Зызик, одной рукой державший под локоть Резеду, а другой – Георгину, третьей рукой хлопнул себя по лбу и стыдливо сказал:
– Орважаемые чоржестранцы, пруршор прурщения! Сейчас бордет пурлдник! – и повел нас к большому круглому дому, откуда вышел элегантный седовласый адакотурадец.
– Сей нежданный визит – великая честь для меня, – сказал он, топчась вокруг нас на своих трех ногах. – Чужестранцы – большая редкость в нашей стране. Адакотурады нет на картах мира, и это спасло нас от нашествия колонизаторов. Однако не думаю, чтобы кто-либо обиделся на мои слова, ведь – насколько мне известно – передо мной не политик, а знаменитый ученый? Не так ли?
Пан Клякса встал на одну ногу, расчесал бороду пятерней правой руки и торжественно провозгласил:
– Я – Амброжи Клякса, доктор всеведения, магистр вымышленных проблем, основатель и профессор Академии моего имени, а также ассистент славного доктора Пай Хи-Во. Теперь все. Хотелось бы знать, с кем имею честь?
– О, я – всего лишь министрон Куроводства в правительстве Его Королевского Величества, – скромно ответил седовласый адакотурадец. – Меня зовут Парамонтроном. Окончание «трон» указывает на то, что я являюсь членом правительства, то есть – опорой трона. Следует считать его должностным атрибутом.
– Меня зовут Анемоном Левкойником, – с достоинством представился розовод. – А это мои дочери.
Парамонтрон подпрыгнул на одной из трех своих ног и учтиво поклонился девушкам.
– А я – Вероник Чистюля… – начал было старый привратник, но пан Клякса его перебил:
– Хватит, хватит, пан Вареник, нет у нас времени на все эти церемонии.
– Рад вас приветствовать, господа, – продолжал министрон. – Вы находитесь в Институте Яичницы. Коллектив моих ученых поваров разработал сто шестнадцать способов приготовления этого блюда. Разрешите пригласить вас на полдник в дегустационную.
– Наконец-то нам дадут поесть! – воскликнул пан Левкойник. – Я просто умираю с голоду!
Парамонтрон понимающе улыбнулся и ввел нас в зал, посреди которого стояла огромная сковорода.
– Это сковорода-гигант, – сказал министрон. – С гордостью сообщаю, что перед вами – самая большая сковорода в мире. На ней можно зажарить яичницу из двух тысяч яиц сразу.
На ее дне вы видите несколько десятков углублений. Они позволяют готовить яичницы по сотне рецептов одновременно.
– Ну надо же! – воскликнул пораженный Вероник. – Это величайшее достижение адакотурадской науки и техники!
– Коллеги, – обратился министрон Парамонтрон к своим помощникам в белых тужурках, – зажарьте, пожалуйста, для наших гостей яичницу по рецепту № 76.
Молодые адакотурадцы, большинство из которых были трехрукими, включили плиту в сеть и, с проворством жонглеров подбрасывая в воздух несколько десятков разноцветных яиц одновременно, начали разбивать их прямо на лету, по-обезьяньи ловко отбрасывая скорлупки в сторону. А на сковороде уже шипело масло, вращались автоматические мешалки, а из помещавшихся под потолком щепоткомеров сыпалась соль. Через пять минут мы сели за столики, чтобы отведать яичницы нескольких видов – с помидорами, со сладким перцем, с зеленым луком и с колбасой, – запивая их душистым соком гунго.
Пану Левкойнику, как всегда, мешал живот. Но добрая Гортензия держала тарелку у самого его подбородка, и на этот раз изголодавшийся розовод смог наесться досыта.
Поблагодарив министрона за роскошный полдник, мы поспешили в город, поскольку уже начинало смеркаться. В это самое время спущенные с цепочек петухи запели Марш Оловянных Солдатиков. Попрощавшись с любезным хозяином, мы завели самокаты и покинули куриную ферму.
– Мы еще успеем посетить Заповедник Сломанных Часов, – сказал Зызик.
Но тут взял слово пан Левкойник:
– Простите… Ну что нам за дело до сломанных часов? Лично для меня и моих дочерей куда важнее королевский сад.
– А особенно королевские садовники, – буркнул Вероник.
– Понимаю, – смутился Зызик. – Однако я хотел бы предупредить отца о визите.
– Пан Анемон, – со своей обычной рассудительностью вмешался Вероник, – цветами любуются днем, а не вечером, а уж садовниками – и подавно. Ночью все кошки серы!
– Прошу прощения, – сказал уже я. – Мы совсем забыли о своем багаже. Надо забрать его из порта. Пан Вероник, займитесь-ка этим.
– Багаж – моя специальность, – с готовностью ответил старый привратник, уже не раз вносивший и выносивший чемоданы моих родителей. – Только не знаю, куда его доставить. Простите, но у нас нет в Адакотураде никакого адреса…
– Я живу во дворце министрона Лимпотрона, – сказал пан Клякса. – Там хватит места всем. Мой старый друг Лимпо, бывший во время экспедиции на плотах рулевым, стал здесь министроном Погоды и Четырех Ветров. Он очень гостеприимный человек, только чуток легкомысленный. Ему кажется, что он умеет предсказывать погоду, хотя всем известно, что за него это делают местные петухи.
– Я вас провожу. Я знаю, где находится этот дворец, – предложил Зызик, и они вместе с Вероником помчались на самокатах в порт.
Разумеется, вы заметили, что в Адакотураде не видно ни вьючных животных, ни общественного транспорта. Все передвигаются пешком либо на одно- или двухколесных самокатах. Лишь у сановников высокого ранга имеются четырехколесные самокаты, немного смахивающие на железнодорожные дрезины. Впрочем, я уже говорил, что трехногие адакотурадцы и пешком одолевают пространства со скоростью антилоп. А Кватерностер I во время служебных поездок пользуется фрегатами на колесиках, приводимыми в движение либо ветром, либо буксируемыми придворными самокатчиками.
Однако возвратимся к нашим делам, ведь мы под предводительством пана Кляксы как раз вошли на территорию Заповедника Сломанных Часов. Он служит одновременно государственным музеем, историческим памятником и парком культуры.
Заповедник окружен стеной, сложенной из циферблатов со светящимися цифрами. Они испускали приятный зеленоватый свет, и, хотя уже стемнело, в Заповеднике было от них светло, как в полнолуние.
Вдоль дорожек, выложенных металлическими штифтиками, возносились пирамиды из различных деталей часовых механизмов.
По четырем углам Заповедника, возвышаясь над остальными, виднелись пирамиды аккуратно уложенных никелированных, вороненых, серебряных и золотых корпусов.
Одна пирамида состояла только из маятников, другая – из пружинок, а следующая – из шестеренок. Рядом поблескивали озаренные зеленоватым светом стопки часовых стеклышек. Между ними виднелись призмы из часовых стрелок, причем секундные стрелки были собраны так, что напоминали собой какие-то колючие растения типа чертополоха.
Центральная пирамида сложена из рубинов, применяющихся в часах вместо подшипников. На вершине пирамиды установлен портрет Кватерностера I, виртуозно собранный из заводных головок и инкрустированный шляпками стальных винтиков. Портрет неустанно вращается вокруг оси, что позволяет любоваться добрым ликом монарха с любой стороны.
По Заповеднику сновало несколько десятков смотрителей, метлами из петушиных перьев на длинных рукоятках они обметали пыль с блестящих пирамид, но особенно старательно – с королевского портрета. Возле кучи рубинов дежурил специальный чиновник с бронированным сейфом, куда убирали на ночь драгоценные камни, а двое учетчиков пересчитывали их и делали запись в гроссбухе.
На дорожках заповедника толпились многочисленные школьные экскурсии – ведь всем на свете детям страшно интересно, что у часов внутри.
Пан Клякса, умеющий безошибочно формулировать золотые мысли, воскликнул:
– У людей, как и у часов, самое ценное находится внутри! Сказав это, он встал на одну ногу, задумался на несколько секунд и произнес с неподдельным восторгом:
– Взгляните! Разве это зрелище не прекраснее всех часов вместе взятых? Разве не справедливо, что блестящие колесики, пружинки и маятники, обычно заточенные внутри часов, очутились на свободе? Чтобы полюбоваться жемчужиной, надо извлечь ее из раковины. Так и с часами. Если хочешь увидеть красоту их механизмов, выпотроши их! А чтобы знать время, достаточно и петуха! Впрочем, настоящий мудрец чувствует время сердцем и в часах не нуждается. Например, я знаю, что наступил вечер и что пора идти к королю на прием. Вперед, дамы и господа!
В тот же миг разнесся удар гонга, означающий, что пора уходить из Заповедника. Привратник тоже приглашал посетителей к выходу. Однако за воротами нас ожидал неприятный сюрприз. Когда мы встали на самокаты, все они оказались без колес! Только тогда я вспомнил, что один из смотрителей показался мне подозрительно знакомым.
– Пан профессор! – воскликнул я. – Это дело рук Алойзи! Я видел его! Это наверняка он!
