— Нет, это кинжал! — решительным тоном заявила Сильвия. — Придержите язычки! — И реплики сомневающихся тотчас смолкли.
Насколько мне известно, Шекспир забыл поведать нам о том, что Макбет в частной жизни имел эксцентрическую привычку кувыркаться через голову, но Бруно, по-видимому, считал это естественной чертой характера персонажа и, продемонстрировав зрителям несколько отчаянных сальто, опять куда-то исчез. Через несколько мгновений он вернулся на сцену с пучком шерсти (вероятно, оставленным на шипе какой-нибудь заблудившейся овцой), изображавшим великолепную бороду, доходившую ему до пят.
— Шейлок! — провозгласила Сильвия. — Ах, нет, прошу прощения! — тотчас поправилась она. — Король Лир! Я просто не заметила короны! (Бруно сделал себе просто замечательную корону, вырезав серединку цветка одуванчика. Она очень шла ему!)
Король Лир скрестил руки на груди (поверх роскошной бороды, разумеется) и, мелодично продекламировав: «Король до кончиков ногтей!» — сделал паузу, словно ожидая, что зрители кинутся проверять, действительно ли он настоящий король. Здесь я, при всех возможных возражениях со стороны такого выдающегося шекспироведа, как Бруно, должен высказать свою точку зрения. Она состоит в том, что наш поэт вряд ли хотел показать, что три его величайших трагических персонажа имеют столь схожие привычки. Еще большие сомнения вызывает у меня довод о том, что кувыркание через голову может рассматриваться как доказательство истинности королевского сана героя. Но, как оказалось, король Лир после глубокого раздумья так и не смог найти никакого другого аргумента в пользу своего королевского титула. Итак, это был третий «кусочек» Шекспира («Мы никогда не исполняем больше трех», — пояснила Сильвия), после которого Бруно порадовал зрителей длинной серией своих коронных сальто и наконец удалился под восторженные возгласы лягушек: «Квак здорово! Бис! Бис!», что свидетельствовало об их желании еще чуточку понаслаждаться представлением. Но на бис Бруно так и не вышел: дело в том, что настало время рассказывать Историю.
Когда же он опять предстал в своем обычном виде, я заметил разительную перемену в его манере держаться. Он и не думал кувыркаться и выделывать всякие сальто. Видимо, он был убежден в том, что прыжки через голову уместны разве что для таких потешных персонажей, как Гамлет или король Лир, а он, Бруно, не желает до такой степени поступаться собственным достоинством. Однако было заметно, что он чувствует себя не совсем уверенно, стоя один посреди сцены, да еще без костюма, за который можно было бы спрятаться. Он несколько раз начинал было: «Жил-был Мышонок…» — но всякий раз умолкал, оглядываясь по сторонам в поисках более укромного местечка, откуда можно было бы поведать миру свою Историю. С одной стороны сцены красовалась высоченная наперстянка, отбрасывавшая на сцену густую тень и шелестевшая на вечернем ветру, что создавало нечто вроде укрытия, которого так недоставало оратору. Найдя наконец желанное укрытие, малыш в считаные секунды вскарабкался по стеблю, словно крошечная белочка, и удобно устроился на развилке между листиками, где цветки образовывали густой балдахин. Теперь он очутился на такой высоте над слушателями, что у него исчезла последняя тень смущения, и начал свою Историю.
— Жили-были Мышонок, Крокодил, Человек, Козел и Лев…
Мне никогда не приходилось слышать, чтобы действующие лица, участвующие в истории, были подобраны с таким очаровательным безрассудством, и у меня просто дух захватило от смелости автора. Даже Сильвия на минутку отвлеклась, чем тотчас воспользовались два лягушонка, которые, казалось, с удовольствием смотрели представление: они мигом прыгнули в лужу, так что бедняжка не успела им помешать.
— Однажды Мышонок нашел Башмак и подумал, что это — Мышеловка. И он тут же забрался в него и просидел в нем долго-долго.
— Но зачем же он сидел в нем? — спросила Сильвия. Ее функции во многом совпадали с ролью хора в греческой драме: она должна была ободрять оратора и помогать ему, задавая разные наводящие вопросы.
— Потому что он не мог выбраться обратно, — пояснил Бруно. — Мышонок был умный; он знал, что из Мышеловки выбраться невозможно!
— Но тогда зачем же он забрался в нее? — спросила Сильвия.
— …и он все прыгал и прыгал в нем, — продолжал Бруно, не обращая внимания на коварный вопрос, — пока наконец не выбрался на свободу! И тогда он увидел метку на Башмаке. На метке было указано имя Человека. И тогда Мышонок догадался, что этот Башмак — не она.
— А что же он сразу не догадался, а? — опять спросила Сильвия.
— Да разве я не сказал вам, что он подумал, будто это — Мышеловка? — нетерпеливо возразил оратор. — Господин сэр, прошу вас, уймите Сильвию!
Девочка тотчас умолкла, преисполнившись внимания. Признаться, теперь мы с ней составляли большую часть слушателей, потому что почти все лягушки куда-то упрыгали, так что остались лишь считанные единицы.
— Так вот, Мышонок отнес Человеку его Башмак. И Человек уфасно обрадовался, потому что у него остался всего один Башмак и он не знал, где ему искать другой.
Здесь вмешался я:
— Прости, пожалуйста, ты сказал «искать» или «тискать»?
— И то и дфугое, — отвечал Бруно. — Слушайте дальше. Человек вытащил из Мешка Козла («Но ты ничего не говорил нам о Мешке», — заметил я. «Вот сейчас все и узнаете», — успокоил нас Бруно.) — и сказал Козлу: «Можешь подождать здесь, пока я не вернусь». А сам пошел и свалился в глубокую яму. А Козел все бегал и бегал вокруг. И очутился под Деревом. И зацепился за него хвостиком. И не мог вырваться. И запел грустную Песенку. Вы никогда не слышали такой печальной песенки!
— А ты не споешь ее нам, малыш? — спросил я.
— С радостью, — охотно отозвался Бруно. — Но, боюсь, лучше этого не делать, а то Сильвия расплачется…
— Не расплачусь, обещаю! — порывисто прервала его девочка. — И еще я не верю, что ее пел Козел!
— Но он в самом деле пел ее! — воскликнул Бруно. — Пел, да еще как. Я сам видел, как он пел ее своей длинной бородой…
— Ну, что-что, а бородой он точно не мог петь, — заметил я, тщетно пытаясь разубедить своего маленького приятеля. — Борода — это тебе не голос.
— Плекласно! Раз так, значит, вы не можете гулять пешком с Сильвией! — с торжеством воскликнул Бруно. — Сильвия же не какой-то там пешок!
Я счел за благо последовать примеру Сильвии и на какое-то время замолчал. А Бруно тем временем накинулся на нас:
— И когда он допел Песенку до конца, он вырвался и побежал разыскивать Человека. А следом за ним пошел Крокодил, чтобы схватить его. А за Крокодилом — Мышонок.
— А разве Крокодил не может бегать? — воскликнула Сильвия и обратилась ко мне: — Крокодилы ведь бегают, не так ли?
Я поправил ее, заметив, что точнее будет сказать «ползают».
— Нет, он не побежал, — возразил рассказчик, — и не пополз. Он именно пошел, как какой-нибудь мутант. А еще он широко разинул пасть…
— А это еще почему? — спросила Сильвия.
— Потому что у него зубы не болели, вот почему! — отвечал Бруно. — Неужели ты ничегошеньки не можешь понять, пока я тебе не объясню! Ну, слушай! Если бы у него болели зубы, он, понятно, опустил бы голову — вот так, — и ему пришлось бы перевязать челюсти большущим белым одеялом!
— Если бы он только смог найти одеяло, — опять возразила Сильвия.
— Да разумеется, одеяло у него было! — стоял на своем ее братик. — Неужто ты думаешь, что Крокодил отправляется на прогулку без одеяла? Так вот, Крокодил пошевелил бровями. И Козел уфасно испугался, потому что очень боялся его бровей!
— Бровей? А я бы ни за что их не испугалась! — воскликнула Сильвия.
— Думаю, и ты тоже как миленькая испугалась бы их, если только увидела, как Крокодил шевелит ими. А он шевелит ими вот так! А Человек все прыгал и прыгал, пока наконец не выскочил из ямы.
Сильвия опять удивилась: столь резкие перескоки с одного персонажа на другой совсем сбили ее с толку.
— …выбрался из ямы и отправился на поиски Козла. И услышал хрюканье Льва…
— Но Львы не хрюкают, — заметила Сильвия.
— А этот хрюкал, да еще как, — возразил Бруно. — И пасть у него была огромная, как комод. Вот Лев и кинулся за Человеком, чтобы сожрать его. А Мышонок погнался за Львом.
— Но ведь Мышонок, кажется, погнался за Крокодилом, — заметил я. — Не мог же он гоняться за ними обоими сразу!
Бруно вздохнул, что ему попалась такая дотошная аудитория, но принялся терпеливо объяснять:
— Так и есть, он погнался за ними обоими, потому что они бежали в одну и ту же сторону! Так вот, сначала он схватил Крокодила, а Льва упустил. А когда он поймал Крокодила, как вы думаете, что он сделал, а? Подсказываю: у него были с собой щипцы!
