— Как тебя зовут? — спросил Градус.
— Таня, — улыбнулась девочка и поправила свою золотую ленту. — Ой, какая смешная кастрюля!
— Смешная? — насупился злой волшебник.
— Немножко, — смутилась Таня.
— Кастрюля, стало быть, смешная? — повторил Градус уже грозно. — Не нравится, значит, кастрюля?
— Нет, что вы! — заторопилась девочка. Она уже поняла, что чем-то расстроила этого чудака. — В общем, даже хорошенькая кастрюлечка, если её помыть немножко.
Тане хотелось поскорее загладить неловкость, но Градус был не из тех, кто легко прощает обиды. Он зарычал, зашипел, заскрипел и направился прямо к своей ржавой мясорубке.
— Я передумал, — прохрипел Градус, — утюг чинить не буду. Что я, нанялся чинить утюги?
— Почему? — удивилась Таня.
— Он мне до лампочки, ваш утюг. Вот жалобная книга, валяй пиши жалобу. А мне плевать: тьфу-тьфу-тьфу!
Таня поняла наконец, что лучше уйти: если бы она знала, чем всё кончится, она никогда и не заходила бы в эту мастерскую. Мало ли в городе мастерских? Но никогда ничего нельзя знать заранее. Не успела Таня отойти от мастерской, как завыл угрюмый ветер, зарычал гром и повалил тяжёлый снег пополам с дождём. Это были любимые атмосферные осадки Градуса — снег пополам с дождём. А только что светило солнце, сверкали на закате сугробы и крыши были, как бахромой, увешаны аппетитными сосульками. И вдруг гром среди ясного неба, ветер, темнота. Таня в минуту промокла до нитки, и все, кто был в эту пору на улице, промокли тоже. Градус, когда разозлится, не разбирал, кто прав, кто виноват. Он ведь был злой и несправедливый волшебник.
Градус ещё раз повернул ручку старой мясорубки, совсем так же, как поворачивает твоя мама, когда готовит котлеты. И ветер рванул ещё сильнее, а снег стал сыпать так густо, будто на город набросили сеть. Таня заплакала. А Градус ухмыльнулся и ещё быстрее завертел ручку старой мясорубки. И тогда ветер свистнул по-разбойничьи и унёс Таню в неизвестном направлении. Просто поднялась девочка в воздух вместе с утюгом и красными сапожками и золотой лентой.
А злой волшебник запер на висячий замок мастерскую, поднял воротник пальто и отправился на Гороховую улицу в гости к знакомому людоеду.
* * *
Людоед Митя в жёлтой майке сидел на диване и пил чай с сушками. Людоед любил поесть и мог за один присест съесть очень много. У людоедов всегда прекрасный аппетит.
— Пламенный привет, — проворчал Градус. — Вот зашёл на огонёк.
— А! — приветливо улыбнулся людоед. — Заходи, не бойся, я уже пообедал. Садись вот сюда, в кресло, сейчас телевизор включим, будем смотреть «Спокойной ночи, малыши».
И людоед Митя почесал толстый живот под жёлтой майкой и тихо пропел:
«Спят усталые игрушки, книжки спят…» Ти-ри-ри-ри-рим.
Злой волшебник резал на газете колбасу, а людоед сладко жмурился и напевал:
— «За день мы устали очень…» Устали, ведь верно? — повернулся он к волшебнику.
— Ещё бы не устали, — пробормотал Градус, — слышишь, как за окошком воет? Моя работа.
— Да ну? А я думал, циклон из северных широт или холодные слои воздуха из арктических областей, ветер умеренный до сильного. — И людоед захохотал так, что мигнула лампочка под потолком.
— Прям, циклон! — махнул рукой злой волшебник. — Этого ихнего циклона жди-дожидайся. То ли дождик, то ли снег, то ли будет, то ли, я извиняюсь, нет. А у тебя, Митя, какие новости?
— В поликлинику сегодня ходил, — рассказывал Митя, размачивая в стакане сушку, — плохое у меня самочувствие. В последнее время совсем силы ослабли, вот что. Ну, пошёл к врачу.
— Прям, много они понимают, врачи, — заметил Градус, отрезая толстый кусок колбасы и запихивая его за щёку. — Я лично сроду к ним не хожу. Простужусь или нервное что-нибудь, сейчас водочки примешь пол-литра, колбаской закусишь, тёплым одеялком накроешься — и порядок. К утру всю болезнь как рукой снимет. А эти ихние пилюли и витамины разные не признаю, и точка.
— Ну что ты, Градус, а ещё культурный! Науку надо уважать: она очень даже полезное значение имеет. Вот сегодня доктор, очень упитанный врач, сразу мне понравился. Он мне прямо сказал: вы, говорит, неправильно питаетесь. Видишь? Первый раз меня увидел, а сразу понял, что и как. Потому что по-научному подошёл. Разве это для меня питание — сушки, да пряники, да борщ вегетарианский! Тьфу! Ни в одной сказке людоед не живёт в таких тяжёлых условиях. Ну вот ты, Градус, скажи: ты хоть раз читал про это?
— Я сроду сказок не читаю! Там всё одно враньё.
— Не читаешь — твоё дело, — сказал сговорчивый Митя.
Он вообще-то был бы неплохим другом, если бы не был людоедом.
— Хочешь, Градус, компота яблочного? — И Митя придвинул гостю кастрюлю. — Тьфу, глаза бы мои на него не глядели, на этот компот! Ешь, тебе понравится: он сладкий.
Они ели компот. Злой волшебник облизывался и причмокивал, а людоед морщился, плевался и предлагал волшебнику добавки. Так они пировали, каждый по-своему.
В это время в дверь позвонили.
— Это ко мне, — сказал людоед Митя.
* * *
Таня летела и летела над городом. Сначала он светился внизу сквозь метель разноцветными огнями, напоминающими огромную ёлку. Огни кружились, зелёные буквы «Цирк» наплывали на синие «Галантерея», потом рассыпались вперемешку с белыми и жёлтыми огнями окон, светофоров, машин.
А потом огни кончились, кончился город и начался загород. За городом зимой пусто, темно и холодно. Стынут дачи, где никто не отдыхает, глухо молчат пустынные пионерлагеря: никто не бегает по дорожкам, не играет в пинг-понг, не пинает футбольный мяч и не опаздывает на зарядку. Всё спит до лета. И от этого зимой за городом грустно.
Таня замахала руками, стала брыкаться — она пробовала приземлиться, но ничего не получалось, Таня всё летела, как какой-нибудь вертолёт. Она подумала, что будет теперь лететь всю жизнь, и как же тогда мама? И Таня снова горько заплакала, как поступил бы всякий на её месте, тем более если темно и никто не видит.
Внизу проплывали чёрные леса и белые поля и неподвижные реки. Лететь было холодно и страшно. Во сне Таня не раз летала. Но летать наяву — совсем другое дело. Тане это занятие решительно не нравилось. Она проголодалась и боялась выронить утюг и держала его крепко-крепко, а от этого рука совсем замёрзла.
Неужели никто не придёт девочке на помощь?
На верхушке чёрной ели Таня увидела косматую серую ворону. Таня обрадовалась вороне, как близкой родственнице: когда никого нет, радуешься хоть кому-нибудь. Ворона вертела головой и спокойно смотрела на Таню, как будто ничего особенного не произошло, и ей, вороне, довольно часто приходилось видеть летающих над лесом шестиклассниц.
Таня вспомнила, как полагается вести себя в сказке, и сказала:
— Ворона-ворона, помоги мне, я тебе пригожусь!
— Бр-рось тр-репаться, — грубо каркнула ворона и отвернулась, — нет у меня вр-ремени тебе помогать.
Таня пролетела мимо и только успела погрозить сварливой вороне утюгом. Но грози не грози, а вороне лучше: она летит, куда захочет, а Таня — куда несёт её злой ветер.
Из-под куста вынырнул ушастый заяц. Огляделся вокруг и стал скакать кругами, чтобы согреться.
— Заяц! Помоги мне! — крикнула Таня. — Я тебе пригожусь, вот посмотришь!
— До полусмерти напугала! — замахал лапами заяц. — Не лес стал, а какой-то проходной двор: девчонки летают, зайцев пугают. Нет, сменяю жилплощадь, не хочу здесь жить!
— Трус несчастный, — рассердилась Таня, — помоги приземлиться, кому говорят?
— Не слышу, чего кричишь, — сказал хитрый заяц, — уши совсем отмёрзли. Видишь, какая погода! Сменяюсь к югу поближе, на солнечную сторону.
И опять Таня летит одна в метель и в неизвестность.
Вдруг видит девочка, вышел из берлоги заспанный медведь, сильный, спокойный, вот кто её выручит!
— Мишенька-медведь, — просит Таня, — помоги мне, я тебе пригожусь!
— Ну чего, чего раскричалась, — почёсывается спросонок медведь, — чего расшумелась? Нафталин у тебя есть?
— Откуда же у меня нафталин? Утюг вот есть.
— А на кой он мне, утюг? Я и неглаженый красивый. Меня медведица за нафталином послала в город — моль в берлоге завелась, вот неприятность. Шубу проела в трёх местах. Спешу в магазин, а то закроют.
Ушёл медведь. А Тане хоть совсем пропадай.
Но неизвестно, чем всё это кончится. Может быть, только сначала всё так печально складывается, а потом наладится?
* * *
Людоед Митя отпер дверь. На пороге стояли старик и мальчишка двенадцати лет. У старика через плечо висел барабан, а в руках он держал потемневшие барабанные палочки.
Мальчик сказал:
— Ага! Попался, который кусался!
— Я не кусался! — испуганно замахал руками людоед. — Я вообще уже очень давно ничего такого себе не позволяю. У меня даже справка есть из домоуправления.
