– Жди меня! – прошептала Наки и легкой тенью скользнула по каменной лестнице.
Снова запела кяманча. Теперь она пела о том, как пленительны и задумчивы южные ночи, когда в горах шелестят своими листьями спящие деревья и синий звездный полог неба прикрывает землю. От плавных звуков кяманчи еще крепче заснули дружинники князя.
Наки осторожно вытащила у одного из спящих кинжал и вернулась с ним к двери темницы.
– Вот кинжал! Возьми! – прошептала она. Юноша жадно схватил оружие. И вдруг его горячая ладонь коснулась нежной руки девушки. И незримый сладостный ток пробежал из одного юного сердца в другое…
Медленно выздоравливал старый пши. Наки, надеясь на освобождение, заботливо ухаживала за ним. Тонкие пальцы девушки умело перевязывали раны. И глаза жестокого старика, казалось, с благодарностью, мягко смотрели на девушку.
Ночами, когда в башне все засыпали, Наки бесшумно пробиралась к заветной двери. И случилось так, что, не произнося слов любви, юноша и девушка хорошо понимали друг друга.
«Я тебя люблю!» – говорили светлые глаза юноши.
«Я жить без тебя не могу!» – отвечали темные очи Наки.
А волшебная кяманча разжигала эту любовь нежными и сладкими звуками.
Чем крепче и здоровей становился старый пши, тем реже кяманча вызывала слезы на его глазах. Старик уже снова мечтал о набегах, о пламени пожаров, о мести, о горячей крови, обагряющей шашку. И на девушку пши уже смотрел по-иному – хищно, жадно и сурово.
Холодный горный ветер срывал с кленов последние золотистые листья, когда старый князь впервые вышел из башни. Он долго пил свежий бодрящий воздух, запахи осенней земли и неотрывно смотрел на далекую синеватую цепь гор, за которой жили его враги. Потом он вернулся в башню, исподлобья взглянул на Наки и прохрипел:
– А ты еще красивее стала! Хорошо! Я уже выздоровел, через три дня свадьба.
– Разве ты забыл свои обещания, о пши?! – удивилась девушка. – Ты же обещал отпустить меня и выполнить все мои желания.
Но старик рассмеялся скрипучим смехом и ответил:
– Только дураки выполняют то, что обещают… Слова – это ветер. Через три дня свадьба.
В этот вечер, точно мать, потерявшая ребенка, стонала и плакала кяманча.
А глубокой ночью Лаго и Наки исчезли из башни. Неслышными тенями промелькнули они мимо дозорных, и первая метель скрыла следы влюбленных.
Старый пши затрясся от бессильной злости и во все стороны разослал дружинников с приказом разыскать беглецов. Но только ранней весной один из воинов напал на их следы. Есть между двумя хребтами дикое, заросшее лесом и травами, плоскогорье. Здесь-то, в глухой пещере, и укрылись влюбленные.
Пылая гневом и яростью, старый князь во главе своей дружины поскакал ловить Лаго и Наки.
В лесу набухали пушистые, пахучие почки. Под теплым солнцем расправляли свои цветы подснежники. Везде звенели говорливые ручьи.
Но пши не видел этой весенней красоты. Черная злоба бушевала в его сердце и туманила глаза.
Сердито зашептались молодые дубы, когда старый князь и его дружина, бряцая оружием, мчались через лес. Сурово зашумели горные потоки. Ясное солнце скрылось в облаках.
Точно стая бешеных волков, Примчались воины к горной речке, за которой начиналось плоскогорье. Питаемая весенними ручьями, речка стала многоводной и бурной.
– Придется, князь, ждать, пока спадет вода, – сказал один из воинов.
– Трус! – крикнул пши. – Ты боишься даже воды… И он направил коня в реку. Огромный вал чуть не
опрокинул скакуна. Конь с трудом выбрался обратно на берег, а князь закричал хрипло и свирепо:
– Согнать людей из ближайших аулов! Пусть сегодня же они построят здесь мост!
Через несколько часов, подгоняемые воинами, к потоку пришли старики и молодые люди. Испуганно ежась под грозным взглядом князя, не осмеливаясь даже взглянуть ему в лицо, они принялись пилить деревья.
И тут на другой стороне речки показались Лаго и Наки. Они шли, взявшись за руки, с ясными глазами, молодые и красивые. Как любимого ребенка, прижимал Лаго к сердцу свою кяманчу.
– Вот они, бродяги, осмелившиеся обмануть меня, грозного пши, – закричал князь. – Я повешу тебя, скверный скрипун! Я разобью о твою голову кяманчу! А тебя, Наки, я за косы притащу в свою башню!
– Почему ты сердишься, князь? Мы любим друг друга, – смело глядя в глаза разгневанному пши, крикнул Лаго.
– Да, мы любим друг друга, – повторила Наки. Разве мы не родились свободными? Разве нам может кто-нибудь запретить любить друг друга?
– Слушай, князь! Слушайте, люди! Я спою вам песню о любви!
Лаго сел на берегу и тронул смычком струны кяманчи. Весенним ручейком полилась нежная песня. Она говорила о светлой радости, пробудившейся в двух молодых сердцах, о юности, о весне, о счастье.
Даже шумный поток, казалось, присмирел, слушая песню. От этих звуков закачались веточки деревьев, лопнули почки и первые клейкие листочки протянулись к солнцу. И запуганные люди, пилившие лес, вдруг почувствовали, как хорош солнечный весенний день, как хочется им любви и счастья.
Только старый пши не понял песни.
– Перестань напрасно скрипеть, дурак, – крикнул он. – Какое мне дело до твоей любви! Я хочу, чтобы Наки жила в моей башне!
– О пши! Вспомни, кто вылечил тебя от смертельных ран! Кто долгими ночами не спал у твоего ложа, отгоняя смерть, – проговорила Наки.
– Неужели ты, пши, не знаешь чувства благодарности и дружбы? – спросил Лаго. – Слушай, я тебе спою об этих чувствах!
Снова зазвенела кяманча. Песня рассказывала о том, как хорошо иметь верного друга, преданного и любящего, мужественного и бескорыстного. И от этой песни буйный поток, казалось, теснее и мягче прижимался к скалам, и руки людей сплетались в крепком пожатии.
Но ничто не дрогнуло в иссохшем сердце старого пши.
– Перестань, глупец, терзать эти бараньи жилы, – закричал он. – Только дураки испытывают чувство благодарности. Страх всегда сильнее дружбы. Посмотрим, как ты будешь мне благодарен, когда станешь корчиться на веревке!
– Если ты, пши, не ценишь любви, не знаешь дружбы и благодарности, то ты не человек! Даже зверь не кусает руку, ласкающую его! – крикнул Лаго и вновь провел смычком по струнам.
Гневно и громко запела кяманча. Она будила в сердцах людей любовь к свободе, разжигала пламя гнева и отваги. Вторя песне, одетая в белую пену, гремела река, дрожали и гудели скалы.
Сжимая топоры и лопаты, люди столпились на берегу, с негодованием глядя на старого князя. И они увидели, что перед ними просто старик, сердце которого источила ненависть и пустая гордость.
– Мы не будем строить тебе мост, о пши, – крикнул рослый адыг в дырявом тулупе.
– Оставь в покое, князь, Лаго и Наки! Они любят друг друга и пусть будут вместе, – прямо в лицо пши бросил молодой смуглолицый парень.
– Я тебе покажу, как бунтовать! Бейте его, бейте этих рабов, воины! – в страшной ярости закричал князь, поднимая нагайку.
Но взглянув на острый топор, подрагивающий в мускулистой руке парня, увидев, как поднялись над толпой лопаты и колья, князь повернул коня и с дружинниками помчался к своей башне…
Когда спала в реке весенняя вода, десятки юношей и девушек ушли из аулов на плоскогорье. Они положили начало племени свободных людей, никогда не покорявшихся княжеской власти.
А суровое плоскогорье в верховьях бурной реки Дах с тех пор зовется в честь двух любящих, чистых и смелых людей – Лагонаки.
Там, где бурная горная речка Зеленчук вливается в широкую Кубань, в стародавние годы поселился молодой казак Павло – могучий и стройный, как юный дубок. А на другом берегу шумливого Зеленчука жил тонкий и гибкий адыг Ахмет.
Не было вначале у соседей никаких споров-раздоров. Жили они дружно и случалось, что помогали друг другу в работе на полях, в охоте на дичь лесную или на рыбалке, когда требовалось тащить тяжелую сеть.
Но не понравилась эта соседская дружба хитрому бесленеевскому князю-паши и его друзьям – туркам.
Прежде всего подослали они к Ахмету седобородого шакала – муллу. Пришел мулла в саклю к Ахмету и давай ему наговаривать на русского – и такой он, и сякой, и в аллаха не верует, и землю адыгейскую хочет захватить, и самого Ахмета убить собирается.
Хоть и не всему поверил Ахмет, но стал смотреть на соседа с подозрением. Как-то, когда пошел Ахмет на охоту, вдруг прожужжала возле его уха пуля.
– Это казак в тебя выстрелил, я видел! – сказал пши, который оказался поблизости.
– А зачем русскому стрелять в меня, о пши? – спросил Ахмет. – Я ему никакой обиды не чинил…
Забегали глаза у пши, пожевал он губами и ответил:
– Разве ты не знаешь, Ахмет, что русские только и думают о том, как бы адыгов уничтожить. Не может быть у нас с русскими мира…
