Все пассажиры поняли, что дядя Каспарас — человек, видать, напористый, хоть гражишкинцев он до сих пор еще и не обогнал.
— А по скольку на трудодень получаете? — не унималась колхозница.
— По пять килограммов! — с нескрываемой гордостью отозвался мальчик. — А как уберем свеклу, еще выдадут сахаром и деньгами.
— Ого! — удивилась бригадирша.
Теперь она Винцукаса больше не называла мальчиком. Очевидно, уважение, которым она прониклась к колхозу, она заодно распространила и на самого Винцукаса.
— А коров сколько у вас?
— Матушка — член правления, говоришь?
Вопросы так и сыпались на парнишку, словно орехи из корзинки бригадирши, — он едва успевал отвечать.
— Гляди-ка, парень за словом в карман не лезет! — обернулся рабочий к девушке-бригадиру. — У вас в колхозе, небось, похуже? Что ты так к нему пристала с расспросами, а?
— Ну, уж и хуже! — отпарировала недовольная бригадирша. — С чего это вы взяли?
— Видать, что хуже, — поддержал рабочего и лесовод. — Ведь неспроста прилипла к парнишке, как смола.
Молодой военный тоже усмехнулся, и вот эта-то безобидная улыбка больше всего разволновала девушку.
— Да у нас сада одного пять гектаров, и пасека, и лен! — горячилась она. — Почему же это у нас хуже? Выдумают тоже!
— А электричество у вас есть? — смело перебил ее Винцукас. Тут у него даже глаза засверкали.
Колхозница, не отвечая, отвернулась к окну. Всем стало ясно, что электричества в ее колхозе нет. А перед электричеством, понятно, поблекли и пасека, и сад, и лен, которыми она только что так хвалилась.
Винцукас тотчас же принялся расписывать, как в прошлом году запрудили Русве, как у них в деревне на улицах засветились лампочки на столбах, как на ферме доят электричеством.
За окном уже заблестели звезды. В приоткрытые двери вагона потянуло холодом. Женщина с узлами, прикорнув у окна, задремала. Винцукас пристроил получше стоявший под скамейкой деревянный сундучок.
— Погостить в Вильнюс едешь? — спросил рабочий, внимательно наблюдавший за пареньком.
— Учиться! — гордо ответил Винцукас.
— А в какую школу? — вмешался лесовод.
— В железнодорожную… Хочу машинистом быть. — У Винцукаса даже глаза заблестели: — Из нашего колхоза уже несколько парней ушли в машинисты. Рипкусов Юозукас — уже настоящий машинист. А Ионукас дяди Каспараса — в кочегарах. В кочегары мне не хотелось бы, машинистом куда лучше. Юозукас рассказывал, что бывал даже за Москвой, у самого Урала… Где только он не разъезжал, каких только городов не видел! Хорошо ездить на паровозе!
— Выходит, стало быть, эти твои машинисты тебя и подбили? — спросил рабочий.
— Да… сначала, но потом уж я сам…
— А братишка твой тоже на машиниста готовится?
— Да, Петрюкас тоже.
— Наревется, небось, сейчас этот будущий машинист, — покачал старик головой.
— Нет, он у нас не рева. Он собирается электрические поезда водить, простые ему уже не нравятся, — улыбаясь, говорил Винцукас.
— Хорошее дело — ученье! — отозвался старик, ласково поглядывая на парнишку. — Будь я помоложе, тоже куда-нибудь учиться подался бы.
— Хорошим машинистом будешь, Винцукас, если только захочешь, — сказал задумчиво рабочий. — Теперь вас хорошо учат. Само государство о вас заботится — учителя хорошие, книги хорошие, чертежи, мастерские… Только старайся, малый! Не ленись!
Винцукас чувствовал какое-то безотчетное доверие к грузному, широкоплечему человеку и, не замечая того, придвигался к нему все ближе и ближе. Рабочий поглядел на прижавшегося к его плечу будущего машиниста и покачал головой:
— Помни! Я в твои годы слесарем хотел стать… — Он вздохнул и снова покачал головой. — Денег на билет не было — зайцем пришлось добираться в город. Ненастье, вьюга, а я сижу на вагонных ступеньках. В городе никто меня и не дожидался. Увижу вывеску мастерской — захожу наниматься. Ну конечно, оборванный был, хилый — вот и не нравился хозяевам мастерских.
Винцукас слушал, весь подавшись вперед.
— Сжалился надо мной хозяин одной большой кузницы, — медленно вспоминал рабочий. — Почти три года мной помыкали. Хозяйке прислуживал: дрова колол, помои выносил. Никто не кормил меня, не одевал, никто не учил ничему… Уже совсем взрослым парнем был, а все у кузнечных мехов меня держали…
За окнами мелькали огни местечек и деревень. Из паровоза снопами разлетались искры и меркли совсем низко над полями.
— Трудные были времена, плохие времена! — подтвердил лесовод и откашлялся. И он, должно быть, вспомнил о своей молодости, которая, как видно, тоже была не сладкой.
— А я во время оккупации у кулака Киркиласа мучилась, — сказала успокоившаяся уже бригадирша. — Ох, если б он мне где попался, этот зверь! Зверь он был, а не человек…
Военный сидел, сосредоточенно потирая висок ладонью, и Винцукас подумал, что его юность тоже была не легкой.
«Выходит, я только один счастливый, — думал он, весь вспыхивая. — Они не могли учиться… А я могу! И Петрюкас может! И все наши ребята!»
Поезд остановился в Панеряй.
— Сейчас Вильнюс… Не боишься? — спросил лесовод будущего машиниста, собирая свои вещи.
— А чего ему бояться? — отозвался за Винцукаса рабочий. — Он учиться едет. Его город, его школа…
— Ну и матери сейчас! — очнулась спавшая женщина. — Отпустила в такую даль ребенка одного!
Будущий машинист волновался, но совсем не потому, что ехал в большой, незнакомый город. Его волновала огромная радость: через час, через день его мечты уже перестанут быть мечтами. Винцукас ничуть не боялся. Люди, которых он раньше и в глаза не видел, заботятся о нем, дают ему советы, как родные и близкие…
— Есть у тебя в городе из родни кто? — забеспокоился старый лесовод.
— Нет, — ответил Винцукас, — наша родня из деревни вся.
— Так где же ты остановишься? — засуетился и рабочий. — Ночь… куда пойдешь? Шагай со мной — переночуешь.
— Простите! — обиженно сказал лесовод и встал. — Я потому и спросил, что хотел предложить юноше ночлег в своем доме…
— Прошу прощения у всех, — перебила женщина, державшая всю дорогу узел на коленях. — Парнишка пойдет ко мне. Я сама мать, у меня у самой дети… Где твой сундучок?
Военный тоже хотел было предложить парнишке приют, но сейчас уже не решился.
— Слышь! Если будешь когда-нибудь в наших краях, заверни в наш колхоз, — сказала девушка-бригадир. Ей парнишка тоже понравился, и ей хотелось сказать ему несколько теплых слов. — Электростанцию к тому времени поставим, можешь не сомневаться. Издали свет увидишь! — Она засмеялась.
Винцукас покраснел: все о нем так заботятся! А девушку-бригадира он совсем не собирался обижать. Ведь и они одни, как говорил дядя Каспарас на собрании, без помощи соседей не могли бы поставить электростанцию.
— Так как же решаем, товарищи? — спросил рабочий.
— Да я ведь прямо в школу! — взволнованно объявил Винцукас. Он понимал, что своим отказом обижает этих хороших людей. — Меня ведь там будут ждать. Заявление я уже недели две назад по почте послал…
«А ведь Винцукас прав, — подумал рабочий. — Пусть идет прямо в школу».
И все, кроме женщины с узлом, подумали то же самое.
— А где твоя школа? Знаешь? — спросил военный. — Мне мимо идти. Я тебя доведу. Новый пятиэтажный дом, говоришь? Да в Вильнюсе много уже таких новых пятиэтажных домов. Я вильнюсский — и то иной раз улиц не узнаю…
Темное небо начало светлеть. Точно зарево, полыхал электрический свет над невидимым еще городом. Вскоре вынырнули разноцветные огни станции, засиял, засветился город. На светлом, большом перроне суетились сотни людей.
— Не боязно? — спросил юношу рабочий, отечески улыбаясь.
— Нет, — глядя прямо перед собой, ответил Винцукас.
Может быть, он чуть-чуть и боялся бы, если бы не чувствовал, как его ладонь сжимает крепкая мужская рука. Прыгая со ступенек, он услышал:
— Хорошо учись, парнишка!
