Мама с папой и старшей сестрёнкой Капитолиной, по прозвищу Как-капа, тихонько пробирались мимо двери Тимошкиной комнаты, чтобы ненароком не разбудить сынишку – братишку и не услышать привычное:
– А почему-у-у это называется так? А почему-у-у это делается эдак? А почему-у-у кошка мяукает, а не гавкает? Почему у собаки хвост всегда метёт из стороны в сторону, а не сверху вниз? Почему молоко белое, сосиски вкусные, овсяная каша противная, прочему курица несёт яйца, а петухи только какашки, ну и так далее и тому подобное…
Но сегодня в Тимошкиной комнате наблюдалась не зловещая, конечно, но тревожно – вопрошающая тишина. Обеспокоенная мама, чуть-чуть приоткрыла дверь, организовав щёлочку, решила взглянуть на сына – может быть, всё-таки спит? Ан нет, вовсе не спит, а внимательно разглядывает потолок. Причём разглядывает, как-то глубоко заинтересовано.
– Всё. – решила мама, – пропал выходной! Ребёнок формулирует вопросы…
Она увеличила щёлочку и просунула в неё голову:
– Завтракать будешь, сынок?
В ответ услышала:
– Мам, а ты меня любишь?
Здесь уж мама совсем открыла дверь и вошла в комнату вся:
– Что за вопрос? – спросила она. – Конечно, люблю!
– А ещё кого любишь? – продолжил удивлять маму Тимофей.
– Люблю твоего папу, твою бабушку и твою сестру. Зачем ты спрашиваешь?
– Размышляю я… – сын переплёл на груди руки, скрестил ноги, став похожим на лежачий памятник и в глубокой задумчивости произнёс:
– Кроме тех, кого ты сейчас назвала, я, например, ещё люблю тебя и свою… подушку!
– Кого? – поразилась мама, – подушку?
– Ни кого, а чего, – поправил сын, – подушка предмет неодушевлённый. Хотя иногда, мамуль, мне кажется, она понимает, что я ей шепчу. Помнишь, в прошлом году мы её чуть не потеряли, как я переживал! Мне ведь только с ней цветные сны снятся. Права была бабуля, когда говорила, что она душевная…
– Эвон, как! – прошелестела перьями внутри себя подушка, – Что верно, то верно – бабуля всегда права. Я хоть и предмет, а душа у меня большая. Такая большая, что не только на твои сны хватает, но и на мамины мечты и на папины желания и на бабушкины воспоминания и на Капитолинины слёзы… Неодушевлённый предмет …, – продолжала ворчать подушка, – Эвон, как!
Подушка у Тимошки, действительно, была необычная – её собирала бабушка из пуха и пера гуся Петьки и гусыни Глаши, которые обитали во дворе её деревенского дома. Собирала долго, почти три года. Насобирав мягкого материала большое корыто – она выстирала его, высушила и набила им наперник. Затем сшила кружевную наволочку, одела её на наперник, и, полюбовавшись родившейся подушкой, повезла её в город – подарить внуку Тимошке.
– Вот тебе, Тимошка, мой душевный дар! – сказала бабушка, поцеловав внука в маковку. – Ей можешь доверять самые сокровенные тайны. Она не выдаст.
Бабушка обещала насобирать пуха-пера в подушки остальным членам семьи, но не успела – гусь Петька с гусыней Глашей возомнили себя перелётными птицами и однажды улетели в тёплые края. Там и остались. Так, у Тимофея появилась подушка, какой больше ни у кого из домочадцев не было. Они, домочадцы, оценив удобство бабушкиного подарка, частенько прикладывались на него – грели уши, смотрели цветные сны, иногда плакали, смеялись и завидовали Тимофею.
– Да-а-а! – гундосила Капитолина плаксивым голосом. – Тимке хорошо, у него пуховая подушка. Я тоже такую же хочу!
Мама вздыхала и хмурилась. А что она могла поделать? Гуси улетели – тю-тю. Нет гусей, нету пуха и пера. Нет пуха и пера – нету подушки.
Подушка понимала это и важничала. Важничала ещё и потому, что знала все потаённые мысли родителей и детей, а посему считала себя в доме главной и незаменимой. К счастью, у подушки был покладистый характер. Она не лезла в глаза, как цветочная ваза, вечно норовившая встать в центре стола, не совала свой нос в каждую чашку, как чайник, и не пыталась никого исправить, пригладить, приплюснуть, как утюг. Она просто лежала на кровати, надувалась, отчего становилась ещё мягче и тихонько важничала.
Всё ей было мило в доме, кроме Змея Горыныча. Так подушка называла пылесос.
– Фу, какой шумный, бесцеремонный – ярилась подушка, – везде лезет без спросу. Нападает и тянет – тянет. Хорошо бы только пыль тянул, а то и сны и сказки и тайны норовит вытянуть. Я худею после его набегов, – подушка сморщилась от негодования и зло добавила, – хотя, что можно ждать от змея, если у него вместо сердца – мешок для мусора!
И всё-же открыто подушка с пылесосом не враждовали, но по всему было видно, что встречи их удовольствия им не приносили. Подушка каждый раз недовольно фыркала, а пылесос урчал, сопел и надрывался досадным воем.
Так бы и шла их тихая война, если бы однажды…
Если бы однажды в дом, где жила подушка, не проникли разбойники – воры!
Они втекли в открытую форточку, когда родители ушли на работу, а Тимошка с Кап-капой – в школу. Воров было двое. Подушка сразу поняла, что таких несимпатичных гостей в дом никто не приглашал, и что вместе с ними в форточку втекли крупные неприятности. Воришки принялись без спросу открывать дверки шкафов, выдвигать ящики и прятать в принесённую ими сумку всё, что приглянулось. Когда ящики и шкафы были исследованы, один из непрошенных гостей увидел на комоде настольные часы. Часы как стражи времени всегда стояли на одном месте и их изящные стрелки неизменно точно отсчитывали минуты и секунды, возвещая рождение нового часа мелодичным звуком. Каждое утро мама мягкой тряпочкой протирала их полированные бока, приговаривая:
– Реликвия. Наша семейная, старинная реликвия. Папе от деда достались…
– Вот это часики, Колян! – восхитился один из разбойников. – Берём! Деньжищ за них выручим кучу. Куда паковать будем? В нашу сумку не влезут…
Колян оглядевшись по сторонам, увидел подушку и ухватил её за уголок:
– Чем не мешок? – обрадованно воскликнул он, а затем разорвал подушку с одной стороны. Освобождённые пушинки – пёрышки выскочили из плена, и помчались по комнате, заполняя её радостным визжанием:
– И-хо-хо! – кричали глупышки. – Свобода! Приволье-раздолье! Ура!
Подушка даже не осознала, что её больше нет. А все остальные обитатели комнаты: и цветочная ваза, и чайник, и утюг, и Змей Горыныч – пылесос в ужасе съёжились, скукожились и притихли, ожидая своей участи. Но ни Колян, ни его друг не обратили на них внимания, а принялись втискивать часы в освободившийся наперник.
И тут случилось то, чего никто не ожидал. Часы вместо привычного мелодичного боя издали такой пронзительный звук, с каким огромная ложка иногда бьёт по голове, обидевшей её кастрюле. Как по команде, все остальные обитатели комнаты тоже добавили звуков в организовавшийся оглушительный хор:
– И-и-и бум-бум-бум! – надрывались часы.
– Ох-ох-ох-! – вторил им чайник.
– З-з-з-з! – дребезжала цветочная ваза.
– Пыш-ш-ш! – пыхтел утюг.
– Ах-ты-ты-ах! – ревел пылесос.
От этого жуткого вопля воры пришли в ужас и, не поняв, что произошло, утекли обратно в форточку, бросив всё награбленное.
– Мы их прогнали… – устало сказал пылесос и заплакал. – Подушку жалко. Бедная, бедная подушка…
– Бедная, бедная подушка, – как эхо кружились по комнате всхлипы и ахи вместе с опускающимися на пол пуховинками и пёрышками гуся Петьки и гусыни Глаши.
Когда домой вернулись родители и дети, то к имеющимся всхлипам и ахам добавились ещё их мокрые горькие звуки. Мама встрепенулась первой:
– Хватит сырость разводить! – приказала она. – Все за уборку! Убираться так, будто ничего не произошло. Команду поняли? Вперёд!
– А подушка?! – взгрустнули остальные домочадцы, – что будет с подушкой?!
– Как я без неё? – больше всех сокрушался Тимошка.
Мама оглядела устланный белым пухом пол и, остановив взгляд на змее-пылесосе, сказала тоном, не терпящим возражения:
– Спасать подушку будет он! – мама ткнула указательным пальцем в сторону Змея Горыныча.
– Пух и перо в мешок для мусора? – возмутился Тимофей. – Ни за что! Лучше я сам соберу её по одному пёрышку…
– Три года будешь собирать, – откликнулась Кап-капа.
– Зачем в мешок для мусора? – улыбнулась мама. – Папа сейчас приладит вместо мешка для пыли вот этот чистенький и вперёд! – мама ловко извлекла из кучи выброшенного из шкафа белья беленький мешочек.
Как старался пылесос! Он ласково урчал, тщательно собирая каждое пёрышко, каждую пушинку. Все облегчённо вздохнули только тогда, когда пылесос подобрал последнюю, а мама, наполнив зачиненный наперник мягким материалом, надела на него свежую наволочку.
– А сны-то, сны? – заволновались домочадцы. – Где сны, сказки, тайны, слёзы? Их пылесос не может собрать…
