– Я побежала! Если потону, завещаю гравитоплан тебе!
Ничего себе шуточки!
Но она не думала тонуть. Сразу было видно, что плавает не хуже, чем скачет. Махая тонкими руками, она доплыла до валуна, что серым полушарием торчал над синей водой. Забралась, вытянулась вверх как струнка, раскинула руки, взлетела желтой ласточкой и ушла в воду…
Да, она была похожа на золотистую ласточку-песчанку, которые водятся в скалах на безлюдных побережьях. В отличие от черных ласточек, это редкая порода. Авка видел такую только один раз на загородной экскурсии, но запомнил прекрасно…
Звенка долго не показывалась из воды, и Авка уже забоялся, но вот она вынырнула. И вразмашку – к берегу. Выбежала, заплясала на одной ноге, приложив к уху ладошку. Совсем как здешние ребята. Потом встала перед Авкой, будто желтый стебелек, обняла себя за мокрые плечи.
– Вода теплая, а сейчас зябко, на ветерке-то.
Авка деловито посоветовал:
– Беги за стену, сними там да выжми…
– Зачем? Это быстросохнущая ткань, новое изобретение. Она даже греющая. Потрогай… – и Звенка приложила Авкину ладошку к своей твердой, с проступившими ребрышками груди. Шелковистая ткань и правда была сухой. Но теплой ли – Авка не разобрал. Потому что ощутил, как под ней толкнулось Звенкино сердце. Будто у взятого в ладони котенка. Хотел подержать ладонь еще, но испугался и уронил руку. Потом сварливо сказал:
– Ткань-то сухая, а сама ты мокрая. Вот простынешь на ветру и отправишься не домой, а прямо на небо. Ну-ка… – Он скинул куртку, сдернул рубашку и рубашкой этой начал растирать Звенке плечи, голову, руки. Так же, как недавно Гуське. И опять ничуть не стеснялся, потому что боялся по правде: вдруг и в самом деле простудится!
Звенка не спорила, только фыркала и смеялась. Потом сказала из-под рубашки:
– Ты совсем как мой дедушка, когда вытаскивает меня из ванны.
– На месте дедушки я бы дал тебе шлепка. Чтобы не ныряла в незнакомом месте. Вдруг там камни!
– Там вода прозрачная, все дно видно!
– Мало ли что там видно… – Авка снова стал вытирать ей плечи. Тёр и поглядывал по сторонам. Кругом по-прежнему не было ни души (и это хорошо). И Гуськи не было (а это плохо). Но вот он появился наконец! Причем как-то незаметно, Авка увидел его уже вблизи. Гуська стоял, держа увязшую в песке тележку на двух деревянных колесиках и открыв от удивления рот. Впрочем, тут же он его закрыл, будто не видит ничего особенного (умница все-таки).
Авка бросил на песок рубашку.
– Где тебя носило столько времени?
– Меня мама поймала на улице, я еле успел эту посуду спрятать в лопухи. Повела домой и говорит: "Никуда не пойдешь, пока не поможешь мне выжать все белье". Я попробовал зареветь, но бесполезно…
– Все у тебя всегда не так… – проворчал Авка. Звенка (она одевалась) глянула укоризненно:
– Зачем ты его бранишь? Гуська молодец… Давайте горючее, мальчики…
Они отвязали от тележки канистру и вдвоем (тяжеленная!) подтащили к похожему на громадного жука гравитоплану – он будто замер в ожидании. Звенка забралась внутрь, Авка и Гуська, поднатужившись, протянули ей канистру. Звенка ухватила ее (сильная!)
– Помочь? – Авка приготовился прыгнуть под купол.
– Не надо, я уже установила… Подождите… – Она возилась в кабине минуты две. Наверно разжигала горелки. Потом выскочила к мальчишкам. – Ну вот… сейчас все будет готово.
– И улетишь? – тихо сказал Гуська. Глаза у него стали очень синие и очень круглые.
– Да… – Звенка опустила голову. – Мне совсем-совсем пора…
– Тогда держи… – Гуська выволок из-за пазухи растрепанный учебник географии.
– Ох! Я же чуть про него не забыла! Спасибо, Гусенок! – она его назвала так же, как Авка, и он заулыбался. Звенка пошарила в кармане брючек. – Вот, возьми на память. Ты ведь меня так выручил, просто спас! – И она вложила в Гуськину ладонь крошечного прозрачного зайчонка. Из зеленого стекла.
– А мне? – выговорил Авка и кашлянул, потому что запершило в горле (и защипало в глазах). – Мне можно что-нибудь… тоже…
– Да… вот, – Звенка прижала к его ладони что-то маленькое, колючее…
Это была янтарная птичка. Узкокрылая, золотистая. Желтая ласточка!
– Мы такими стекляшками играем в чалки, – тихо объяснила Звенка. – Не бойся, она не бьющаяся… Посмотришь на нее и вспомнишь, как мы тут… повстречались. Потому что…
– Что? – одними губами казал Авка.
– Ну… мы ведь, наверно, никогда больше не увидимся.
– Почему?! – вскинулся Авка. – Вы там понастроите этих… летучих штук и станете прилетать к нам! Часто!
– Это еще когда… И неизвестно, будут ли их строить. Наше правительство почему-то боится новых открытий. А к этому гравитоплану меня теперь не подпустят на три тысячи локтей. Запрут его на сто замков…
– А если… все-таки… – Полностью расстаться с надеждой было для Авки выше сил.
– Ну, может быть, – согласилась Звенка. Так взрослые утешают малыша. И вдруг:
– Авка…
– Что? – почему-то испугался он.
– Можно я… поцелую тебя на прощанье?
Мысль о прозвище "бзяка-целовака" (гораздо более скандальном", чем "бзяка-влюбляка") лишь на миг скользнула у Авки. Он втянул воздух, зажмурился и сказал:
– Ага… Ладно…
И ощутил, как теплые и мокрые Звенкины губы ткнулись ему в щеку. Подождал и открыл глаза. И встретился со Звенкиными глазами – грустными и блестящими. Но в тот же миг Звенка засмеялась, повернулась к Гуське.
– И тебя – тоже! – Нагнулась, чмокнула его в висок и прыгнула к куполу. Не оглянувшись, нырнула в щель. Купол мигом закрылся. И странная штука – гравитоплан – бесшумно взмыла в высоту. И пошла над озером – черное блюдце с прозрачной выпуклой крышкой. Блюдце делалось все меньше, меньше. И наконец пропало в синеве, мигнув напоследок стеклянной искрой…
Вот и все…
– Какая она… – вздохнул Гуська. – На глазах слезинки, а смеется…
– Ты никому про нее не говори, – проговорил Авка. Хмуро проговорил, потому что… слезинки, кажется, были и у него.
– Конечно, никому… Да никто и не поверит… Я вот только думаю: неужели никто не видел, как она летит над Тыквогонией? От моря до нас сотня миль.
– Может, кто и видел, да глазам не поверил. Или решил, что это такой змей запустили…
– Наверно…
– Идем домой, Гусенок.
– Идем… – Но Гуська не пошел, а вдруг сел на песок. – Авка, я хочу правду сказать… а то буду совсем бзяка. Ты меня отругай, только не сильно, ладно?
– Что такое? – Авка быстро сел рядом.
– Меня мама не ловила… Я долго не шел, потому что испугался собаки. Той самой. Она опять там бегала, и давай гавкать на меня. И хотела зубами за штаны… И никак не уходит с дороги. И никого прохожих нету, чтобы прогнать ее… Я стоял, стоял, а она караулит. Тогда я пошел домой, взял тыковку-хлопушку, вернулся да как запущу в эту зверюгу! Так рвануло! В соседнем доме аж стекла звякнули! А зверюга – под ворота… А потом еще хозяин лавки не хотел керосин продавать. Говорит: "Зачем тебе? Мы маленьким не продаем!" Ну, я наврал, что мама велела срочно купить, ни капли в лампах не осталось…
Печаль расставания рождает в душе доброту и любовь к окружающим. Авка взъерошил Гуськины волосы.
– Не бзяка ты, Гусенок, а молодец. С собакой справился, керосин добыл, Звенку выручил. Герой.
Гуська заулыбался с осторожной радостью. Взял двумя пальцами зеленого зайчонка, стал смотреть сквозь него на солнце. Авка посадил себе на колено желтую ласточку. В ней зажглась искра. Авка тихонько накрыл янтарную пташку ладонью. И показалось, что в ласточке – тук, тук – еле заметно бьется крошечное сердце.
Страдания и пирог с клубникой
– Ведь некрасивая, – в сердцах выдохнул Авка. И на ходу срубил прутом желтую головку шипоцвета. И повторил со звонкой досадой: – Ну, некрасивая же!
Рыжая с белыми пятнами Матильда, которая шла впереди, обиженно оглянулась.
– Да не ты, не ты, – сказал ей Авка. – Ты-то у нас красавица.
А говорил он про Звенку. Звенкино лицо стояло перед ним ну прямо как портрет, и Авка понимал, что оно не забудется. А в сердце сидела колючая (как все тот же шипоцвет) печаль. Она, эта печаль, могла быть не такой колючей и даже приятной, если бы оставалась надежда на новую встречу. Но Авка понимал, что надежды нет. Между ним и девочкой по имени Звенит – океан. И, конечно же, Звенку никто в ее Никалукии не подпустит больше к гру… гра… (тьфу!) этому летательному аппарату. И никогда эта круглая штука уже не плюхнется на Императорский дикий загородный пляж…
Ну, не плюхнется – и не надо! Жил же он до сих пор, не зная никакой Звенки, и был счастлив! Зачем она ему? Добро бы красавица была, из-за которой не страшно сделаться бзякой-влюблякой, а то ведь…
Но эти рассуждения не приносили покоя. Звенкин портрет маячил перед Авкой, будто повешенный на стенку. И колючий шарик в сердце шевелился так, что из глаз выжимались слезинки.
