Выходцева ловко петляет по сложной дороге. Сердце отбивает ускоренный ритм под стать скорости байка. Страх сковывает тело, в голове мощно пульсирует кровь. «Грозный зверь» сильно накреняется, входя в крутой поворот. Катя нажимает на тормоз — колеса истошно визжат. Резко пахнет паленой резиной. По телу проходится молния ужаса — на выходе из зигзага по всей ширине дороги путь преграждает поваленное дерево.
Выходцева отпускает руль и, оттолкнувшись от мотоцикла, взмывает. Кувырок в воздухе — и приземляется на четвереньки. Скрежет скользящего по дороге байка больно врезается в мозг. Мотоцикл ударяется о ствол — огни гаснут, наступает тьма…
Катя, сбросив шлем, бежит вперёд. Перепрыгивает валяющееся дерево и, не сбавляя скорости, мчится дальше.
Виски пронзает боль — чутьё вопит: «Ламии рядом!» Сквозь толщу остроконечных сосен и невысоких, но раскидистых берез, никого не разглядеть, но нюх не обманешь — трупная вонь забивает носоглотку. Твари настигают.
Выходцева сворачивает на обочину и без раздумий прыгается в кусты — трава, прошелестев, смягчает приземление. Мгновенно вскочив, бежит вглубь леса. Нужно тянуть время! Бежать, пока хватает сил… Варгр спасет…
Продираясь сквозь высокие кусты, врывается в ровные ряды прямых великанов. Лавируя между деревьями, поглядывает по сторонам. Жилы трещат, в ногах свинцовая тяжесть — силы на исходе, скорость падает… Уже движения, как в замедленной съёмке.
Что случилось? Почему?..
Тело отказывает, холодок морозит кожу.
Сильный удар вминает в ствол дерева. По спине расползается тупая боль, дыхание вылетает вместе с хрипом. Но вырваться никак — цепкие руки держат за плечи. Сверкающие жёлтым глаза точно фонари. Приближаются клыки… Катя уворачивается и коленом врезает кровопийце в пах. Ламия сгибается и Выходцева, ухватив его за голову, резко скручивает — хруст проносится, исчезая в черноте леса. Оттолкнув, мчится дальше. По лицу стекают струи воды — дождь, как назло, льёт не переставая. Позади раздаётся треск — Катя лишь успевает оглянуться и тотчас затылком глухо ударяется о твёрдое. В ушах зависает звон. В темноте сверкает сноп искр, тошнота волной подкатывает к горлу. Дышать нечем, грудь сдавливает словно пресс-машиной.
Выходцева, силясь, разлепляет тяжёлые веки. Верзила-кровопийца, смердит, яростно пыхтя в лицо. Взлохмаченный, озлобленный, клыки угрожающе удлинены. Катя непроизвольно зажмуривается, судорожно бьётся, но вырваться не получается. Ледяное прикосновение смерти приближается, щекочет кожу на шее — острая боль сменяется охлаждением. По венам точно ледяные потоки бегут.
«Я найду тебя…», — мелькает образ разгневанной Ламии. Лицо искажено яростью, в пасти между белоснежных клыков играет раздвоенный змеиный язык. Выходцева испуганно отшатывается и распахивает глаза. По комнате эхом летит отголосок собственного протяжного крика: «Нет!..» Морозный пот покатится по лбу.
Катя рвано выдыхает и спускает ноги на пол.
Ужас! Кровопийцы нашли лазейку! Через сон…
Грудь щемит от боли. Осушив бокал с водой, ставит на столик. Рана на шее ноет, внизу живота сворачивается от рези.
Выходцева морщится, опять подкатывает волна тошноты. Зажав рот, соскакивает с постели и бросается к двери. Едва не врезавшись в неё, отпрыгивает — она распахивается со стуком и на пороге замирает Дориан. На лице застывает гримаса взволнованности, глаза диковато раскрыты. В долю секунды оказывается рядом и, подхватывает на руки. Объятия ледяные, но в тоже время крепкие и жёсткие — по телу растекается чувство защищенности. Опять хлопает дверь.
О-у, туалет!.. Кафельная плитка обдаёт холодом голые ступни — Катя, пошатываясь, шагает к унитазу и слоняется над ним.
Желудок едва не прилипает к рёбрам, внутри пустота и даже желчь закончилась. Выходцева откидывает волосы и садится на пол. Утерев рот, закрывает глаза и прислоняется к стене. По коже опять бегут миллионы колючек.
— Не смотри на меня, — хрипло бормочет Катя и смотрит на Дориана. Ламия не уходит — просто отворачивается и упирается руками в дверной проём.
— Прости… — бросает ламия через плечо.
— Не могу понять, почему, когда очухиваюсь от очередной неприятности — я голая. То ли мужчины умеют только раздевать, а на «одеть» сил уже не хватает, то ли одежды на меня не найти. Вроде не самая толстая и высокая.
Дориан хмыкает:
— И тебя сейчас это волнует?
— Да, — кивает Выходцева, еле сдерживая смех. — Я ведь непривередливая. Согласна даже на мужскую футболку или рубашку…
Мареш чуть откидывает голову:
— Ты меня поражаешь, — тихий хрипловатый хохот наполняет помещение. — Хорошо, я закрою глаза, пока ты раздета.
Поворачивается уже с опущенными веками. Ловко расстёгивает пуговицы на белоснежной сорочке. Первая… вторая… третья…
— О-о-о, ты решил стриптиз устроить? — всё же усмехается Катя.
— Да! — уголки губ Дориана приподнимаются. — Тебе обидно, что ты голая, вот решил: будем в равных условиях.
— Отлично! Только я сейчас не в состоянии оценить всех мужских прелестей. Это ничего?
— Равнодушно взирающий зритель — тоже зритель. Нет оваций, так ведь и не освистывает, не закидывает помидорами, — подыгрывает Мареш.
Распахивает сорочку, шёлк соскальзывает с широких плеч.
Хм, когда кровопийца одет — выглядит худощавым, но что удивительно, когда раздевается — тело атлетическое. Грудные пластины словно выкованы из стали, четкие контуры каждого мускула поражают подтянутостью.
— Тебе говорили, что ты… — смущённо запинается Катя, — белый, как мертвец.
Дориан на секунду замирает:
— Мертвецу говорить, что он мертвец? — деланно задумывается. — Нет, ты первая…
— Другие, наверное, постеснялись…
Мареш приседает на корточки и бережно накидывает на плечи Выходцевой сорочку.
— Ну, ты и гад, ламия, — опять хмыкает Катя. — Тебе же всё равно, закрыты глаза или нет. Совесть, что, умирает вместе с плотью?
Дориан распахивает глаза, в них сверкают бесовские жёлтые огни:
— Мне также всё равно, есть на тебе одежда или нет!
— Зато мне нет, — отрезает с улыбкой Выходцева. — Вроде как прикрыта, не так стыдно. А то, что у тебя замашки настолько аномальные, пытаюсь не задумываться. Так проще общаться. Другого хватает за глаза.
— Это чего?
— Запаха! Смердишь мертвечиной, — Катя брезгливо морщится.
— А ты — кошатиной и псиной. Причём вторым всё сильнее.
— Да? — озадачивается Выходцева. — Странно, на мне нет Варгра…
— Я заметил, — Дориан, веселясь, помогает встать. Катя пошатывается, в ногах слабость, по телу вверх-вниз проносится озноб.
— Я не то имела в виду, — робко оправдывается.
Ламия коротко кивает:
— Я понял. — Нежный взгляд серо-зелёные глаза скользит по её лицу. Смущает, обезоруживает. Дориан опять подхватывает на руки: — Ты не против, я к тебе ещё немного поприкасаюсь.
Катя обвивает его шею:
— За последнюю неделю меня столько раз таскали на руках, что боюсь, скоро привыкну.
Плавная походка Дориана напоминает снежного барса, подкрадывающегося к жертве.
— Кхм, — задумчиво тянет, — ты постоянно куда-то влипаешь?..
Нежные объятия и едва слышная поступь успокаивают. Катя льнёт к груди ламии — её прохлада умиротворяет. Тяжесть и боль отступают, словно всё тело поливают заморозкой. Мареш останавливается, укладывает на постель и садится рядом.
— Я сегодня встречаюсь с Нол. Хочу признаться про Мию и Ламию. — Катя опускает глаза. Чёрт! Это точно конец! — Нойли вспыльчивая, но отходчивая. Ожидаю бури и предполагаю, она захочет отомстить. Поэтому, ваши отношения с Варгром…
— У нас их нет, — торопливо обрывает Выходцева, — и давай на этом закончим. Я нечаянно влезла в ваш треугольник, но четвертым углом становиться не собиралась. Вы уж сами разбирайтесь, кто кого и как…
Дориан мрачнеет:
— Жаль… Как и обещал, твои вещи, — кивает на стул. На спинке кожаный плащ, на сидении аккуратно сложены колготки в сеточку, а внизу туфли. — Всё в целостности и сохранности. Футболка Варгра… — ламия заминается. — Нам пришлось её выкинуть. Ладно, отдыхай! Я тебе сейчас принесу покушать.
С некоторой нервозностью Мареш вскакивает, и в долю секунды за ним захлопывается дверь.
Катя стаскивает со стула плащ и выворачивает рукав. Перехватив ткань, дёргает. На простынь вываливается маленький, золотистый ключ с выгравированным номером пять. В дверь стучат. Выходцева прячет его под подушку и откидывает плащ обратно.
— Войдите!..
Ручка наклоняется, открывается дверь — входит Дориан уже в чёрной сорочке. Поскрипывая колесиками по ламинату, прокатывает в комнату металлический поднос-каталку. На нижнем ярусе — стопка сложенных вещей, кроссовки и мыльные принадлежности; на верхнем — еда. Катя, прикрыв глаза, блаженно мычит — аромат горячего кофе, омлета и свежей выпечки:
