разве нет? – удивился Фока. – У тебя такие же, как и у меня иголки, только как у девочки более изящные и красивые. Честно говоря, сударыня, я влюбился в вас с первого взгляда.
– Влюбился? – недоумённо спросила игольница. – Ты? В меня? Какое недоразумение!
– Почему же недоразумение? – изумился дикобраз.
– Посмотри на себя, – игольница с неприязнью взглянула на Фоку. – Иголки торчат в разные стороны, мордочка вся в прелых листьях, на лапах нестриженые когти…
– Да, – грустно сказал дикобраз, – у меня нет расчёски, и я не могу причесать непослушно торчащие иголки. Я добирался до вас, сударыня, по прелой листве и, конечно, испачкал мордочку, а когти дикобразы не стригут, они нам нужны для добычи корешков, которыми мы питаемся. Но я готов для вас, сударыня, на самые отчаянные подвиги, если вы согласитесь стать моей невестой и висеть на гвоздике в моей норке…
– На какие такие подвиги?! – едва улыбнувшись, спросила игольница.
– Я готов проползти под самым низким забором, чтобы мои иголки пригнулись и не торчали. Я готов умываться несколько раз в день, чтобы мордочка блестела от чистоты и свежести. Я готов обгрызть свои ногти…
– Фу! Фу! Фу! – вскрикнула игольница, – и это ты называешь подвигами?!
– Скажите, что я должен сделать для вас, – решительно потребовал дикобраз, – и я сделаю!
– Однажды, со своего гвоздика, на котором живу, – мечтательно проворковала игольница, – я видела по телевизору карнавал в Бразилии. Устрой в нашем дворе, в мою честь, такой карнавал. И я, с удовольствием, буду висеть на гвоздике в твоей норке…
– Но я не знаю, что такое карнавал, – уныло прошептал Фока, – как же я его устрою?
– Карнавал – это много цветных гирлянд, много музыки, танцев, много разноцветных конфетти и бус. Но, главное, – игольница чуть поправила сползший на бочок бантик на оборке, – это восхищение мной. Все, все, все, кто придёт на карнавал, должны, нет – просто обязаны, восхищаться мной. Иди, дерзай!
Хрюкая и пыхтя от неудовольствия Фока спрыгнул с подоконника и с унылыми мыслями зашагал к другу ежу. Может быть, он поможет устроить ему карнавал? Надежды на это у дикобраза было мало, но, может быть, может быть…
Ежик спал и поэтому не очень обрадовался позднему приходу дикобраза. Услышав за своей дверью быстрое топанье задних ног, встряхивание игл и характерное для Фоки громкое кряхтение, которым тот всегда выражал своё раздражение, ёжик поплёлся открывать дверь.
– Что случилось, – потирая невыспавшиеся глазки, спросил ёжик. – Опять хозяева надавали тебе тумаков за съеденную у них свёклу. Или что?
– Какую свёклу? – обречённо махнул лапкой дикобраз и рассказал о своей беде с карнавалом.
– Подумаешь, беда! Всего лишь маленькая, легко устранимая неприятность. – ёжик потряс иголками, прогоняя последний сон. – Иди спать. Утром кликну друзей с ближайшего леса, и мы устроим такой карнавал, какой твоей капризуле и не снился…
Фока послушался совета друга и поплёлся в свою норку. Тем более что рассветное солнце уже встало, поворочалось в мягких перинах розовых облаков и, решив, что не выспалось, улеглось опять ещё немного подремать. Наступило время, когда и ночному зверю дикобразу полагалось лечь в кровать досматривать вчерашние сны. То, что происходило утром и днём Фока, конечно, не видел.
А происходило вот что…
Ежик энергично взялся за дело. Собрал всех лесных друзей – зверей, не забыл пригласить птиц и даже водоплавающих: бобра, нутрию и выдру. Объяснил им задачу и работа закипела…
Бобер притащил ведро, утонувшее в прошлом году у рыбаков, и непросто ведро, а ведро с мыльным раствором, из которого принялся выдувать соломинкой радужные пузыри. Сорока сбивала с крыш сосульки, а белки подхватывая, нанизывали их на длинные сплетённые выдрой из водорослей гирлянды. Дятлы и синицы срывали с замёрзшей рябины красные ледяные грозди ягод, из которых плели бусы и украшали ими покрытые колким инеем ветки деревьев. Сосульчатые гирлянды, протянутые от дерева к дереву, от столба к столбу, опутали весь сад искрящейся на солнце паутиной. Мыльные пузыри, заполнив собою все свободное пространство, превратили сад в сказочное волшебное царство. Не хватало только музыки. Но к закату появилась и она. Прилетели певчие дрозды, даже квартет соловьёв на короткое время примчался из Африки на помощь другу дикобразу. Их чудные песни звучали с удивительно и разнообразно: нежные звуки сменялись громкими, радостными. Зайцы, пристроившись на пнях, отбивали чечётку под аккомпанемент дятлов – барабанщиков. Эта музыкальная какофония разбудила Фоку. Дикобраз вымыл мордочку, обгрыз когти, и, протиснувшись в щель под низким забором, пригладил торчащие в разные стороны непослушные иголки. Как только долька луны заняла место солнца, Фока был на знакомом подоконники и нежно смотрел на прелестную игольницу. В лунном свете искрящийся гирляндами, мыльными пузырями и разноцветьем бус сад был ещё сказочнее, а музыка в ночной тишине звучала ещё громче, чем днём. Это был настоящий КАР-НА-ВАЛ!
– Вам нравится мой карнавал, сударыня?! – с восторгом спросил дикобраз.
– Нет! – зло ответила, топорщась иголками прелестная игольница. – Нет главного – никто не поёт песен в мою честь, никто мной не восхищается…
– Отчего же? Соловьи только и делают, что поют для вас! – удивился Фока. – Зайцы танцуют в вашу честь, а бобер чуть не лопается от усердия, выдувая мыльные пузыри для радости ваших глаз…
– Да ты ещё и глуп! – захлёбываясь от злости, прошипела игольница. – Всё это они делают для себя, а отнюдь не для меня! Пошёл отсюда нечёсаное животное! Я никогда не буду висеть на гвоздике в твоей норке…
Фока от горя и отчаяния упал с подоконника на землю. Там его поджидал слышавший всё, расстроенный ёжик.
– Почему нечёсаный? – услышали друзья звонкий голос, и следом за ним увидели, как в открытое окно вылетела изящная с длинной изогнутой ручкой чёрная лакированная расчёска. Она была грациозна и больше походила на потягивающуюся после сна пантеру. Это сходство усиливалось ещё тем, что на рукоятке расчёски блестели два зелёных, искрящихся от лунного света, камешка – украшения.
– Сейчас, сейчас… – расчёска принялась активно приглаживать непослушные иголки дикобраза. После того, как мама Фоки ушла на облако дикобраз долгое время не чувствовал таких нежных и ласковых прикосновений. Тепло и покой разлилось по его телу – Фока улыбнулся…
– Как приятно… – только и мог произнести млеющий от удовольствия дикобраз, – моя мамочка гладила меня также…
– Идёмте на карнавал, сударь, – воскликнула расчёска – пантера. – Ваши друзья стараются для вас!
Пляски, игры, песни продолжались до самого рассвета. На рассвете Фока расстался с новой подружкой. Но теперь каждый вечер Фока прибегал к заветному окну на новую встречу с ласковой расчёской. Однажды Фока решился пригласить её к себе в норку, где она живёт по сей день. Пантера-расчёска гладит дикобразу спинку, а он поёт ей песни. Счастье, да и только!
– Ну, что, Тимошка? – спросил папа, закончив рассказ, – понравился тебе мечтающий дикобраз?
– Мне понравилась расчёска, – деловито сказал Тимофей, – надо завести себе такую. Пусть живёт в моём портфеле. Когда она гладит мои волосы это приятно, даже очень! Папка, а что случилось с розовой игольницей?
Отец бросил взгляд на пухлую, одряхлевшую, побитую временем атласную игольницу, висящую на гвоздике:
– Что с ней будет? Так и висит на стене…
– Одинокая? – грустно спросил Тимошка. – Никому не нужная?
– Одинокая, – подтвердил папа, – но нужная. Сначала нашей прабабушке, потом бабушке, а вот теперь нужная твоей маме…
Носят ли сейчас дамы японские зонтики??
Тимошка влетел в квартиру весь расхристанный – в расстёгнутой куртке, в шарфе рвущимся на свободу из рукава этой же куртки, в шапке зацепившейся за одно ухо. Влетел и закричал:
– Мамуль, я в школьном дворе играл в хоккей Петькиным портфелем и пуговицу оторвал! Чё-ё-ё теперь? Ругаться будешь?
Мама вышла из кухни и внимательно осмотрела одежду сына.
– Пуговицы оторвал – это понятно. Шапка на ухо сбилась – это понятно. Почему шарф из рукава торчит?
– В школе, когда раздевался, его в рукав сунул, чтобы не потерялся… – Тимошка попытался затискать непослушный шарф обратно в рукав, но шарф упирался – ему не хотелось обратно.
– Шарф носят на шее, а не в рукаве, – строго сказала мама, помогая шарфу выбраться. – У тебя ангины, а ты голышом бегаешь. Сколько раз тебе говорить? Сначала подумай, а уж потом скачи, куда хочешь…
