— Хочу, — пробормотала Агнешка себе под нос. — Хочу, но не могу. В половине пятого мне надо быть дома.
— Сегодня? — удивился Ларс и посмотрел на часы. До Польши было далековато, а время близилось к четырём.
— Нет, завтра! — ответила Агнешка. — Я полечу на самолёте.
Ларс немного помолчал, а потом сказал:
— Значит, ты не хочешь остаться со мной в Швеции и построить дом из разноцветных камешков?
— Хотеть — хочу, но не могу.
— Почему? Столько людей переезжает с места на место! Мой дедушка когда-то уехал в страну Перу и даже забыл предупредить об этом мою бабушку, свою жену…
— Но я не могу переехать ни в страну Перу, ни в какую-нибудь другую страну, — повторила Агнешка.
— Почему? — снова удивился юноша, и вихор упал ему на очки, отчего-то сразу же запотевшие.
— Причин, по которым я не могу уехать, всего семь. Я назову тебе только седьмую.
— Ладно, — тихо сказал юноша.
— Видишь ли, в моём лесу — это, значит, в лесу, где я живу (потому что мы живём в лесу), — есть косуля, её зовут Васька. Когда ей холодно, она подходит прямо к дому и ждёт. Я беру хлеба или ещё чего-нибудь и зову её: «Васька, Васька, Васька!» Она осторожно озирается, смотрит на меня большими глазами и потихоньку подходит. У неё тёплый язык и мохнатые уши. Других людей она боится и убегает.
— Ну и что? — спросил Ларс.
— Ну и ничего… Только кто же её накормит, если я уеду? — помолчав немного, сказала Агнешка.
Ларс не ответил, протёр очки и через полминуты спросил, медленно-медленно произнося слова:
— Так что же мне теперь делать?
— Купи мне такую птицу.
— Такую не купишь «на всём Стокгольме», — грустно улыбнулся Ларс — Впрочем, подожди, я попробую купить эту птицу.
— У него? — удивилась Агнешка и внимательно посмотрела на Привожу-Хлеба, спокойно подрёмывавшего рядом с Евгением.
— Да, у него, — ответил Ларс, поправил куртку и очки и подошёл к столику Привожу-Хлеба.
— Простите, — сказал он довольно громко.
— Что же это?! — воскликнул внезапно разбуженный Привожу-Хлеб. — Анита, ради бога, перестань размахивать руками! Клянусь тебе, что в конце концов я всё-таки куплю тебе эту проклятую машину для мытья…
— Послушайте, — сказал по-шведски Ларс, — я — не Анита. Я просто хочу купить у вас эту птицу.
Тут Евгений проснулся и вытаращил глаза, а его сердце, лежавшее на столе, беспокойно шевельнулось.
— Не понимаю вас, — пробормотал Привожу-Хлеб.
— Не понимаю вас, — повторил Евгений.
— Можете ли вы продать мне эту птицу? — спросил Ларс и глянул на Привожу-Хлеба влажными очками.
Глава седьмая. У ЖЕНЫ ДОКТОРА БАОБАБА
— Милая барышня… — сказал Привожу-Хлеб Агнешке, когда наконец очухался. — Милая барышня! Разве я похож на продавца птиц? Разве у меня есть борода? Или, скажем, трубка в зубах? Или клетка? А?
— А? — повторил не на шутку задетый Евгений.
— Нет, я не вижу клетки, — вежливо ответила Агнешка.
— Вот именно. А нет её потому, что птицами я не торгую. Я простой Привожу-Хлеб из Долины Сквозняков. Если же вы имеете в виду Евгения, то нас связывает давняя дружба. Давняя дружба! Вопрос следует ставить только так. Верно, Евгений?
— Верно. Так следует ставить вопрос, — неуверенно повторил Евгений, хотя и не вполне понимал, что значит «Ставить Вопрос». К тому же он испугался, что если Поставленный перед ними Вопрос займёт слишком много места, то заденет его драгоценное сердце и они оба упадут со стола. Вдобавок ему стало жаль Агнешку и юношу в очках. Правда, Агнешку немного больше, так как по ней было видно, что она готова заплакать.
Привожу-Хлеб задумался на мгновение и, очевидно, тоже заметил, что Агнешка собирается заплакать. Дело приняло так называемый Неожиданный Оборот, Привожу-Хлеб встал.
— Примите Евгения от меня в подарок! — торжественно сказал он. — Прощай, Евгений Клейбол!
— Прощай, Привожу-Хлеб, — сказал Евгений, — Если я достану когда-нибудь машину для мытья посуды, то пришлю её тебе насовсем.
— Прощай! — повторил Привожу-Хлеб, расплатился с официантом и поехал к своей жене Аните, проживающей по Персидской улице, семь, в Упсале (бывшей Упппсале).
В этот вечер Анита бранила его дольше чем всегда, а прекрасная Адорабилис выглянула из клетки и сердито пропищала:
— Даже симпатичного глиняного простачка и того где-то промотал!
— Должно быть, потерял! — сказал Лоф, пожимая плечами.
К счастью, колибри разговаривали на птичьем языке и бедный Привожу-Хлеб не понимал их.
Между тем Евгений провёл ночь в Стокгольме, в красной сумочке Агнешки, и даже не смог рассмотреть квартиру Агнешкиной тётки, жены шведского доктора Баобаба (она была полькой, но давно считала себя настоящей шведкой).
Наутро к докторше пришёл тот самый юноша (Ларс), который вчера хотел купить Евгения, Жена доктора Баобаба сказала ему в передней:
— Мой муж, доктор Баобаб, впрочем, человек чрезвычайно культурный…
— Почему «впрочем»? — спросил Евгений.
— Не прерывай меня, мальчик, — продолжала тётка, думая, что прервал её Ларс. — Так вот, мой муж не сможет отвезти Агнешку на аэродром. И я прошу вас позаботиться о ней. Она такая несобранная! Прошу вас выйти к самолёту через правые двери. У левых стоит самолёт, который отправляется в Лондон, и вряд ли кто из наших захочет, чтоб Агнешка улетела в Лондон, ведь в четверг к ней придёт школьная подруга. И, пожалуйста, не потеряйте её чемодан. Прошу также напомнить Агнешке, чтобы в Варшаве она позвонила дяде Стасю. У него есть грузовик, и он пообещал отвезти Агнешку домой. Впрочем, может быть, жена дяди Стася, которая, на мой взгляд, одевается ужасно безвкусно, встретит Агнешку на аэродроме в Варшаве. Привет, привет, дорогие дети! Целую, — сказала жена доктора Баобаба напоследок, но никого не поцеловала, поскольку доктор Баобаб утверждал, что целоваться глупо. Он даже издал брошюрку под названием «Целоваться глупо».
Агнешка молчала, но, когда её самолёт включил моторы, она сказала:
— Ларс, я всегда буду вспоминать тебя.
— И я тоже, — сказал Ларс, а Евгений затопал от злости, но никто этого не услышал, потому что Агнешкина сумочка была мягкая и замшевая.
Евгению очень хотелось, чтобы Агнешка думала о нём, о Евгении-Как-Таковом, а не об этом очкарике Ларсе!
Но всё равно это неизбежно! Неизбежно! Не грусти, Евгений! Смотри! Слушай! Уже гудит самолёт!
Часть вторая
Глава восьмая. В ПУТЬ!
Евгений выбрался из сумочки только в самолёте, Агнешка поставила его на самый краешек окна, откуда было больше видно. Во-первых, далеко-далеко внизу он разглядел острова и островочки, маленькие, как ломтики шведского хлебца, Во-вторых, увидел белое облачко так близко, что можно было схватить его за хвост, У Евгения даже сердце защемило от избытка впечатлений и любопытства. В-третьих, он увидел человека, которого совершенно не интересовали острова и не волновали облака, так как человек этот читал очень интересную газету. На лице у читающего было Два Выражения.
Выражение Первое:
«Ну вот! А я что говорил! Меня надо было спросить! Но разве со мной кто-нибудь считается!»
Выражение Второе:
«Нет, это не укладывается в голове! Безобразие!»
А потом Евгений увидел за окном двух Перелётных Птиц, Ему стало грустно (он и сам не знал почему), и как-то не по себе, и вроде бы даже неловко. Тем временем птицы тоже увидели Евгения, ехидно засмеялись и о чём-то заговорили своими отвратительными голосами.
— Слыханное ли это дело! — пискнула одна, глядя на Евгения.
— Слыханное ли дело сидеть в этой коробке, когда все порядочные птицы летают своим ходом? — пискнула вторая, и вспрыгнула на то самое облачко, которое проплыло так близко, что можно было схватить его за хвост.
— Здравствуйте, — сказал Евгений на птичьем языке, потому что ничего другого не пришло ему в голову.
Между тем на облачке оказались обе Перелётные Птицы.
— Купил билет и радуется! — пискнула первая Птица и отскочила от облачка, как шарик для игры в пинг-понг.
— Покажи, где твоя клетка! — засмеялась вторая и кувыркнулась так, что чуть не опрокинула облако.
— Я никогда не жил в клетке! — рассердился Евгений. — Я лечу на самолёте, потому что Привожу-Хлеб подарил меня Агнешке, а Агнешка живёт в Польше.
— Ничего не понимаем, — ответили птицы, спрыгивая с облака. — Зато мы сочинили про тебя песенку:
Ты не рыба
И не рак
И летаешь
Кое-как,
Кое-как,
Ни так,
Ни сяк,
Как какой-нибудь
Чудак!
Вдруг самолёт неожиданно увеличил скорость, и птицы уже не могли за ним угнаться. Слышны были только их нахальные голоса:
