Клаус примерился и одним точным ударом выбросил лемминга на поверхность. Вторым ударом он хотел еще в воздухе сломать зверьку позвоночник, но упругий и до крайности мускулистый грызун увернулся и, приземлившись на снег, пустился наутек. Охотник большими прыжками понесся следом, но путь лежал через ложбину, переметенную снегом, и он завяз, потерял темп. Юркий комочек пестрого меха докатился до скалы и шустро-быстро завернул за нее.
– Все равно поймаю… – пригрозил охотник.
За черной скалой невидимый и нахальный грызун взвизгнул и тут же замолк. Клаус втянул воздух, но ветер дул от него. Кто бы там ни был, он находился в выгодном положении, с подветренной стороны, и воздушные потоки рисовали для него отчетливую картину – камни, лед, снег, и Клаус, завязший в этих снегах.
Охотник азартно потер руки. Просто отлично! Там, за скалой его ожидает добыча покрупнее лемминга. Лисица или рысь, себе на погибель поднявшаяся в эти скудные жизнью земли. Надо спешить, зверь наверняка почуял его и ждать не будет.
Клаус с удвоенной энергией двинулся вперед, торопясь настигнуть неведомое животное. Очень хотелось свежатинки.
Рыжий зверь запрыгнул на скалу. Это было существо размером с рысь, но тело его – приземистое, длинное, мускулистое, было длиннее рысиного, а лапы толще и короче. И конечно же ни у одной рыси не могло быть такого толстого пушистого хвоста, длиной равного длине тела. Зверь немного походил на снежного барса, но шерсть его была коричневых и рыжих тонов, и даже дальтоник не перепутал бы ее с нежной белизной и черными подпалинами барса.
Это был не барс. Это существо вообще не относилось к породе кошачьих, Клаус знал это точно. Это была мадагаскарская фосса.
– Я думал, мне померещилось, – засмеялся охотник. – Думал, под машину простой кот бросился. До чего ж ты живучая тварь!
Лас не стал вступать в разговоры, пасть его была занята останками лемминга. Фосс проглотил грызуна, облизнулся, сел на скалу и смерил охотника безразличным взглядом янтарных глаз.
– Живучесть – это у вас фамильное. – Клаус подбирался к скале. Рука его давно лежала на рукояти клинка. Еще немного, и он окажется на дистанции верного броска. – Твоя хозяйка тоже никак умереть не может. Ты ее ищешь? Не волнуйся, я передам привет.
Лас оскалил клыки, прижал уши к голове. Толстые его лапы легко переступили по камню, и Клаус замер на миг. Затем, уже не таясь, извлек нож и пошел дальше. Мельхиоровый орел на рукояти ножа распростер крылья и обжигал ладонь.
Метать клинок в подобную цель – зря тратить силы. Фосса способна поймать белку прямо на ветке, неужели она будет смиренно ожидать, пока в нее вгонят нож?
«Нет, надо сойтись с ней вплотную, это самый верный способ!» – Клаус разметал снег и запрыгнул на скалу.
Лас прижался к слоистому камню, рыжим цветком на черном фоне, и раскрыл алую пасть, полную жемчужных клыков.
– Я из тебя коврик сделаю, – пообещал охотник.
Отражение Ласа в его солнечных очках подернулось легкой дымкой, словно воздух вокруг фоссы стал стремительно нагреваться.
Они прыгнули навстречу друг другу, сшиблись над камнем и рухнули вниз. Охотник с размаху вогнал нож в брюхо фоссы, но зверь извернулся и отбросил его ударом задних лап. Клаус рухнул на камни, но сейчас же вскочил. Полосуя клинком воздух, он двинулся вперед. С когтей левой руки в снег капала красная кровь.
Охотник облизал пальцы и засмеялся. Лас ударил хвостом по ногам. Через весь правый бок у него протянулись глубокие царапины, но кровь уже не текла. Охотник остановился. Зверь рос. Он уже не умещался на камне, и по шкуре его бродили светлые язычки пламени. С камня закапала вода – лед и снег отступали перед жаром Ласа.
«Быстрее! – Охотник оскалился и прыгнул вперед. – Пока он еще полностью не обрел форму…»
Удар пламенной лапы отшвырнул его назад, охотник завыл, когда на нем вспыхнул комбинезон. Он перекатился через скальный гребень и зарылся в снега. Лас одним прыжком перемахнул ложбину, ударил еще раз, но в снегах уже никого не было. Охотник растворился на необъятных просторах Йотунхеймена.
Лас презрительно фыркнул. Он бы нашел этого труса, но ему надо искать Дженни. Он фыркнул еще раз, отряхнул лапы и побежал вдоль края ледника. Запах Дженни исчезал среди этих льдов. Он вернулся к обычному виду, и издалека казалось, что вдоль необъятной стены ледника бежит рыжая кошка.
Лас бежал так до вечера, без устали, пока не увидел человека. Человек сидел прямо на льду, на сиреневой лапе ледника, в одной рубашке и штанах, и смотрел на закат. Ветер ерошил его тонкие белые волосы. Лас покружил вокруг странного человека и осторожно приблизился.
– Привет, – сказал человек. – Что ты тут делаешь? Я вот на закат смотрю.
Фосс принюхался.
От него пахло Дженни. Пахло льдом. И еще чуть уловимо пахло мертвым-но-живым.
Лас прижал уши.
– Он выпускает меня только раз в день. На закате.
Человек поглядел на него. Улыбнулся – слегка кривоватой улыбкой, словно внутри до боли была сжата какая-то мышца.
– А я знаю, зачем ты здесь. Ищешь ее?
Лас в нетерпении покружил перед ним, издал требовательный урчащий звук.
– Прости, я не понимаю, – развел руками человек. – Еще не научился. Ее здесь нет. Она уже ушла.
Лас сел, заколотил хвостом по камням.
– Пойдем. Есть короткий путь. Я проведу.
Человек встал, бросил последний взгляд на исчезающее солнце. Махнул рукой, и стена ледника разошлась, вывернула свое синее нутро в узкой щели.
– Идем. – Человек еще раз улыбнулся, мягко и болезненно. – Так я ей хоть чем-то помогу.
Лас, поколебавшись, нырнул вслед за ним в ледник, и через мгновение от щели не осталось и следа.
– Где мы? И когда мы?
Чаклинги привезли их сюда, в место, указанное Арветом, на побережье Ледовитого океана, за пределы Полярного круга. Но почему на скалах робко щурится на солнце седой мох, почему ручьи поют под ногами торжествующий весенний гимн, отчего чайки так радостны и крикливы в голубом небе?
Дженни не слишком разбиралась в географии, но все же понимала, что субарктической зимой, во время полярной ночи, эти места должны выглядеть иначе. Либо чаклинги привезли их не туда, либо не… тогда. Какой из вариантов ее пугал больше, она еще не разобралась.
Арвет сорвал повязку с лица, едва чаклинги исчезли, но с тех пор не проронил ни слова. Он хмуро озирался с видом человека, вернувшегося домой после долгой поездки – по-хозяйски, без особого восторга, но с нотками скрытой радости.
– Нам туда. – Он пошел вниз по тропе, перешагивая с камня на камень, чтобы не замочить ног.
Девушка закусила губу.
С того явления Сморстабббрина Арвет с ней не разговаривал. Они рухнули в темноту, они погибли – Дженни совсем в этом уже уверилась, но их полет все не кончался, и они летели уже не строго вниз, а точно по очень крутой дуге, которая постепенно становилась все более и более пологой, пока не оказалось, что они летят уже по горизонтали. А потом они лежали, накрытые шкурами, в утлых деревянных санях. Бьорна с ними не было.
Когда Дженни хотела снять повязку с глаз Арвета, рядом с протестующим писком возник чаклинг – по их всегдашней привычке он плясал на самом краю взгляда, то и дело проваливаясь в полную невидимость. Возмущенные его прыжки и ужимки были настолько очевидны, что Дженни клятвенно пообещала ничего не трогать. Она затормошила Арвета, и, лишь услышав в ответ неразборчивое бурчание, успокоилась. Главное – он жив.
А сани мчались с невообразимой скоростью – сквозь лед, камень, снег и воздух, сквозь тьму и свет, сани чаклингов незримой иглой прошивали ландшафт Норвегии, соединяя берега фьордов, пронизывая нутро гор, скользя по краю пропастей и по гребням замерших рек. Они двигались в зазоре между существующим и возможным, между реальностью и мечтой. Чаклинги были правы, с грустью поняла Дженни, никому из людей нельзя этого видеть, само сомнение людей убийственно, их уверенность, что такого не может быть, раз и навсегда уничтожит эти тайные тропы и, возможно, самих чаклингов.
Сколько они так ехали, Дженни не знала. Может, час, может, день, а может, век. Времени вовне не было, а то время, что было сокрыто в ней, как в малом сосуде, текло своим особым чередом. Они были во льдах. Они были в пути. И вот они оказались здесь, под весенним небом, на другом конце Норвегии, уже за Полярным кругом – там, куда Арвет, тысячу лет назад, пообещал ее увезти. На краю мира.
Горы здесь были пологие и приземистые, они уже устали и стремились вернуться обратно, в земную утробу, откуда миллионы лет назад чудовищная сила выдвинула их наверх, в очередной попытке дотянуться до неба. Время стесало гребни, сточило клыки и засыпало пропасти, и под ногами шуршал мокрый щебень и каменная крошка, миллиарды осколков, останки гор, погибших на поле битвы с беспощадным временем. Эта крошка и была, по сути, зримым следом прошедших миллионов лет.
