- Я считаю, что вообще не надо попадаться, - сказал Юрка.
- Правильно, - сказал Борька. - Я тоже считаю так.
- В конце концов обязательно попадешься, - махнул рукой Тошка. - Как ни крутись.
- Нет, - сказал Юрка. - Есть способ никогда не попадаться.
- Какой?
- Не заскакивать в чужие сады.
- Э-э!.. - разочарованно протянул Борька. - Тогда жить будет неинтересно.
- А ты хотел, чтобы сразу все - и яблоки и энтомоптер, да? Правильно говорят - за двумя зайцами погонишься...
- Хватит! - сказал Борька. - И так тошно.
- Зато интересно жить! - съехидничал Юрка. Поговорили мы - и опять нечего делать. Даже ссориться неохота.
А за окном все льет и льет. Кажется, со всех концов земли собрались тучи над нашим городом, навсегда затянули небо, и оно больше никогда не станет голубым и высоким.
Юрка вдруг сел на кровати.
- Трубки-то так и остались, ребята, - сказал он.
- Какие трубки?
- Которые мне отец из гаража принес. Для крыльев.
- Покажи! - попросил Тошка.
Юрка полез под кровать и вытащил на середину комнаты связку алюминиевых трубок. Некоторые были толщиной с карандаш, а некоторые с большой палец. Мягкий серебряный блеск шел от них во все стороны.
- Ух, красота какая! - воскликнул Тошка.
- Все диаметры, какие заказал Инженер. От шестнадцати до пяти миллиметров.
- Куда их теперь? - вздохнул Борька.
- Пригодятся на что-нибудь, - сказал Тошка. - Можно, например, коробчатого змея сделать. Огромного. Чтобы человека поднял.
- Иди ты со своим змеем, - уныло сказал Борька.
Юрка вытянул из связки тонкую трубку, прикинул ее на руке и сделал глубокий выпад, будто шпагой.
- Я вот что думаю, - сказал он. - Надо отнести их Инженеру. Я обещал? Обещал. Значит, нужно отдать.
- Вам с Тошкой можно идти, - сказал Борька. - А нам с Колькой...
- Слушай, - обрадовался Тошка, - идем завтра, да? Принесем трубки, скажем: так, мол, и так, дождик был, не могли раньше... Он скажет: "Ну, давайте, ребята, будем продолжать..." И мы будем продолжать... А потом я скажу: "Эх, жаль, нету Кольки. У нас вместе так здорово получалось..." Потом ты скажешь то же самое про Борьку. И он скажет: "Верно. Плохо без них..."
- Хватит трепаться! - сказал Борька. - Нам теперь туда ни ногой... Вы идите, работайте, а мы уж как-нибудь...
* * *
На другой день дождь почти перестал. Он уже не лил, а оседал на город противным серым туманом.
Я сидел дома и перелистывал подшивку старых журналов "Вокруг света". Я всегда брался за "Вокруг света", когда мне было скучно. На пожелтевших страницах гнулись под ветром пальмы, к далеким землям шли парусники, европейцы в белых тропических шлемах били из штуцеров крокодилов, шумела незнакомая, полная опасных приключений жизнь.
Я мог без конца перечитывать рассказы Беляева, Джекобса и Де-Вэр-Стэкпул. Но сегодня даже они казались мне пресными и ненужными.
Я думал о Юрке и Тошке, которые отправились к Инженеру.
Они будут достраивать энтомоптер. А мы с Борькой навсегда останемся за бортом. Никогда Инженер не улыбнется нам так, как прежде. Никогда нам не подняться в воздух на чудесном летающем велосипеде. Никогда не увидеть с птичьей высоты наш зеленый город. Никогда не покачаться на синих воздушных струях...
И каким ветром занесло меня в этот несчастный сад?..
Инженер был в тысячу раз интереснее, чем охотники в белых тропических шлемах. Охотник убьет десяток крокодилов, продаст шкуры какой-нибудь фирме, изготовляющей женскую обувь, и делать ему больше нечего. Будет сидеть в бунгало под пальмовым навесом и зевать от скуки.
А Инженер... Наш Инженер знал столько, сколько не знали все охотники мира. Он был настоящим исследователем и говорил такие вещи, которые не умел говорить больше никто.
- Делайте что угодно! - говорил он. - Стройте вечные двигатели, изобретайте паровые машины и пулеметы. Только побольше думайте о том, что делаете. Знания дают вес, а поступки - блеск. Жаль, что большинство людей умеет только глядеть, а не взвешивать и поступать.
- Свои способности вы можете узнать, только попытавшись применить их. Иной до конца жизни проходит, так и не узнав, что он - замечательный поэт или музыкант, потому что ни разу не попробовал. Вот отчего у нас так много посредственностей.
- Чего не понимают, тем не владеют, черт возьми! Почему этот муравей ползет не в правый угол, а в левый? Думайте! Наблюдайте! Голова существует не для модных причесок!
- Самое высокое счастье - сделать то, чего, по мнению других, вы не можете сделать!
До Инженера мы не знали таких людей. Никто нами особенно не интересовался. Мы не интересовались тоже, потому что ковыряться в огороде или чинить крышу или забор, чем занимались наши родители по воскресным дням, было делом пустым и мелким.
... Трижды проклятые "бельфлеры"...
Эх, закинуть бы сейчас за спину походный мешок и уйти из города куда глаза глядят. Перебраться через речушку и удариться по Черекской дороге на Бабугент, к Голубым озерам. Построить в укромном месте шалаш из веток орешника и жить отшельником вдали от людей и всяких переживаний. По утрам ловить в озере рыбу и печь картошку в костре, днем уходить высоко в горы, где воздух сух и прозрачен и камни нагреты солнцем, а вечерами спускаться в долину и долго лежать, не засыпая, у шалаша, глядя на звезды, мерцающие в страшной высоте...
Или махнуть к отцу на Крайний Север.
Вот так, запросто, в один из дней собрать в небольшой чемодан самое необходимое, последний раз пройти по знакомым улицам, сесть на поезд и укатить навсегда из нашего тихого города.
... Поезд бежит все дальше и дальше на восток, и вот, наконец, тот таежный поселок, где работает мой отец. Редкие лиственницы и лысые сопки, и кругом веселые сильные люди в мохнатых меховых унтах. И среди них мой отец, тоже веселый, счастливый. Он кладет мне на плечи тяжелые свои ладони и радостно смотрит в лицо.
- Приехал? Ну, молодец! Мы здесь такие дела начнем, только держись!..
Я захлопнул подшивку и повалился на диван.
В комнате стояла тишина, от которой можно было сойти с ума.
Нет, нет, нет! Никогда такого не будет! Я знаю это наверняка.
- Колька! Соколов!
Меня будто пружиной подбросило. Подлетел к окну. Перед домом на тротуаре стоял Тошка и, как сумасшедший, махал рукой.
- Полный порядок... - сказал Тошка, задыхаясь, как лошадь. - Быстрее давай... к Инженеру! Мы только пришли... а он сам спросил... почему вас нет. Я значит... сразу к тебе... Двигай! А я - к Борьке...
- Вместе сбегаем! Я сейчас...
- Не нужно. Он сказал, чтобы побыстрее!
Я мигом набросил на плечи куртку, запер квартиру и помчался на Баксанскую.
В жизни я так не бегал. В глазах темнело, не хватало воздуха.
У калитки знакомого дома я долго не мог отдышаться. Наконец голова перестала кружиться, и я вошел.
Все было по-старому. На полу, на газетных листах, лежали детали передающего механизма. Инженер и Юрка разглядывали какие-то чертежи. Они разом подняли головы, когда я отворил дверь, и Инженер сказал так, будто я выходил на минутку во двор:
- Чудесно. Сегодня начнем выгибать каркас. Разложи пока трубки по диаметрам.
Вскоре пришли Тошка и Борька, и Инженер снова сказал:
- Чудесно!
За каких-нибудь два часа мы собрали передающий механизм, отрегулировали его и поставили на велосипедную раму. Потом Инженер рассказал, как нужно гнуть алюминиевые трубки, чтобы они не пережимались в месте сгиба. Оказывается, с одной стороны трубку нужно закрыть деревянной пробкой, насыпать доверху песком и закрыть такой же пробкой с другой стороны. Теперь можно трубку сгибать как хочешь - она никогда не пережмется.
Мы принесли со двора ведро песку и начали. Казалось, все шло нормально. Инженер командовал, лавировал на своем кресле между деталями, разложенными на полу, и даже шутил.
Однако я заметил, что он почти не смотрит в нашу сторону и в разговоре обращается только к Тошке и Юрке.
Горько мне стало. Значит, для него мы все-таки были не такие, как прежде. И наше мнение для него - ничто. И вообще мы ему нужны, наверное, как рабочая сила. Ему надо поскорее закончить энтомоптер, вот он и послал за нами.
И еще одно я заметил. Он, который так не любил торопливость, очень торопился. Если у кого что-нибудь не ладилось, он подъезжал, хмурился, показывал, как надо делать, и повторял:
- Дорога каждая минута, ребята. Нам нельзя терять время на пустяки.
А раньше он всегда предупреждал нас: "Хорошо делается то, что делается не торопясь. Большая спешка - большие потери".
Странным мне это показалось. Но скоро я увлекся работой так, что забыл обо всем на свете. Из толстой трубки мы выгнули переднюю кромку крыла, затем из пятимиллиметровок по шаблону согнули нервюры и заднюю кромку. После этого начали паять.
Инженер достал из письменного стола большой черный пистолет, похожий на парабеллум. Из ствола пистолета торчало толстое медное жало, заточенное на конце лопаточкой, а из рукоятки тянулся длинный голубой шнур.
