ми звериными, урочищами нелюдимыми, лесами уг-
рюмыми. И раным-рано прискакала к озеру Яру Тем-
ному. Сошла с коня усталого, ко бережку спустилась,
на колени стала и тихо с озером заговорила:
Волшебник добрый, Темный Яр,
Ты помнишь Настю — это я
К тебе с бедою прибегала!
Верни красу моим рукам,
Чтобы корыстные да злые
Не смели насмехаться там,
Где надо плакать!
Помолчала Настенка, прислушалась, не заговорит
ли опять с ней Темный Яр. Но тихо было над озером.
Только запоздалая ушастая сова бесшумно пролете-
ла над водой и скрылась в камышах, да конь борзой
звенел уздечкой на луговине. Но вот над озером ве-
тер дохнул, волна плеснула.
Ах, кабы руки мои умелые
Да стали, что крыло лебяжье,
Красивыми да белыми,
Проплыла бы я, Темный Яр,
По груди твоей лебедушкой!
С этими словами Настенка в воду вошла и руки
свои сполоснула по локоть. И пропали на руках страш-
ные следы ожогов, стали руки чистыми, пригожими и
белыми, как крыло лебедя. И так ей стало радостно,
что заплескала она руками по воде и нырнула в тем-
ную глубину озера до бела песка. А вынырнула бе-
лой лебедью. И уже не руками, а белыми лебяжьими
крылами била по воде. Закричала, запела лебедушка,
и полилась печаль лебединой песни над Темным Яром
до самого синего неба.
В тот час князь Кирдяпич с дружками к озеру по
следам коня прискакал. Но поздно одумался да спо-
хватился князь! Выскочили на холм, видят, внизу
озеро, темное да молчаливое. По зеленому берегу
бродит конь оседланный, уздечкой звенит, в шелко-
вых поводьях ногами путается, травой-муравой уго-
щается. А среди озера лебедушка белая, лебединую
шею дугой изгибая, себя оглядывает. И в небо кри-
чит.
Запечалилась столица Низовской земли. Пропала
добрая умелица Настенка, краса и гордость города.
Некому стало чудесные полотенца да столешники
вышивать, счастливые рубашки да сарафаны шить.
Понахмурились нижегородские люди на Настенкиных
обидчиков и всех, кто на пиру над невестой насме-
хался, камнями да батогами побили, а самого Кирдя-
пича и совсем с княжения прогнали. Бежал он от на-
рода в землю Вятскую да там и сложил свою беста-
ланную голову.
Долго помнили горожане искусницу Настенку,
княгиню несчастливую. Каждое лето ходили люди в
глухомань заволжскую на поклон к озеру, что у глу-
пого князя умную невесту отняло. И прозвали то
озеро Настиным Яром. Потом это место люди для жи-
тья облюбовали, на холме поселение выросло. И те-
перь там люди живут. Знают, слыхали они сказку
про лебедушку Настасью. Но никто не просит у род-
ного озера чистоты и красоты своим трудовым рукам.
Видно, не хотят менять на лебединые крылья свои
руки-труженицы.
Издавна гадают охот-
ные люди о том, как и откуда взялись на Руси гон-
чие псы, прославленные костромичи, от всех дру-
гих пород отличные и по масти, и по стати, и по го-
лосу. А по мертвой злобе-смелости к зверью дикому
им, костромичам, и на свете равных нет и не было.
Это они испокон веков русским звероловам в охоте
служили, хищных зверей из непролазных чащоб под
стрелу и копье выживали, на конных борзятников вы-
ставляли. И недаром завидовали на старинных рус-
ских гончих знатные иноземные охотники.
В народных сказах и преданиях сквозь выдумку
завсегда правда просвечивает дорогим самоцветом-
камешком. Без нее, без правды, и выдумка-сказка не
живуча. В этой сказке за вымыслом тоже правда
кроется. Правда о том, как умные смелые псы от
злого хана-басурмана на службу к русскому парень-
ку-зверолову перешли. И помогали отроку не только
зверя добывать, но и очищать родную землю от вра-
жьей нечисти.
За ратью Батыевой, что на Русь грозным оболоком
двигалась, бежали псы ордынские, твари злые и свар-
ливые, до русских людей злобные. Привадили их за-
воеватели на славян нападать, бежавших пленников
настигать и терзать. А за кибиткой хана Бурундая,
что особо от Батыя шел на земли суздальские, ехал
ханский ловчий Гуннхан, зверолов и наездник лихой.
Под ним конь крепкий да выносливый, при седле лук
тугой да колчан со стрелами, а у правой ноги копье
боевое жалом в небо поглядывало. И бежали слева его
коня две собаки, как песок пустыни, желтые, словно
волки, высокопередые, с глазами раскосыми, крова-
выми. Тех псов невиданных получил хан Бурундай в
дар от владыки всех гор поднебесных, что сверкали
вершинами на самом краю монгольской земли. Были
они умны, бесстрашны и смекалисты, и не зря одну
собаку звали Халзан, что обозначало Орел, а другую
Гюрза-змея. Они выгоняли под копье Гуннхана свире-
пых барсов и кабанов, заганивали и душили матерых
волков, но, в отличие от других монгольских собак,
никогда не трогали человека. И тщетно ловчий Гунн-
хан в угоду своему хану старался пробудить в них
злобу жестокую к людям, которых ордынцы пришли
покорять.
Словно тайный голос удерживал Халзана и Гюрзу
от нападения на русских людей. И вот теперь на зем-
ле Руси басурманы-воины смеялись над ханскими
собаками:
— Испортились собаки! Любого зверя берут, собак
наших 'душат, а уруса в овчине боятся!
По указке хана ловчий Гуннхан стал собак очень
худо кормить и голодных напускал на русских людей.
Но исхудавшие от голода Халзан и Гюрза отказыва-
лись нападать на людей. Неведомое врожденное бла-
городство не позволяло псам опозорить себя нападе-
нием на человека. А хан Бурундай и его ловчий не по-
нимали поведения собак и настойчиво изнуряли их
голодом.
После одной битвы с русскими задумал хан Бу-
рундай устроить пир для своих знатных воинов. Для
ханского котла дичина понадобилась. И задрожала
под копытами ордынских коней приволжская земля.
Сам Бурундай с оравой охотников за добычей выехал,
скакал по перелескам и крепям, выскакивал на опуш-
ки, топтал озимые поля. Халзан и Гюрза, худые до
ужаса и страшные своей силой и смелостью, по сто-
ронам рыскали, чутьем и смекалкой в звериных сле-
дах разбирались. За ними ловчий Гуннхан с трудом
на коне поспевал. Вот прихватили псы свежий олений
следок, через болота да чащобы зверя с подвываньем
погнали и с глаз и со слуха ушли.
Долго басурманы по лесу метались, к шумам лес-
ным прислушивались, к следам звериным пригляды-
вались. Но по лесам да болотам скакать на коне не
так-то привольно, как по полям да степям. И вернул-
ся хан Бурундай со всей свитой к своим шатрам без
добычи. А ловчий Гуннхан волей-неволей остался, из
конца в конец по лесу метался, прислушивался, при-
нюхивался и после долгой скачки по крепям да до-
лам разыскал собак у крутояра широкой реки. Синей
сталью просвечивала она сквозь вековой сосняк, не-
удержимая и полноводная от осенних дождей. Рус-
ский отрок, склонясь над поваленным оленем, искус-
но работал ножом, свежуя добычу. А поодаль Халзан
и Гюрза лежали, голодными глазами подачки ждали,
от голода и холода вздрагивали. Тут Гуннхан подска-
кал, рысьими глазами нацелился и пролаял визгливо:
— Мои собаки — моя добыча!
И с того визга басурманского осыпался с деревьев
первый снег-пороша, притихли пичужки и зверушки
