Башка со своей командой тоже в овраге бывали, сиживали, пивом угощались, плевки в сторону пускали. А только скушно им там было, мертвяки не веселили. А как нашли себе секрет в канализациях да в Гренуй лыжи навострили, так вовсе от компании старой отделились и место на озере себе другое устроили, напротив руин монастыря. Там у них и тайник с едой выкопан был, и все остальное натаскали, что пригодное. Иной раз ночевали там, когда дома родитель запойный разбушуется или родительница полюбовника нового заведет, или еще какое стихийное представление. А тут тишь да гладь, и комарья совсем не слышно. К воде ветла упала, стволом скривившись, на ней Студень животом улегся и разбитый нос в озере прохлаждает. Аншлаг наконец зубы досчитал, двух не нашел и ругаться стал. А Башка рукав горестно озирал и искал чем обратно приделать. Тут Студень нос из воды вынул и слушает, на замершую ящерицу похожий.
– Опять, – говорит, – звонит. Слышьте?
Аншлаг через дырку в зубах плюнул и отвечает:
– В церкве звонят. Или в ушах у тебя.
Башка тоже слушает, у него в ухе малиновом не звонит, только тюкает маленечко.
– В церкви еще рано звонить, – говорит, – два часа только. А правда звон идет.
– Из озера идет, – заверяет Студень, – там на дне церкви звонят. Город под водой там. Говорят, видно его иногда. Если в солнечный день выплыть на средину озера, то увидишь. А лучше с вертолета.
– Лучше из космоса, – гогочет Аншлаг. – А может, ты еще по воде ходить научишься, чтоб его увидеть? Хочешь по воде ходить?
– Хочу, – отвечает.
– Хотеть не вредно.
– Не вредно, – соглашается Студень. – Дураком быть вредно.
– Точно, – совсем заливается Аншлаг.
– А ты чего хочешь, Волохов? – интересуется как бы невзначай Башка.
– В жизни?
– В жизни.
– Зарезать кого-нибудь хочу.
– А зачем?
– А интересно. Не то что дремучие легенды про утопленный город.
– Он не утопленный, – говорит Студень, – он под воду скрылся, когда его враги хотели разграбить и спалить.
– Веришь в сказки? – ухмыляется Аншлаг.
– Если не проверить, почему не верить? До дна полкилометра, никаких водолазов не хватит.
– Если ни во что не верить – ты готовый псих, – вставляет Башка. – Кто верит – у того защита в голове.
– А я ни во что не верю, – хвастает Аншлаг.
– Врешь. Ты веришь, что зарезать кого – интересно.
– Это как раз проверить можно. Давай? Сам-то во что веришь? И чего в жизни хочешь?
Башка задумался, а потом рукав – хрясь. И второй – хрясь. Оторвал совсем оба.
– На войну хочу попасть. Там тебе сразу ясно станет, во что верить. А если ни во что, то ты конченый псих и садист. Мне брат сказывал, как в отпуск приезжал.
– Ты садист, Аншлаг, понял? – говорит Студень и хихикает.
Но тут звон закончился, и мечтательные разговоры закрылись. Стали обсуждать, чем ввечеру заняться и на какие средства. Потом купаться полезли, до середины озера на спор плавали, да никакого города на дне не высмотрели. А город тот, по слухам, точно кому-то неявно показывался. Куполами золотыми на солнце сверкал, маковками резными и шатрами цветными, разной красотой неописанной в воде проступал. Но, может, и сгоряча чудилось, тоже всякое бывает, мираж называется.
А кто город под водой увидит, с того сорок грехов снимется и все болезни, какие есть, за версту отступят, так старухи на лавках передавали. Да нам то без надобности было, мы, кудеяровичи, грехов не считали, а от хворей у нас одно крепкое средство, им вдоволь пользуемся, отчего бывают, конечно, и перегибы в виде лежачих на улице, в разных неудобных местах, но мы к этому привыкши и телом закалимшись. Оттого в нас и дух несгибаемый. А что труба крематория на нас вредно действует и мрем, как мухи, от квелости, так это ничего, это от временной слабости. Вот как закончатся преобразования народной жизни, так и заживем, а Кондрат Кузьмич с Яков Львовичем и Захар Горынычем с двумя остальными его ипостасями тогда помирятся и мудрить над нами перестанут. А может, и в Мертвяцком овраге покойников меньше станет. Но, конечно, ненамного меньше, потому как хоть село Кудеяровка, хоть город Кудеяр спокон веку лихими были и, верно, будут. Разве только краса-город со дна Кладенца-озера подымется и со всех разом грехи наши тяжкие поснимает. А тогда и задумаемся, может, – взгружать на себя их заново или погодить. Может, кому еще взбредет по воде ногами пойти, как Студню. А с мешком тяжких грехов на закорках не очень-то по ней походишь. Это уж ведомо. Иначе б каждый мог – взял и пошел. И смысла б тогда в легенде не было, и всякому бы встречному город из-под воды являлся и наружу выходил. А так не всякому, а только тому, кто по воде пойдет, аки посуху.
Вот какое у нас в Кудеяре озеро дивное и пречудное, хоть и не так чтобы большое. Краса-город, сказывали, на берегу стоял да под воду ушел, не то при татарах, не то от поляков, которых Сусанин водил, да не довел. А не то, сказывали еще, от злых большевиков, но это уж точно врут, потому как Яков Львович тогда должен о нем знать, а он ничего такого вроде не знает. Только озеро ему точно не по нутру, избегает Яков Львович возле воды гулять, а потому там от него, Яков Львовича, безопасно.
А как тот город называется, этого мы не знаем.
С озера-то все и началось у нас. Это если не считать нарушенного самочувствия Кондрат Кузьмича.
Но Башка, Студень и Аншлаг тогда еще ничего не знали. Выплыли наперегонки на берег, в траву упали да и решили ночью в лес за кладом идти.
– У меня сегодня день удачный, – говорит Аншлаг, – по гороскопу. Обязательно клад найдем.
– Чего-чего у тебя по гороскопу? – Башка спрашивает и смеется.
– Испытания, которые при смелости и выдержке закончатся удачей, – по памяти тот отвечает.
– А зубы недосчитанные тоже за удачу сходят? – интересуется Студень.
– Присоски гренуйские больше потеряли, – сказал на это Аншлаг, скорчив рожу. – Идете или нет? Моей смелости и выдержки на всех хватит, еще останется.
– А ты знаешь, как его искать, клад?
– А чего тут не знать. Сегодня ночь подходящая будет, Купальская. Папоротник цветущий найдем и клад выроем.
– Да где ты папоротник искать будешь?
Аншлаг говорит убежденно:
– На Заколдованное болото идти надо.
Переглянулись тогда все трое и порешили точно идти ночью на Заколдованное болото. Потому как там самое подходящее для кладов место.
Но, правду сказать, клады вокруг Кудеяра везде есть. Такие у нас места, кладоносные. Озеро их, что ли, рождает, либо климат удобный. А только промысел кладовой в Кудеяре после разбойного ремесла – самый главный. Но это сейчас, раньше-то, до преобразований народной жизни, по-другому было, а при царях и вовсе никто не знает, как было. Может, это теперь только время такое настало, для кладов плодоносное. Вот их у нас и находят в день по штуке али по два, а бывало, и по пять враз. Кто с папоротником либо плакун-травой, а кто и без, наудачу по лесу рыщут, на глазок копают. А только говорят, клады счастья не приносят. И точно. Нету у нас счастья в Кудеяре от кладов этих. И вовсе бы на них плюнули, да Кондрат Кузьмич не велит. Все старается, чтоб мы, просторылые, при деле были, пользу обществу и родине приносили. Патриотизм опять же тут, в соображениях, гордость народная – рылом мы совсем не хуже олдерлянцев разных, янкидудлей длинноносых и прочих. Свое ископаемое имеем и стратегическую позицию на нем крепко держим. А только мы народ простой, в стратегическом мало смыслим, зато много в житейском. И ежели кто у нас теперь клад найдет, тут же его обратно закопает и место приметит, а иной и заговор наложит, чтоб надежней. А все оттого, что у Кондрат Кузьмича рука цепкая и глаз вострый, и во всем порядок с понятием наведен. Просторылому кудеяровичу, коли замешкается и не зароет обратно, от всего клада малая денежка останется, да и ту пропьет, вот и несчастье. Один клад у нас, бывает, таким манером несколько раз находят. А еще такие индивиды есть, для которых это вроде охоты – для азарту по лесу бегают, приметы отыскивают, наговоры чужие портят, а сами клад в другое место перепрячут и довольные, по новой бегают, рыщут. Или вот еще в Школе кладознатства штаны протирают.
Только Башке и остальным это все нипочем было.
К госпоже Лоле Кондрат Кузьмич наведывался, когда ощущал потребность в оздоровлении. А бывало это не так чтобы часто, но и не так чтоб редко.
Госпожа Лола для просторылого кудеярца знаменита с трех сторон: тем, что экстраведьма с апартаментом в центре города, что замужем за всеми головами Горыныча, и тем, что каждую неделю ездит на новой машине, а старую отдают в ремонт или прямо на свалку, но госпоже Лоле от этого ничего не бывает, даже царапинки. А бывает только тем, которые в машине с ней сидели или под колеса случайно попались, – тех сразу в покойницкую увозят или сначала на лечение, потом в покойницкую. А чтобы после лечения домой – это редко. Потому как госпожа Лола очень энергетичная дама. Она и в своем оздоровительном салоне клиентам энергетизм в теле поправляет, даже диплом на эту тему ей выдан. А помимо салона, госпожа Лола – модная светская кобылица и с Кондрат Кузьмичом любезное обхождение имеет. А также с малыми городскими, прочими деловыми и авторитетными шишками. И все к ней в салон ходят, которые здоровье укрепляют, а которые, говорят, ей самой энергетизм поправляют ко всеобщему удовлетворению.
