Я пошла вперед, зная: то, что увижу, все равно случится, раз я решилась прийти.
Высокоствольные сосны неожиданно закончились зеленой опушкой, устланной мхом, яркие солнечные лучи прогоняли болотный воздух. Я поняла: вокруг было много воды, поэтому дороги, канавы, ямки наполнились влагой, ковры мха и поросли выстилали холмы и возвышенности, и те стали походить на мягкие подушки. В эту часть Леса я еще не забредала. Большой ли он? И где заканчивается? И что ждет меня после Леса?
Все эти вопросы крутились в голове. Как жаль, что я не птица и не умею летать…
И только я так подумала, как что-то подтолкнуло меня сзади, будто легкий ветерок. Совершенно неожиданно я оторвалась от земли и от неловкости чуть не упала в огромную лужу; но тут же отпрянула от воды и вспорхнула, словно птица.
Это было невероятно! Ветер крепчал и крепчал, поддерживал и подталкивал меня, дул теплым мощным потоком — так, что можно было лежать на нем, как в гамаке. Он трепал мои волосы и приятно касался кожи. Будь мой полет сном, я бы точно подумала, что это реальность. Только в тысячу раз реальнее самой жизни. Невероятное ощущение! Хотя о каких других чудесах может рассказать ожившая кукла?
Я, как ребенок, кувыркалась в воздухе, перелетала с одного потока на другой, словно прыгала на скакалочке. Я летала и смеялась от души. Мне казалось, ветер щекочет меня и смеется вместе со мною! Ах, это забытое, но не утерянное наивное чувство безмятежного детства!
Ветер в последний раз подбросил меня, и я резко свалилась на мох, словно на надувную подушку. Удар, хоть и мягкий, слегка оглушил меня. Цвета и звуки на время пропали. Приходя в себя, я стала осматриваться вокруг. Почему я упала? Почему кончились веселые игры с ветром?
Опушка, на которую я так удачно приземлилась, оказалась маленьким островком земли. Его со всех сторон огибали шумные, бурные и грязные потоки. Видимо, здесь раньше проходила дорога, и от дождей или половодья она теперь напоминала реку. Кое-где вода бурлила и пузырилась: наверное, открылись источники воды, бьющие из-под земли.
Вдруг прогремел гром и раздался жуткий грохот. Я резко обернулась и вскочила. Нельзя было точно определить, что могло издавать такой звук. Я слышала человеческие крики, детский плач и стоны, звонкое бренчание и лязг железа, стук колес…
Не в силах сдержать ужас от надвигающейся беды, я зажмурила глаза, молясь о том, чтобы взлететь и увидеть с безопасного расстояния, что это такое. И, легко поднявшись в воздух, я посмотрела вдаль и оцепенела.
Объяснить, что там происходило, пожалуй, может лишь тот, кто видел это собственными глазами.
Вдалеке двигалось шествие множества голых людей. Почему множества? Было невозможно сосчитать их, трудно различить мужчин и женщин. Почти все — безрукие, безногие, часть — лысые, а часть, наоборот, косматые. Шествие походило на человеческую массу безобразного цвета и вида. Изуродованные существа, только отдаленно напоминающие людей. Уродцы. Инвалиды.
Страшное шествие приближалось, и я не могла отвернуться, хотя сильнее всего на свете желала не видеть того, что видела. Однако, как известно, ужасные зрелища и адские терзания всегда привлекают больше любопытных, чем цветущие райские кущи. Так уж устроены люди.
Шествие инвалидов приближалось, я могла разглядеть их лучше, хотя по-прежнему не понимала, что происходит. В начале процессии шли, если можно так сказать, создания с руками и ногами, они тащили за собой более изуродованных. За двуногими плелись однорукие и безрукие, перевязанные жгутами и веревками. Конструкция со всех сторон была облеплена какими-то деревяшками, подпорками, обвязана цепями и кусками ткани. Диким образом человеческие тела — или то, что от них осталось, — лепились друг к другу сверху, сбоку, снизу. Мужчины, женщины, дети, встречались и старики; однорукие, безногие, горбатые, обезображенные. Лица тех, кто держал эту дьявольскую конструкцию, были искажены мукой и напряжением. Некоторые взрослые несли на плечах детей и подростков, тоже покалеченных; младенцы пищали или плакали от усталости и тряски. Самых немощных привязывали к дощечкам на колесиках, безруких и безногих волокли, словно мешки, сильные, но не менее изуродованные люди. Это походило на человеческое тесто, это походило на шествие мертвых поломанных кукол, это походило на процессию мертвецов, которые шли хоронить сами себя.
Шествие двигалось медленно, и казалось, все мешало ходу: нехватка рук и ног, беспомощность людей, тяжесть ноши, крики и стоны страдающих. Непростым препятствием стала вода. Пару раз ямы и пробоины чуть не стали причинами катастрофы, чуть не перевернули нескладную конструкцию. Пришлось остановиться; бурлил поток, толпа стонала все громче. Двое самых сильных мужчин с руками быстро поставили конструкцию на место; другие удерживали ее спинами. Однако нельзя было надолго останавливаться, все могло развалиться на части, ибо люди начинали больше волноваться и раскачиваться. Они должны были двигаться вперед, не теряя скорости.
Смотреть на это было нестерпимо больно. Слезы брызнули из моих глаз. От жалости, от отвращения, от дикой душевной боли. От вида больных страдающих детей и женщин. От увиденного я похолодела, руки и ноги словно окаменели, все тело застыло. И чем больше я смотрела на чудовищное шествие, тем больше чувствовала, как схожу с ума от ужаса и боли. Картинки поплыли у меня перед глазами, я теряла сознание: увиденное не укладывалась в голове. Еще чуть-чуть, и я сама бы упала прямо в эту розовую кашу голых людей, толкающих друг друга вперед… А шествие не обращало на меня никакого внимания. Оно медленно, настойчиво и целеустремленно продвигалось вперед, мешая грязь с водой, болью и страданием. Похоже, эти полулюди непреодолимо желали дойти до какой-то цели туда, где ждало их спасение.
Не в силах более смотреть, я уже хотела улететь прочь и попытаться навсегда забыть то, что увидела. На несчастье, мой взгляд упал на конец этой ползущей розовой змеи, она тонула в серо-зеленой жиже болота, бурлящей грязью. В хвосте, заметно отставая, ползли те, кто пострадал больше всего.
Точнее, они были привязаны веревками и цепями к другим; сами по себе они не могли идти, совсем не могли. Изуродованные остатки мужчин, женщин, подростков и детей. Целые семьи. Люди, смертельно усталые, вяло стонали, прыгая по кочкам, ударяясь о коряги, или молча и бессильно болтали головами. Канаты беспощадно сдавливали им шеи и спины, оставляя багровые следы на коже; куски рук и ног вязли в грязи, вода накрывала тела по самое горло. Дощечки, на которых ползли эти люди, находились слишком низко, почти на уровне груди, поэтому им каждый раз угрожало захлебнуться грязной водой или получить по голове прыгающими концами цепей.
От этого жуткого зрелища, от безжалостной, бесчеловечной картины мое сердце чуть не разорвалось от ужаса и отчаяния. Будто оно пыталось выбраться из тела, чтобы исчезнуть, не видеть обрубков человеческих тел, не слышать жутких стенаний. И сердце словно застряло в горле, давясь от собственной немощи и удушающей тошноты. Я задыхалась, не могла овладеть собой, мои мысли замерли, даже глаза не слушались меня и не могли закрыться.
А жуткая процессия все двигалась и двигалась мимо. Женщины и мужчины все тянули и тянули это ярмо, тонули в грязи, заляпанные песком, грязью и мусором, но никто не обращал на это внимания. Чьи-то тела, привязанные неудачно, выпадали из общего строя; у кого-то неудачно свисала и ударялась о камни нога; бедняга кричал от боли, но никому не приходило в голову помочь ему.
Только одно меня останавливало от побега. Мне стало казаться, что я знаю этих людей. Я их где-то видела, они мне знакомы. Поэтому ценой невероятных усилий, все еще тяжело дыша от припадка отчаяния, переборов тошноту, ужас, отвращение, я опустилась ниже, ближе к шествию. Мне было очень-очень страшно приближаться. Казалось, что они меня увидят, а если кто-то потащит меня к себе, я упаду в эту смесь из воды и испражнений и тоже превращусь в калеку.
Но люди не обращали на меня внимания.
Когда я оказалась совсем близко, процессия вновь чуть было не перевернулась. Слева не выдержали веревки, и голый розовый обрубок вылетел из общей массы и упал, не в силах подняться и побежать следом. У несчастного была лишь одна нога, она в отчаянии молотила лужу, расплескивая грязь, будто стараясь привлечь внимание собратьев по шествию — или от бессилия, от невозможности забраться назад. Это была женщина. Душераздирающий крик огласил весь лес. Он словно разбудил толпу, отчего многие обернулись. Но ничего было нельзя сделать; невозможно остановить чудовищное шествие из-за мелких поломок.
Вдруг розовая змея забурлила, заревела, что-то в середине процессии зашевелилось. Какой-то мужчина горько стонал и пытался освободиться из оков шествия. Ему это удалось. Из массы тел, перевязанных канатами, выпал еще один человеческий обрубок.
