– Ну, давай, Саламин, – тихо проговорил Мур. – Шагай. Работай.
Саламин повернул голову и поглядел на Мура. «Мне – работать?!» – возмущалась каждая линия его тела. После чего он уперся ногами в землю и не двигался, как Мур его ни уговаривал.
– Получишь еще мятного драже, – обещал ему Мур. – Сойди с места – и все. Нам нужна твоя сила.
Саламин прижал уши и не пошелохнулся.
– Господи! – рассердилась Марианна. – Да он не лучше Фундука. Иди вперед, веди его, а я потяну сразу за оба конца.
Она забрала у Мура веревку, взяла ее в обе руки и встала посередине.
Если Саламину вздумается лягаться, он может ударить Марианну. Мур подскочил к морде Саламина и взял его под уздцы. Нашел пыльное драже в кармане, вытянул руку так, чтобы драже было перед носом у Саламина, но забрать его конь не мог, и только после этого отважился потянуть за уздечку.
– Ну, иди же, Саламин! Драже!
Саламин вскинул уши и покосился на Мура одним глазом – мол, знаю я, что ты задумал.
– Да, – сказал ему Мур. – Это потому, что нам без тебя не обойтись.
Саламин только фыркнул. А потом, когда Мур уже был готов сдаться – и к великому его облегчению, – затрусил вперед, поднимая облака крошева из опавших листьев, которое забивало Муру глаза и рот, набивалось в ботинки и даже за шиворот. Мур моргал, отдувался, погонял и упрашивал Саламина и думал, думал, думал про барьер. Он чувствовал, как Марианна позади тоже думает про барьер, – и не ожидал от нее такого напора, а уж за веревку она тянула так, словно перетягивала канат сразу за обе команды.
Барьер перед Марианной скрипел, визжал, скрежетал и медленно кренился. Когда Мур повернул голову, чтобы сказать Саламину, что тот хороший конь, и скормить ему мятное драже, то увидел, как длинные полосы металла и сорняков, уходящие в обе стороны, постепенно, кусок за куском, валятся плашмя, словно волны набегают на берег. Было слышно, как стонет металл и как ломаются ветки вдали, и справа, и слева. Такого Мур даже не ожидал. Не думал, что обрушит весь барьер целиком. Наверное, решил он, дело в том, что барьер был сделан из одного небольшого куска.
– Ура! – шепнула Марианна и отпустила веревку.
Хотя на вид барьер превратился в груду крапивы, терновника и разодранного вьюнка, под ними таился острый покореженный металл. Мур сдернул с него веревку, отцепил концы от седла Саламина и, пока Марианна проворно прикрепляла на нее кальсоны, попробовал нарастить поверх барьера толстый слой плюща, чтобы Саламин не поранил ноги, когда будет через него идти. Крестоманси строго-настрого запрещал тратить волшебство впустую, поэтому Мур скормил плющу брусок волшебства, которым закрепил веревку.
Результат был примерно такой же неожиданный, как когда рухнул барьер. Плющ – блестящие, зрелые, темные листья – вздымался, растекался, клубился и сплетался, шепча и шелестя, и в считаные секунды покрылся желтоватыми цветками, а потом черными плодами, и не в одном месте, как рассчитывал Мур, а по всему поваленному барьеру в обе стороны. Когда Марианна прицепила все кальсоны прищепками обратно на веревку и обернулась, барьер превратился в длинный вал из плюща, тянувшийся и вправо, и влево, докуда хватало глаз. Вид у плюща был такой, словно он рос тут испокон веку.
– Ух ты! – проговорила Марианна. – Да ты и вправду ведун!
– Может, все дело в магии леса, – отозвался Мур.
Он отправил веревку с кальсонами на прежнее место, а потом развернул Саламина и осторожно перевел его через плющевую гряду на протянувшийся за ней замшелый проселок. Марианна, хрустя плющом, перебралась следом, и тогда Мур остановился и снял Кларча с седла. Грифончик тут же пришел в полный восторг. Пища́ и присвистывая, он проворно заковылял к ближайшему изгибу дороги. Похоже, мох подходил для ходьбы на когтистых лапах лучше всего. И для копыт тоже, как вскоре обнаружил Саламин. Конь гарцевал, подтанцовывал и так решительно рвался за Кларчем, что Мур помчался следом огромными скачками, а Марианна припустила за ними.
Они круто свернули за поворот с Кларчем во главе. Там стояла тележка, пристроенная уже на другом месте у обочины, и старая белая якобы кобыла паслась поблизости. А чуть подальше сидел старичок и удивленно глядел на них поверх сковороды с беконом и грибами. Только он поставил сковородку и с видимым усилием взял себя в руки, как Марианна метнулась вперед и бросилась к нему на шею.
– Дедушка! – кричала она. – Ой, Дед, так ты, значит, все-таки не умер!
Зарылась лицом в потертую куртку старичка и разрыдалась.
Увидев старую единорожиху, Саламин застыл как вкопанный. А та подняла голову от травы и вопросительно поглядела на него. Луч солнца, пробившийся сквозь листву, упал ей на рог, и тот так и вспыхнул сливочным, синим и зеленым перламутром. А может быть, подумалось Муру, это были все те же цвета – синий, белый и зеленый, – что и на плитке в Лесной усадьбе. Саламин чуть ли не на цыпочках, почтительно двинулся к единорожихе и выставил нос. Старая единорожиха изящно коснулась его.
– У него есть толика крови единорога, – сказала она Муру. – Любопытно, как такое могло случиться.
Между тем Кларч крался к сковородке с грибами и беконом, разинув клюв. Мур подумал, что стоит подойти и оттащить его. Однако Марианна так и стояла на коленях в объятиях старичка и, плача, говорила ему всякие слова, явно не предназначенные для посторонних ушей, и Муру было неловко мешать. Однако, пока Мур переминался на месте, старичок вывернулся, высвободил от Марианны одну руку и дал Кларчу крепкого щелбана по клюву.
– Постой, – донеслось до Мура. – Скоро дадим тебе попробовать.
И старичок снова стал внимательно слушать Марианну.
– Ну как, теперь ты разобрался, что такое ведовство? – светским тоном поинтересовалась единорожиха.
– Д-да, наверное, – ответил Мур. – Ирэн это умеет. Марианна все твердит, что и я могу. А что, правда?
– Правда. И дар у тебя посильнее, чем у моего старого Деда, – сообщила единорожиха. – Разве не ты только что отрастил несколько миль плюща?
Прошел уже почти год с тех пор, как Мур был вынужден признать, что он кудесник с девятью жизнями. Это было непросто – зато теперь, пожалуй, было легче признать, что он еще и ведун. Мур улыбнулся, представив себе, что он доверху набит самым разным волшебством, – похоже, нет у него только той разновидности, которой обладает Джо Пинхоу. Впрочем, если вдуматься, становится понятно, что, когда Джо оживлял чучело хорька, без ведовства тоже не обошлось. Как все запутанно!
– Да, я, – кивнул он. – Расскажите, пожалуйста, как мне с этим быть.
– Мы все ждали, что ты спросишь, – произнесла единорожиха. – Если пожелаешь, то сможешь осчастливить тысячи живых душ точно так же, как Ирэн – своего домового.
– Ой! – оторопел Мур. – А что это за души?
Саламин ткнулся в единорожиху носом и нетерпеливо фыркнул.
– Подожди минутку, у меня с тобой еще будет долгий разговор, – сказала ему единорожиха. – А пока пощипли-ка этой вкусной травки на обочине.
Саламин вопросительно глянул на нее. Единорожиха шагнула к нему и нежно потерлась рогом о его гриву. И тут вся его сбруя исчезла – и седло, и удила, и поводья, все-все, даже уздечки не осталось. На взгляд Мура, так он был гораздо красивее. А Саламин весь встряхнулся от облегчения, а потом нагнул голову и стал рвать зубами пучки травы и мелких душистых цветов.
– Жаль только, мятные драже притупляют вкус, – сухо заметила единорожиха. И обратилась к Муру: – Сбрую я потом верну. А живые души все здесь. Спрятаны. Заключены под замок – насколько я могу судить, безо всякой вины, разве что за то, что пугали людей. Неужели не чувствуешь?
Мур мысленно изучил лес. Там было тихо – чересчур тихо, и тишина была отнюдь не мирная. В лесу царила та же пустота, которую он ощущал, когда скакал на Саламине вдоль реки и на пустоши, и за этой пустотой стояли горе и тоска. То же самое он почувствовал в Домовом лесу, когда встретил мистера Фэрли в первый раз. А что касается этого леса – Мур припомнил, как Крестоманси не без раздражения заметил, как там грустно и одиноко. Однако никакой станины с трупами животных здесь не было и нечему было служить вратами между пустотой и дальним горем.
– Я не понимаю, что мне с этим делать, – сказал Мур единорожихе. И в Домовом лесу он ничего не смог сделать, хотя врата там были.
А что поделать здесь, где все как чистый лист бумаги? – Нельзя же отчистить лес, как Ирэн отчистила плитку.
– Зато можно проделать проход, – тихонько посоветовала единорожиха. – Проложить дорогу между передним планом и задним. Так обычно дороги и делают.
– Попробую…
Мур встал и задумался. Если представить себе все это как театральные декорации, то, наверное, можно устроить так, чтобы пустой лес стал как плотный занавес, за которым скрывается настоящая сцена – дальние голубые дали, – занавес, который сначала задернули, а потом надежно закрепили.
