Петр плакал, рассказывая о случившемся. Иорам осматривал его покалеченное тело и принимал меры помощи.
На колеснице примчались Августа и Юстиниан.
Иаков рассказал им все, что узнал от Петра.
Августа, заплакала, и Юстиниан не в силах был успокоить ее.
Все с тревогой и нетерпением ждали, пока дети и взрослые разбирали гору из камней.
— Вижу… — закричал Филипп, когда в камнях заметил ступни ног.
Скоро показалась и спина — это была Анна.
— Мама… мама… мама… — с радостью и страхом вскрикнули Александр и Михаил.
В странном положении увидели люди Анну: она не лежала на земле, раздавленная горой камней, она не была в крови; она стояла на четвереньках и закрывала Амон-Pa. Получилось, что под ее телом в свободном пространстве должен был находиться Амон-Ра. Всю груду камней держала женщина на своей спине. Удивлению присутствующих не было конца: как эта слабая женщина могла удержать на своей спине тяжесть, которая раздавила бы слона.
Быстро отбросили оставшиеся камни.
У всех теплилась надежда, что увидят Амон-Pa в живых.
Анну, стоявшую на четвереньках, осторожно подняли и уложили рядом с Петром.
Но там, где должен был быть Амон-Pa, все увидели то, чего никто никогда не видел: на земле играли нежные синие, фиолетовые, утреннего небесного цвета языки пламени, они целовали, ласкали ладони, сомкнутые в ракушку. Больше там ничего не было.
Молча, задумчиво, с какой-то торжественностью смотрели и взрослые, и дети на это чудо-зрелище.
Филипп присел у языков пламени.
Он протянул руку и взял в руки ладони-ракушку.
Он держал огненную ракушку, языки пламени дотрагивались до его лица, но не обжигали его. В сердце Филиппа заискрился свет.
— Это есть руки Амон-Ра, — произнес он тихо, но его в полном молчании услышали все, — я узнаю их… А этот огонь есть огонь его сердца, я его тоже узнаю…
Потом он осторожно открыл ракушку из кистей рук Амон-Ра.
На ладони лежал птенчик: живой, с длинной шеей, с большой головой, с огромным животом, с раскрытым клювом.
Птенчик радостно запищал.
Запищали птички-родители: жалобно, грустно, и радостно.
Илья взял птенчика, посадил его за пазуху и, недолго думая, залез на дерево. Все молча следили, как тот поднимался с ветки на ветку. Он достиг вершины огромного старого, может быть, тысячелетнего дерева, достал из-за пазухи птенца, поцеловал его в клюв и посадил в гнездо. Филипп еще держал в своих руках кисти рук Амон-Pa, горевшие фиолетовым огнем. Он хотел прижать их к груди, поцеловать, приласкать, но не успел. Перед глазами у всех голубые, фиолетовые, цвета утреннего неба языки пламени вдруг сомкнулись в единое целое, закруглились, превратились в огненный шар, который испускал радужные лучи. Шар молниеносно взлетел в небо и вскоре исчез.
— Юстиниан, что это было?! — так беззвучно произнесла удивленная Августа, что Юстиниан не услышал ее.
На небо взирали дети, взирали взрослые, где-то в Беспредельности они искали путь, по которому летел прекрасный шар — огонь сердца Амон-Pa, или его живая и вечная душа. Но на небе не было и следа.
— Царство Небесное… Царство Небесное… — шептал Филипп.
Иаков опустился на колени и протянул обе руки к небу.
Опустились на колени все и тоже протянули руки к небу.
И каждый послал душе Амон-Pa свой огонь любви, свое восхищение, ибо душа маленького пастуха оказалась отнюдь не маленькой.
Только Иорам видел воочию, как искорки мыслей и чувств людей выстроились в единый огненный поток и помчались вдогонку огненному шару. Иорам не удивился своему видению, и к огненному потоку щедро присовокупил свое благоговение перед Учителем: "Выше, выше, выше, Амон-Ра… "
Заметила этот поток синего, голубого огня и Августа и удивилась его красоте. Она не могла предположить, что никто другой не видит этого непрерывного света. Поэтому шептала с восторгом, с восхищением:
— Что за чудо… Какая огненная тропинка… Юстиниан, как это прекрасно…
Но Юстиниан не понял, о какой тропинке говорила Августа.
Лежавшая на спине Анна тоже была устремлена к небу. Из ее глаз лились слезы. Сколько камней попало в нее, но ни один не повредил ей. На своей спине держала она гору камней, но не чувствовала тяжести. То, что она осталась живой и невредимой, это не являлось для нее чудом. Чудо для нее началось тогда, когда, находясь под грудой камней, во тьме, она нашептывала: "Лишь бы ты, сынок, остался жив… лишь бы ты остался невредим… " И в это время услышала она, как произнес Амон-Ра — тихо, спокойно, ласково, с любовью, с верой, с всепрощением — "Птенчик будет жить".
Потом во тьме под камнями, под собой, Анна увидела, как все тело Амон-Pa начало светиться голубым, фиолетовым, цвета утреннего неба огнем. Снаружи камни с грохотом разбивались о камни, там кипели злоба, зависть и ненависть. А под стоявшей на четвереньках Анной лежал Амон-Pa так же, как лежит ребенок в утробе матери перед рождением, и лучился голубым огнем, горел в нем, становился пеплом, но лицо его выражало высшее блаженство. "Амон-Pa, сынок, Амон-Ра", — шептала Анна с благоговением. Но Амон-Pa не говорил больше ничего, излучал огонь и горел в нем. Только закрытые как ракушки кисти рук оставались нетронутыми огнем. Внутри сидел птенчик и время от времени пищал…
Катились слезы по щекам Анны, но слезы эти не были слезами сожаления, горя, отчаяния. Слезы ее благословляли чудо-мальчика, его небесный путь; слезы эти, как кристалл чистых чувств несказуемой любви, тоже вливались в единый поток видимого только двоим огненного пути от Земли в Бесконечность.
Анна приподнялась, хотела встать на колени. Вдруг она заметила медальон восходящего Солнца на своей шее. "Он меня спас, он спас мою семью", — подумала она, поднесла его к губам и поцеловала. И только теперь увидела она на медальоне образ прекрасной женщины. Это Мара, которая родила мальчика для земной жизни. А Анна? Может быть, Анна стала последней опорой для жизни вечной?
Люди привстали с колен.
Но не спешил привстать Юстиниан.
Он притронулся к плечу Иакова, который тоже не спешил встать.
Иаков обернулся.
— Иаков, прошу тебя, скажи мне, кто этот неизвестный архитектор, чтобы заказать ему проект величественного храма. Мы его построим на этом месте в знак утверждения Новой Религии! Иаков ответил спокойно:
— Господин, неизвестный архитектор стоит недалеко от вас, и проект Храма тоже готов! — и он указал на тринадцатилетнего мальчика, своего "слугу". Тот стоял на коленях спиной к Юстиниану и созерцал небо.
— Он?! — удивился Юстиниан, — этот ребенок?!
— Да, господин, он создал проект вашего дворца, он же руководит строительством через меня!
Юстиниан дотронулся рукой до плеча мальчика.
Тот вздрогнул от неожиданности и обернулся. Юстиниан улыбнулся ему.
— Оставайся неизвестным, — сказал он мальчику, — зато дела твои будут известны!..
Люди направились к стройке. Петра они везли на носилках. Рядом шли Анна и сыновья.
Люди шли и уносили в себе собственную ношу — это было чувство, вызванное видением Истины. И так как никто не мог вместить в себя полную Истину, каждый уносил столько, сколько могли вмещать его сердце и душа.
У кого было больше Истины, у кого — меньше?
Кто уносил с собой больше света — отец или сын?
Шли люди со своими частицами Истины, и потому каждому было суждено стать источником тысяч легенд и сказок о маленьком мальчике, который уберег жизнь птенца, а сам превратился в огненную тропинку в Вечность.
На месте чуда остались двое: Филипп и Иорам. Иорам наклонился и рукой погладил ту пядь земли, где только что горело фиолетовое пламя, чтобы обнаружить хотя бы пепел тела Амон-Pa. Пепла на земле не было, но рука его задела плоский камень. Он взял его и стал рассматривать. На нем бледно светились линии и знаки. "Камень-письмо Амон-Ра", — подумал он. Еще один миг, и на камне стерлось все, без следа. "Вознесся! — промелькнуло в голове мальчика. Он бережно положил камень на свое место, — пригодится для строительства храма!"
— Нам с тобой надо идти в пещеры Философа. Там Саломея, Бунгло. Там у нас с тобой дела. Амон-Ра поручил мне заботиться о тебе! — сказал Иорам и обернулся к Филиппу.
— Значит, ты мой учитель? — у Филиппа загорелись глаза.
Они поднялись и вышли на дорогу.
Но за ними остались еще двое — две птицы.
Они, эти двое, сидели на верхушке большого старого дерева и вслед уходящим мальчикам наполняли пространство песней о той части Истины, которую сегодня они вместили в себя.
И песня их была Великая.
Амон-Ра от всего сердца дарит эту книгу тому, кто ее приютит
