Мой друг ангел-хранитель - Полина Небесная

Мальковский

Эта история случилась много лет назад в одном маленьком курортном городке. Возможно, именно в том, где живёте вы. Или в том, где вы любите отдыхать во время отпуска. Там вы найдёте множество прекрасных людей, одним из которых был Дональд Мальковский. О нём и сложилась эта история.

Типография мистера Мальковского находилась на самой окраине города. Пользовалась ли она спросом? Это риторический вопрос. Лучше поинтересоваться, как шла торговля в рыбном магазине мистера О’Брайана, который находился через два дома от типографии. Рыбка там была отменная, а запах разносился по всей округе. Вот она-то и пользовалась спросом. Да и разве нужны кому-то в разгар летнего пляжного сезона визитки, афиши, а тем более книги? Во всяком случае, лучше купить парочкой жирных форелей и приготовить их на ужин, уютно устроиться на веранде и поговорить о том о сём со старым добрым другом, чем провести весь летний вечер в одиночку за чтением книги. Вы согласны?

Так, к великому сожалению Дональда, думали все жители одного маленького городка, и последним, что четыре месяца назад заказывали в его типографии, были две тонкие брошюры. Да и то, это были кулинарные рецепты рыбных блюд. Поэтому всё, что мог себе позволить на завтрак мистер Мальковский, была вовсе не рыба, как вы, уважаемый читатель, могли подумать. Его нехитрая порция, которая могла уместиться на маленькой ладошке ребёнка, была равна половине рациона обычной горожанки. На белой тарелке с голубой, местами поцарапанной каёмкой, как бы насмехаясь над Дональдом, вальяжно перекатывались с места на место три чёрненькие толстенькие маслинки, которые залежались в жестяной банке, чья крышка поржавела от влаги. Мистер Мальковский не любил этот деликатес, поэтому долго откладывал эту трапезу на чёрный день. И вот, такой день настал, накануне он заплатил за жильё, так что последние сбережения, отложенные ещё с лучших времён работы типографии, закончились.

Поэтому этим утром чёрные шарики-маслинки деловито перекатывались по тарелке. А с ними по соседству лежали три кусочка хлеба — чёрного, как вы уже могли догадаться. Бедные, они скромно устроились рядом с маслинками, а три тоненьких ломтика сыра гордо на них возлежали, тщетно стараясь покрыть всю его поверхность так, чтобы хоть немного порадовать одинокие кусочки. А возглавляли всю трапезу две его две самые любимые особы — толстенькие — хотя, может, это он так их представлял — розовые сосиски. Дональд с наслаждением одну съел сам, а вторую, разделив на две части, положил в пакет.

Но такие лакомства он, увы, покупать себе уже не мог. Разве ему было на что? Последние деньги сегодня он заплатил за воду и свет, и теперь даже сахар и соль вчера вечером закончились. Жаль, ведь сладкий чай так радовал холодными вечерами. Если бы не гордость, возможно, он бы попросил немного сахара у соседки. Эта миловидная вдова давно положила глаз на Мальковского: высокий еврей был весьма недурён собой. Но нисколько нескрываемая бедность неудачливого бизнесмена отпугивала даже самых пылких воздыхательниц. Коих, впрочем, было не слишком много.

— Ну что же я могу поделать? — жаловалась каждое утро миссис МакКонвил подруге и, печально вздыхая, провожала влюблённым взглядом шедшего на работу Дональда. — Он даже простой счёт в ресторане оплатить не сможет. Как я заведу отношения с таким бедняком? Это же сплошное чудачество!

После этих слов статная женщина с густыми каштановыми волосами всякий раз гордо отбрасывала назад волнистый локон волос, сопровождая это действие глубоким вздохом.

— Чудачество, да и только, — раздосадовано повторяла она.

Разумеется, это было бы чудачеством. А миссис МакКонвил увы, чудачкой не была. При всей своей любви к ярким экстравагантным нарядам она была благоразумной, в каких-то моментах даже слишком благоразумной женщиной. Прекрасная вдова ещё со времён замужества составляла обеденное меню на неделю и ни разу за шестнадцать лет от него не отошла. Даже ни один самый простой ингредиент не был изменён. Поэтому хвалёное благоразумие не позволяло миссис МакКонвил решиться на сближение с мистером Мальковским.

А Дональду это было на руку. Казалось, его не интересовало ничто, кроме его типографии, где он проводил целый день, лишь на двадцать минут позволяя себе отлучиться на обед. Но, несмотря на каждодневный труд, его дело никак не приносило доход. Все советы родственников закрыть типографию альтруист отметал с яростью, давая волю своему безграничному, а порой чересчур даже фанатичному чувству любви. Ведь типография служила ему верой и правдой целых десять лет. И пусть она не приносила прибыли, не кормила Дональда, зато духовную пищу давала сполна.

Поэтому, казалось, Мальковский был привязан к своей типографии больше, чем к женщинам. Она, по крайней мере, не скандалила и не била посуду, которой в доме и без того было мало. Особенно мало её стало после ухода бывшей жены, которая любила в порыве гнева замахнуться какой-нибудь кружкой на бедного Дональда, никак не реагировавшего на подобные спектакли. Так Розочка и ушла от него, когда поняла, что посуду бить бесполезно, да и уже почти ничего не осталось. А бить своего высокого мужа было вовсе бессмысленно и неразумно.

— Ну, вот что ты за гигантище? — часто ворчала она. — Сам еврей, а ростом с викинга. Да и нравом совсем не еврейским выдался, вон какой неудачник, концы с концами свести не можешь. Если бы все такими были, как ты, одной манной небесной бы и питались.

Да, Мальковский внешне был весьма нетипичным евреем. Рост под метр девяносто, волосы светлые, глаза голубые — одним словом, когда он появился на свет, родители испугались, что их ребёнка подменили в роддоме. С самого детства он проявлял щедрость по отношению к окружающим: идёт со школы с бутербродом в руках — проголодался после пяти уроков — и видит: на скамейке сидит бездомный в ободранных штанах и с протянутой рукой, сразу ему и кладёт в неё свой хлеб с колбасой. А если дело касалось контрольных, то его тетрадь по литературе, к которой он всегда испытывал интерес, сразу отправлялась кочевать по всему классу — не дай бог, кто-то из-за плохой оценки тумаков дома получит. К тому же Дональд пошёл против своей природы не только внешне, но и внутренне. Он был настолько непредприимчивым ребёнком, что обескураживал своих обеспокоенных родителей. Но, несмотря на этот неутешительный факт, благородная чета Мальковских верила, что с годами семейная кровь в жилах единственного сына забурлит по-настоящему.