на берег набежала, играет камешками, плещется и
шепчет, да так-то явственно: «Не мудрено девице уто-
питься, да от греха-позора не отмыться! И обмыла бы,
и полечила недуги твои, жива девчоночка, да сама
не чиста: издалека свои воды качу, грязь и хворобы
людские к басурманскому морю несу. Но беги ты, рез-
вая, до моего братца Керженца, что течет из нелюди-
мых мест, непроходимых болот. Воды его чистые, не-
оскверненные, авось он вылечит!»
Очнулась Настенка от чудных грез, головкой
тряхнула. «Это сама матушка-Волга со мной разгова-
ривала!» И на рыбацкой лодочке-долбленке на левую
лесную сторону Волги переправилась. Шла день да
ночь, а на заре вышла на речку дикую, что из болот
воду брала и нелюдимыми местами текла. Подбежала
к самой воде и молвила:
— Речка быстрая, нелюдимая, полечи, исцели не-
дуги Настенкины, чтобы добрые люди ее не сторони-
лись, не отворачивались!
В ответ зажурчала грустно речка Керженка, лас-
кая струей ножки девушки: «Из ржавых болот свои
воды беру, через леса хмурые к Волге несу, жажду
диких зверей утоляю, корни дерев обмываю, а неду-
гов людских не исцеляю. Беги-ка ты, девица, на вос-
ход солнышка, к сыну моему побочному Яру Ясно-
му. Живет и полнится он родниками подземными, во-
дами глубокими, волшебными. Он и снимет с тебя
хворобу с недугами!»
Послушалась Настенка, косы пышные за спину
закинула, подол в руку ухватила да и побежала на
восход солнышка к озеру Яру Ясному. Бежала да бе-
жала тропами звериными, местами нелюдимыми и
прибежала к дивному озеру. Спит между холмами
среди дубравы, не шелохнется, и все, что вокруг, гля-
дится в него, как в зеркало. Сбежала Настенка ко бе-
режку, озеру с колен поклонилась и погляделась в
воду до дна-песка. Увидела себя такую непригожую и
расплакалась. Потом в озеро по колени зашла и ста-
рые раны на челе сполоснула. Погляделась в воду и
не поверила: пропали, сгладились рубцы на челе.
Другой раз водой в лицо плеснула и глазки промы-
ла. Глянула в воду — засияли глаза синие, как ла-
зурь, здоровые и ясные! Третий раз водой плеснула
и по щекам ладошками похлопала. Погляделась в озе-
ро — пропали дыры, разгладились щечки, стали, как
бывало у Насти-красы. Только руки, сколь ни мыла
их, остались неприглядными. Запечалилась девчоноч-
ка. Но дохнул ветерок, и заплескалось, зашептало
озеро: «Не дано мне, девица, больше трех недугов
исцелять, заживлять. Но беги ты на полдень к брату
моему Яру Темному, он полон водами волшебными,
авось и вылечит!»
Отняла Настя руки от лица белого, чистого, при-
слушалась: «Чай, не ослышалась, не померещилось?»
А волны уже что-то невнятное у берега шепчут, буль-
кают, да и затихли совсем. Поклонилась Настенка
Ясному Яру низехонько да и побежала нежилыми
урочищами, тропами нехожеными к Яру Темному.
Бежала да бежала, в каждое озерцо и калужину
гляделась, лицом любовалась, а на руки и глядеть
не хотела. Вот с холма открылось ей озеро. Мелкой
волной оно играет, рябит, а кругом сосны вековые
обнявшись стоят, шепчутся. Сбежала Настенка на
кромку берега, чтобы волшебной водой руки помыть,
присела на кочку передохнуть, да и задремала от из-
неможения. И слышит: заговорило волнами озеро у
самых ее ног: «А почто тебе, девица, руки белые да
мягкие? Рукам умелым надо радоваться, на то и да-
ны они, чтобы делом себя украшать, доброе слово от
народа заслуживать. А руки белые — хилые да не-
умелые, руки мягкие — не сноровисты, руки неж-
ные — ленивые. А твои-то руки — слава всему го-
роду!»
Вот очнулась от грез девчоночка и молвила: «Вид-
но, правду вещало мне озеро. Не буду менять свои
руки умелые на нежные да белые, поспешу-ка в об-
ратный путь!» Поклонилась, спасибо за науку сказа-
ла Яру Темному и побежала знакомой тропой к род-
ной стороне, добрыми руками людям помогать.
И наторили люди к избе карги Улиты тропу тор-
ную. Княгини да боярыни, и те туда дорогу проведа-
ли. О чем ни попросят Настенку-рукодельницу, все
исполнит быстро да сноровисто. Бабе сарафан сошьет
к празднику — как цветок нарядится, мужику руба-
ху — не износить всвек. А столешники да рушни-
ки — всей семье на любование. Вот дошел слух до
княжича Кирдяпича об искусстве сироты-умелицы, и
поехал он Улитину избу разыскивать. На улице Мос-
товой встретилась ему девица.
— Поведай, раскрасавица, где тут живет карга
Улита с девкой-рукодельницей?
А сам от красы-девчоночки не в силах глаза от-
вести. «Ох, видал я где-то эти глаза синие, косы гус-
тые, стан породистый, чело высокое! Али во сне сни-
лась когда?» А девчоночка спрашивает:
— А как звать-прозывать ту девицу-рукодельни-
цу?
— По имени Настасья, а по прозвищу Дыра в
щеке. — Это князь в ответ. А сам все хмурится, вспом-
нить силится, где видал он эту девицу.
— Видно, забыл ты, князь, как от недужной дур-
нушки на этом месте деньгой отбояривался?
И подала на седло Кирдяпичу ту самую денежку,
что к ее ногам была брошена.
С того дня повадился Кирдяпич бывать в избуш-
ке Улиты-побирушки с заказами к Настенке-руко-
дельнице. Расшила ему Настенка чепрак под седло —
друзей своих удивил. Боевой стяг шелками да золо-
том выткала — ворогов побил, победил. А рубаху-
подкольчужницу не пробивало жало стрелы. Завидо-
вали князю и други и недруги, а молва трубила о том,
ято от девки-красы Насти-умелицы везенье да счастье
князю пошло. «Видно, правдива людская молва, что
от нее мне удача идет!» — подумывал княжич и все
чаще бывал на улице Мостовой, чтобы повидать Нас-
тенку-умелицу.
Неохотно и боязно было Насте-красе с такими ру-
ками в княжий терем княгиней входить, насмешкам
боярынь служить. Но старая Улита ей бодринки при-
давала: «Лицом да станом ты краше любой боярыш-
ни, разумом — не у княгинь занимать, а по рукоде-
лью таких еще не сыскать. Бояр да князей робеть —
век в избе просидеть!» А князь Кирдяпич и вовсе от-
говоров слушать не хотел. Кончилось тем, что суже-
ной Настю назвал и свадебный пир созвал. Собра-
лись, понаехали гости знатные, сели за столы пиро-
вать. Родные Кирдяпича невестино рукоделье на вид-
ных местах по стенам понавешали, искусством моло-
дайки похваляясь. Только не гордилась за столом са-
ма Настя-умелица, несмело на гостей глядела, ручки
свои по привычке поджимая.
Но вот дошло до обычая, когда невесте всех гос-
тей брагой обносить, к каждому с братиной подхо-
дить, подавать и принимать. Тут и увидели гости
знатные, какие у невесты руки непригожие. Завопи-
ли истошно боярыни, глаза закатывая:
— Ой, какие руки-то у нее страшные!
Запокашливали с насмешкой бояре молодые и
старые:
— Кхе-хе-хе! Ладно бы на лицо не смазлива была,
а тут, гляди-ка ты!.. Ну и красотку княжич высва-
тал! С руками неприглядными, шелудивыми! Да кто
из таких поганых рук будет мед-пиво пить!
Замерла Настенка-краса, ручки поджавши, ждет,
не замолвит ли за нее княжич слово твердое. Нет, не
стукнул Кирдяпич кулаком по столу, не глянул гроз-
но на охальников, но склонил свою бесталанную голо-
ву и молча слушал насмешки гостей. Тут Настя бра-
тину перед княжичем поставила, сама в сени выбе-
жала, из сеней на княжий двор, вскочила на боевого
коня и к Волге поскакала. Храбрый конь, в походах
бывалый, смело в Волгу вошел и, прядая ушами, на
другой берег поплыл. Понеслась Настя-краса тропа-
