То были озорники, клоуны-мотыльки!
«Силы небесные! — взмолился мальчик без имени. — Хоть бы они не заметили меня. Их крики разрушат картину!»
Но они его заметили. С непомерным ликованием они обрушились на него и как горох рассыпались вокруг по снегу.
— Ура! — орали они, кривя свои рты. — Наконец-то мы снова нашли нашего благодетеля!
Они кувыркались в снегу и кидались снежками, играли в чехарду и делали стойку на голове.
— Тихо! Пожалуйста, тихо! — отчаянно шептал мальчик без имени.
Весь хор воодушевленно вопил:
— Что он сказал? Он сказал, что мы слишком тихие! Такого нам ещё никто не смел говорить!
— Что вам от меня надо, почему вы не оставите меня в покое?
Всё вокруг него порхало и металось.
— Великий благодетель! Великий благодетель! Помнишь, ты нас расколдовал, когда мы были несчастными безобразными ахараями. Но в нашей жизни тогда было утешение и смысл — мы строили серебряные дворцы. А теперь мы сами себе надоели. То, что ты сделал из нас, вначале было очень весело, а теперь наскучило нам до смерти. Мы летаем попусту, мы даже играть ни во что не можем, потому что не признаём правил. Ты превратил нас в посмешище. Ты обманул нас, великий благодетель!
— Я хотел как лучше, — с ужасом прошептал мальчик.
— Конечно, сам от себя ты в полном восторге, — орали озорники хором, — тебе очень хочется считать себя добрым, а нам приходится расплачиваться за такое добро!
— Что мне делать? Чего вы от меня хотите?
— Мы искали тебя, — орала толпа с искажёнными клоунскими рожами, — мы боялись, что ты сбежишь. И вот мы догнали тебя. Мы не оставим тебя в покое, пока ты не станешь нашим предводителем. Ты должен стать обер-озорником, нашим глав-озорником, нашим генерал-озорником.
— Но зачем, для чего? — с мольбой шептал мальчик.
— Мы хотим, чтобы ты командовал нами и заставлял что-нибудь делать. Мы хотим, чтобы наше существование хоть кому-нибудь было нужно!
— Но зачем вам я? Выберите одного из вас!
— Нет, нет, мы хотим только тебя, великий благодетель! Ведь ты сделал из нас то, что мы теперь есть.
— Но я должен идти. Мне надо вернуться в свой мир.
— Не так скоро, великий благодетель! — орали клоуны. — Ты от нас не сбежишь! Так просто от нас не отделаться!
— Но со мной всё уже кончено! — заверял мальчик.
— А с нами? Что будет с нами?
— Сами ищите выход!
— Тогда верни нам прежний вид! — кричали пронзительные голоса. — Пусть мы снова будем ахараи. Наши слёзы высохли, Амаргант стоит теперь на суше, и больше некому ткать серебряную филигрань. Мы хотим снова стать ахараями.
— Но я не могу, у меня больше нет могущества!
— Тогда мы заберём тебя с собой! — вихрем кружилась толпа.
Сотни маленьких ручек вцепились в него и пытались поднять в воздух. Мальчик сопротивлялся изо всех сил, а мотыльки налетали на него, как разъярённые осы.
И вдруг в этот шум и гам ворвался издали негромкий, но мощный звук, похожий на гул бронзового колокола.
И в мгновение ока озорники разлетелись врассыпную и тёмной тучей понеслись в другую сторону.
Мальчик, у которого больше не было имени, стоял в снегу на коленях. Перед ним лежала картина, распавшаяся в прах. Всё было потеряно. Не было больше ничего, что привело бы его к источнику Живой Воды.
Когда он поднял голову, то сквозь слёзы разглядел неподалеку две неясные фигуры, большую и маленькую. Он протёр глаза и взглянул ещё раз.
То были Атрей и Фухур, белый везучий дракон счастья.
Ясное лицо Атрея было спокойно и внимательно. Рана на его груди зажила.
Мальчик, у которого больше не было имени, сделал навстречу ему несколько шагов. Они долго стояли друг против друга, не говоря ни слова. Было так тихо, что слышался каждый вздох. Медленно мальчик без имени снял с шеи золотую цепь с АУРИНОМ и осторожно сложил на снег перед Атреем. При этом он в последний раз поглядел на двух змей, светлую и тёмную, заглатывающих друг друга с хвоста, образуя овал.
В то же мгновение АУРИН засиял с необычайной силой, все зажмурились, будто глядели на солнце. Когда мальчик снова открыл глаза, он увидел, что стоит в сводчатом золотом гроте. Посередине лежали две змеи, громадные, словно городские стены.
Атрей, Фухур и мальчик без имени стояли рядом на стороне тёмной змеиной головы, которая держала в своей пасти хвост светлой змеи.
Её зрачок неподвижно глядел на них. По сравнению с ней они были совсем крохотные, даже Фухур казался маленьким как червяк.
Тела змей поблёскивали, будто были сделаны из неведомого металла, тёмного как ночь, и светлого как день. Но их можно было не опасаться, потому что они держали друг друга в плену и не могли отпустить, иначе мир бы рухнул, это было очевидно.
Взаимно не выпуская друг друга из плена, они в то же время охраняли Живую Воду. Ибо в самой середине окружённого ими пространства шумел фонтан. Он лучился, и лучи его составляли причудливые узоры. Вода разбивалась в туман, в котором золотой свет разворачивался в радугу. Звуки падающей воды походили на пение и смех, ликование и зов и тысячи радостных восклицаний.
Мальчик без имени глядел на эту воду так, словно умирал от жажды. Она была недосягаема: змеи не шевелились.
Вдруг Фухур поднял голову. Его рубиновые глаза засверкали.
— Вы понимаете, что говорит вода? — спросил он.
— Нет, — ответил Атрей. — Я — нет.
— Не знаю, как это происходит, — прошептал Фухур, — но я различаю слова. Может, потому, что я счастливый дракон, а все языки радости родственны между собой. — Фухур прислушался и повторил: — «Я вода жизни! Источник, который бьёт сам из себя и наполняется оттого, что из него пьют».
Он снова прислушался и продолжил: — Она всё время зовёт: «Пей, пей, пей! Делай что хочешь!»
— Но как нам подойти? — спросил Атрей.
— Она спрашивает, как наши имена.
— Я Атрей!
— Я Фухур!
Мальчик без имени промолчал. Атрей посмотрел на него, взял за руку и крикнул:
— Это Бастиан Балтазар Букс!
— Она спрашивает, — перевёл Фухур, — почему он не говорит сам.
— Он не может, — сказал Атрей. — Он всё забыл.
Фухур ещё вслушался в шум воды.
— Без воспоминаний, говорит она, он не может приблизиться. Змеи не впустят его.
— Я помню за него всё! — отчаянно воскликнул Атрей. — Всё, что он рассказал мне о своём мире. Я буду за него!
— Она спрашивает, — перевёл Фухур, — по какому праву?
— Я его друг! — воскликнул Атрей.
— Кажется, не пропустят, — прошептал Фухур, вслушиваясь. — Она говорит о твоей ране. Она хочет знать, как это могло случиться.
— Мы оба заблуждались, — объяснил Атрей. — Но теперь Бастиан сам отдал АУРИН.
Фухур прислушался и потом кивнул:
— Да, теперь они пропустят его. Это место и есть АУРИН. Она говорит, добро пожаловать. АУРИН — это дверь, которую Бастиан искал. Он с самого начала носил её с собой. Но змеи не впустят ничего принадлежащего Фантазии. Поэтому Бастиан должен отдать все дары, что получил от Детской Королевы. Иначе он не напьётся Живой Воды. Здесь кончается власть Лунианы. Сама она никогда не ступала на это место. Она не может войти внутрь АУРИНА, как нельзя войти внутрь самого себя. — Фухур прислушался ещё. — Теперь вода спрашивает, готов ли Бастиан.
— Да, — ответил Атрей, — он готов.
В тот же миг тёмная змея начала медленно поднимать голову, не выпуская при этом хвост светлой змеи. Могучие тела изогнулись, образовав свод, наполовину тёмный, наполовину светлый, как переход из ночи в день.
Атрей повел Бастиана за руку к фонтану, Фухур провожал их. С каждым шагом Бастиан терял по одному дару Фантазии. Из красивого, сильного и бесстрашного героя он снова стал маленьким, толстым, испуганным мальчиком. Даже его одежда, которая в руднике Минроуд истрепалась в клочья, исчезла теперь и растворилась в воздухе, так что он стоял обнажённый перед золотым кругом, в середине которого бил фонтан Живой Воды.
В тот момент, когда он уже не обладал никакими дарами Фантазии, а о себе самом пока ещё ничего не вспомнил, он пережил состояние полной неопределённости, не зная, есть ли он вообще на свете.
Но потом он вошёл в воду. Он плескался в ней и подставлял себя сверкающему дождю. И пил, долго пил, пока не утолил жажду. Радость наполнила его с головы до ног. Радость жить на свете и быть тем, что ты есть. Теперь он уже знал, кто он и какому миру принадлежит. Он заново родился. И самым прекрасным было то, что он хотел быть только тем, что он есть. Если бы ему пришлось сейчас выбирать для себя из множества возможностей, он не выбрал бы ничего другого. Теперь он знал: в мире тысячи радостей, но главная из них — уметь любить.
И потом, когда Бастиан вернулся в свой мир, когда он стал уже совсем взрослым, а затем состарился, он никогда больше не терял этой радоста. И в самые трудные времена у него оставалась эта радость сердца, которая придавала ему силы и приносила утешение другим.
