— Девочка, как тебя зовут?
— Торко-Чачак — Шелковая Кисточка.
— Кто посадил тебя в бочку?
— Телдекпей-кам повелел.
Вышла девочка из бочки, низко-низко рыбаку поклонилась.
Тут рыбак свистнул свою верную собаку, свирепую, как барс, посадил ее в бочку и бросил в бурную реку.
Увидели эту бочку рабы Телдекпей-кама, вытащили, принесли в берестяной аил, перед стариком поставили, а сами в лес убежали.
— Помогите! — вдруг раздался плач, крик, стон. — Помогите! — кричал Телдекпей-кам.
Но рабы, плач услышав, не оглянулись, стон услыхав, не обернулись — так приказал кам.
Только через три дня пришли они из леса домой.
Кам лежал под топчаном чуть жив. Одежда в клочья изорвана, борода выдрана, брови взлохмачены.
Шубы двухпудовой ему уже не поднять, в бубен кожаный с медными глазами ему уже не стучать.
А Шелковая Кисточка осталась в зеленом шалаше. И рыбак позабыл теперь обо всем на свете. Возьмет, бывало, удочку, выйдет на тропу к реке, оглянется — увидит девочку на пороге шалаша, и ноги будто сами несут его домой. Сколько глядел, а не мог наглядеться на милую Торко-Чачак.
И вот взяла Шелковая Кисточка кусок бересты, нарисовала соком ягод и цветов свое лицо, приколола бересту к палке, палку воткнула в землю у самой воды.
Теперь рыбаку веселее стало сидеть на берегу. Нарисованная девочка смотрела на него, как живая.
Загляделся однажды Балыкчи на разрисованную бересту и не заметил, что клюнула большая рыба. Удочка изогнулась, словно лук, рванулась из руки, стукнула палку, береста упала в воду и уплыла.
Как узнала про то Шелковая Кисточка, ладонями стала тереть брови, пальцами растрепала косы, заплакала она, запричитала:
— Кто найдет бересту, тот сюда придет! Поспеши, поспеши, Балыкчи, догони бересту! Выверни свою козью шубу мехом наружу, сядь на синего быка и скачи вдоль по берегу реки.
Надел Балыкчи козью шубу мехом наружу, сел на синего быка, поскакал вдоль по берегу реки.
Но догнать бересту он не поспел.
Принесла вода бересту в устье реки, тут она зацепилась за ветку тальника и повисла над водой.
Здесь, у реки, раскинулось стойбище грозного хана Кара-каана. Бесчисленные стада, неисчислимые табуны паслись на бескрайних лугах под присмотром ханских рабов-пастухов.
Увидели пастухи на красном тальнике белую бересту. Поближе подошли, взглянули и загляделись. Шапки их вода унесла, стада их по степям, по лесам разбрелись.
— Почему отдыхаете? — загремел страшным голосом хан Кара-каан. — Какой у вас праздник, чью справляете свадьбу?
Как молния, к пастухам примчался, зубами сверкнул, девятихвостую плеть высоко поднял, но увидел бересту и плеть уронил.
С бересты глядела девочка. Губы у нее — едва раскрывшийся алый цветок, глаза — ягоды черемухи, брови — две радуги, ресницы — словно стрелы, так и разят.
Схватил Кара-каан бересту, сунул ее за пазуху, а сам, как водопад, зашумел, как буран, завыл:
— Э-э-эй! Силачи-алыпы! Эй, богатыри-герои! Сейчас же на коней садитесь. Если эту девочку мы не добудем, всех вас пикой заколю, стрелой застрелю, в кипятке сварю!
Тронул повод коня и поскакал к истоку реки. Следом мчались силачи-алыпы и богатыри-герои, гремя тяжелыми доспехами из красной меди и желтой бронзы.
А позади войска конюшие вели в поводу белого, как серебро, быстрого, как мысль, коня.
Увидела это грозное войско Шелковая Кисточка, не заплакала она, не засмеялась. Молча села на белого, как серебро, коня, в расшитое жемчугом седло. Так, не плача, не смеясь, ни с кем не разговаривая, никому не отвечая, жила Шелковая Кисточка в восьмидесятигранном ханском шатре.
И вдруг одним светлым утром она в ладоши захлопала, засмеялась, запела, из шатра выскочила.
Глянул Кара-каан, куда она глядела, побежал, куда она побежала, и увидал молодца в козьей шубе, вывернутой мехом наружу. Ехал молодей на синем быке.
— Это он рассмешил тебя, милая девочка? — спросил грозный хан. — Я тоже эту рваную шубу надеть могу, сесть верхом на синего быка не побоюсь. Улыбнись ты и мне так же весело, спой так же звонко.
Кара-каан приказал рыбаку спешиться, сорвал с его плеч козью шубу, на себя надел, к синему быку подошел. Смело повод левой рукой подхватил, левую ногу в стремя поставил.
— Мм-ооо! Мм-мм-о!! — заревел бык и, не дав хану перебросить через седло правую ногу, поволок его.
От стыда лопнула черная печень Кара-каана, от гнева разорвалось его круглое сердце.
А Шелковая Кисточка — Торко-Чачак взяла сироту рыбака за правую руку, и они вернулись в свой зеленый шалаш.
Тут и нашей сказке конец.
Найдите и вы свое счастье, как они нашли.
Далеко-далеко, там, где девять рек в один поток слились у подножья девяти гор, шумел могучими ветвями черный кедр. Под его шелковой хвоей, опершись на крепкий ствол, давным-давно стоял маленький шалаш.
В этом шалаше жил пожелтевший от старости, словно дымом окуренный дед. И были у старика три внучки, одна другой краше.
Вот пошел дед за дровами. Поднялся на лесистую гору, увидел лиственницу с черными ветвями.
— Это дерево на корню высохло. Один раз ударь — оно и упадет.
Вытащил старик из-за пояса острый, как молодой месяц, топор, ударил лезвием по стволу, и вдруг, откуда ни возьмись, выскочил страшный зверь, да как вцепится зубами в руку!
— Ой, ой! — заплакал старик. — Отпусти, отпусти меня. Я тебе, что хочешь, дам.
— Ладно, — отвечает зверь человечьим голосом. — Отдай мне твою любимую внучку.
Пришел старик домой и говорит старшей внучке:
— Не пойдешь ли ты к этому зверю? Я слово дал.
Оглянулась девушка, увидела зверя.
— Лучше, — говорит, — в воду брошусь!
Старик спросил вторую.
— Лучше удавлюсь!
— А ты, Ак-Чечек, мой Белый Цветок, не согласишься ли?
Младшая внучка подняла голову. Ее круглые глаза полны слез:
— Что обещано, то должно быть исполнено. Чему быть, то и будет.
И повел зверь девочку по долинам, по холмам, через реки, сквозь леса.
Пришли они на золотую поляну, где лиственницы всегда зеленеют, где светлый ключ без умолку стрекочет, где кукушка кукует весь год.
На краю этой поляны, под боком у синей горы, увидела Ак-Чечек семь сопок, прозрачных, словно вечноголубой лед.
Зверь подошел к средней сопке, ударил лапой — распахнулась в ледяной сопке дверь, и открылся белый высокий дворец. Вошла Ак-Чечек. На столах — расписные чаши с едой. На стенах двухструнные топшуры и серебряные свирели-шооры. Они сами собой звенят, а невидимые певцы песни поют. На привет они не отвечают, на зов не откликаются.
Стала жить Ак-Чечек в сопке голубой, в белом, как лед, дворце. Внутри нет никого, снаружи страшный зверь лежит, сторожит девочку день и ночь.
Когда Ак-Чечек в своем худом шалаше жила, она утреннюю зарю песней встречала, зарю вечернюю сказкой провожала. Не с кем ей было теперь посмеяться, слово молвить некому.
А старшие сестры вышли замуж за метких охотников. Вот надумали они проведать маленькую Ак-Чечек.
— Если умерла она, мы о ней поплачем, песню споем, если жива — домой увезем.
Собираясь в дорогу, жирного мяса нажарили, в дорожные мешки-арчимаки сложили. Араки[6] наварили, в большие меха налили. Оседлали сытых иноходцев и отправились в путь.
Услыхал страшный зверь топот копыт, увидал двух сестер на резвых конях.
Ударил зверь лапой, и сверкающий ледяной дворец обернулся жалким шалашом.
На голой земле — облезлые звериные шкуры, у костра — почерневшая деревянная чашка.
Вышла Ак-Чечек из шалаша, низко сестрам своим поклонилась.
— Милая ты наша Ак-Чечек, — заплакали сестры, — не нужно было тебе деда слушать. Садись на коня, взмахни плетью — и даже птица быстрокрылая тебя не догонит.
— Слова своего я не нарушу, — молвила Ак-Чечек.
— Ох, несчастливая ты родилась, Белый Цветок! — вздыхали сестры. — Видно, гордость твоя заставит тебя умереть здесь, в этом грязном шалаше.
Так, причитая и горюя, съели сестры привезенное мясо, выпили араку, крепко-крепко Ак-Чечек поцеловали, сели на коней и поскакали домой.
А страшный зверь ударил лапой — исчез шалаш, и на его месте стал дворец, краше прежнего.
И вот хан той земли задумал женить своего старшего сына. Всем людям велел он прийти на свадебный пир. Даже Ак-Чечек услыхала об этом празднике, даже Ак-Чечек позвали на этот великий той[7].
Заплакала она, в первый раз застонала:
— Ах, не петь мне теперь, не плясать больше на праздниках.
Страшный зверь подошел к ней, человечьим голосом заговорил:
— Долго думал я, моя тихая Ак-Чечек, чем тебя одарить, как тебя наградить, — и положил к ее ногам золотой ключ. — Открой большой сундук.
