Саманта со своими спутниками подошла к гранитному сооружению. У входа замерли два часовых.
- Это Мавзолей Ленина, - тихо произнесла Наташа.
- Ленин, как наш Вашингтон, - объяснил Саманте папа. - Его знает каждый.
Он положил к стене Мавзолея букетик гвоздик. И все направились к распахнутым дверям. Саманта подумала, что часовые, охраняющие вход в Мавзолей, сейчас скрестят винтовки и преградят им путь. Но воины не шелохнулись.
В полутьме подземного зала в стеклянном саркофаге лежал немолодой человек. У него было спокойное, усталое лицо. Словно он уснул после трудного рабочего дня. Это не было лицо героя и не было лицо властелина. Саманте оно показалось знакомым, словно Ленин бывал у них в доме на окраине Манчестера, сидел на ступеньке крыльца...
Стараясь не дышать, чтобы не потревожить сон Ленина, Саманта почему-то представила себе, как собака трется о его ногу, а он гладит ее. И улыбается. Саманте было очень легко представить себе его улыбку. Значительно труднее было сознавать, что Ленин мертв. В глубине души девочка не могла согласиться с этим. Она вообще никогда в жизни не видела мертвого человека.
Ленин спал. Глаза его были сомкнуты.
"Интересно, какие у него глаза: серые или карие?" - подумала Саманта и про себя решила: добрые.
Папа коснулся рукой ее плеча - надо идти! - и девочка нехотя направилась к выходу.
Когда по каменным ступеням тихо, чтобы не потревожить торжественной тишины, Саманта вышла наружу, солнце стояло высоко и над площадью плыли мелодичные неторопливые удары часов - Кремлевских курантов.
Саманта шла по кремлевскому двору, а перед глазами все еще стояло лицо спящего Ленина. И девочка думала: пусть поспит, пусть отдохнет. Он слишком много недосыпал.
Гостей пригласили посетить квартиру и рабочий кабинет Ленина. Квартира Ленина поражала удивительной скромностью. Слушая рассказ экскурсовода, Саманта разглядывала вещи Ленина, и они как бы оживали. Вспыхнуло и затрепетало маленькое пламя свечи - в трудные годы часто не было электричества, и тогда зажигали свечи. А белая кафельная печь не запылала, она и при жизни Ленина часто стояла нетопленой - не хватало дров. От печки тянуло холодком.
Саманта представила себе, как Ленин входит в свой дом, снимает в маленькой прихожей пальто и вешает его, моет руки над раковиной умывальника, садится на венский стул с гнутой спинкой. Девочка потрогала рукой спинку стула.
Ленин жил, как жили в те далекие трудные годы все люди России. Недосыпал, недоедал, замерзал.
Саманта задержалась у кровати Ленина. Узкая кровать с железной спинкой походила на простую больничную койку. Когда враги ранили Ленина в плечо и в грудь, - он пожелал, чтобы его привезли домой. Сам поднялся по лестнице, чтобы никого не утруждать, и лег в свою суровую постель.
Может быть, Ленин потому так ненавидел войну, что у людей от нее одни страдания.
Девочка осторожно провела рукой по белому покрывалу.
В кабинете Ленина Саманта долго рассматривала шкафы с книгами, пальму в кадке (Ленин сам поливал ее и сам влажной тряпкой протирал жесткие листья), стенные часы, старинный телефонный аппарат. К этому телефону сходились все нити страны, охваченной революционной борьбой. Сколько горьких известий нашептывал этот телефон Ленину. Сколько раз радостно докладывал о победах. А вдруг телефон сейчас зазвонит и Ленин торопливой походкой войдет в кабинет? Войдет и увидит нежданную гостью - маленькую американку.
Но телефон так и не зазвонил, а хозяин так и не пришел в свой кабинет.
Саманта нехотя уходила от Ленина.
Все, что она узнала о нем, казалось, она узнала от него самого, всматриваясь в его лицо, изучая его дом, вещи, рабочее место.
Только один вопрос задала она:
- А у Ленина была собака?
Вместо ответа ей показали старую фотографию, на которой Ленин сидел в плетеном кресле, а рядом стоял ирландский сеттер, положив морду на колено. Ленин гладил его.
- У меня точно такой же! - воскликнула девочка: ирландские сеттеры все похожи друг на друга.
Позднее, в Ленинграде, Саманте покажут штаб русской революции Смольный. Здесь сразу после восстания был принят Декрет о мире. И это тоже было делом Ленина.
Мост через время
Я часто думаю: если можно было бы повернуть колесо времени и вернуть то лето, когда в Москве появилась улыбчивая американская девочка с такими родными веснушками-конопушками, похожими на семечки березы, взял бы я ее за руку и сказал:
- Пойдем, Сэми, я покажу тебе свою Москву.
- А разве есть еще одна Москва? - Брови удивленно поднимутся домиком. - Хотя у нас в Штатах пять городов называются Москвой.
- Другой Москвы нет. Но есть уголки, особенно дорогие мне. Может быть, ты разделишь мою любовь к ним?
- О, да!
И мы бы отправились в удивительное путешествие по тихим переулкам, где стоят не тронутые временем старые дома и ни один дом не похож на другой. Где зимой на мостовых, как в поле, лежит снег. И где смелые городские птицы чувствуют себя хозяевами Арбатских, Замоскворецких, Покровских переулков и Никитских ворот.
И повел бы я Саманту по переулкам, далеким от туристских маршрутов, где стоят старые дома, где в уютных дворах - "московских двориках" растут старые, в два обхвата, тополя, а зимой, как в поле, лежит неубранный снег.
Я привел бы свою подружку на Старый Арбат, к двухэтажному дому с мезонином, бывшему дому Хитрово. Он теперь отреставрирован, сверкает новизной. А ведь в этом доме после женитьбы жил наш Пушкин.
Я бы рассказывал ей о Пушкине, а воображение девочки перенесло бы ее в далекое время. И вот уже улица покрыта снегом, на стеклах узор изморози, слышен скрип саней. А из возка на снег выскакивает Пушкин, горячий, радостный. Он размахивает цилиндром, что-то кричит, а снежинки смешиваются с завитками его курчавых волос, и его голова превращается в большой одуванчик. А потом из саней неторопливо выходит его молодая красавица жена.
- Кто этот мистер с вьющимися волосами?
Оказывается, Саманта не знает Пушкина. Про медведей на улицах Москвы успела узнать, а на Пушкина не хватило времени.
И мне станет обидно, что она не знает нашего великого поэта.
Я бы зажег в Саманте тягу к таинственному Пушкину. Придет время, она сама откроет для себя великого поэта.
Придет ли время?
Тогда я верил, что придет, и продолжил бы путешествие по моей Москве. Я бы привез Саманту на Горбатый мост.
Пусть бы она молча осмотрела его, пусть бы спросила:
- Зачем мост, если нет реки?
- Река была... когда-то. Ее спрятали в трубы.
- Значит, мост не нужен!
- Этот нужен. Этот мост соединяет настоящее с прошлым, - объяснил бы я девочке, - а между ними время, как река.
- Мост через время. - Саманта обрадовалась бы этому открытию. - А что это за прошлое, к которому перебросили мост?
- Борьба за свободу. Как в Америке боролись с рабством, так и в России... Ты проходила по истории?
Саманта бы утвердительно кивнула - вспомнила урок истории.
- Люди шли в бой с песней "Нет, никогда мы не будем рабами". И погибали, - продолжил бы я свой рассказ. - "Это есть наш последний и решительный бой".
- И бой шел на этом мосту?
- Нет, Сэми. Того моста уже нет. Это памятник героическому Горбатому мосту. И если стоять на нем и думать, почувствуешь течение времени, как течение воды... По этому мосту приходит будущее. Ты видишь вокруг высокие, красивые дома? Когда-то на их месте были жалкие лачуги.
- В них, как на плантациях Юга, жили рабы?
- Ты все правильно поняла, Сэми, - сказал бы я. - А теперь перейдем по мосту через время. Я хочу вместе с тобой вернуться в 1941 год.
И повез бы я мою маленькую американскую подругу на бывшую окраину Москвы. Я показал бы ей школу. Самую обычную школу-новостройку, похожую на пособие по геометрии.
- Посмотри, Сэми. Это - школа.
- Вы учились в этой школе?
- Учился... Здесь... На этом месте. Только тогда здания школы не было. Здесь было поле.
- Вы учились в поле?! - Глаза девочки вспыхнули бы от удивления.
- Здесь было поле боя. Помню, по утрам выпадала холодная роса. А потом ударили морозы. Они ударили рано, в октябре. Я здесь здорово учился, Сэми. Так здорово, что едва жив остался. Здесь стояла шестая батарея. Штурмовики фашистов вылетали из-за ближнего леса. Появления танков мы тоже постоянно ждали оттуда... Мы глохли от стрельбы.
- Это было страшно?
- Мы тогда были очень молодыми. Еще не научились бояться. Теперь, когда оглядываюсь на это поле, становится страшновато.
- А как же школа? - Девочке все еще было не по силам представить, что белого здания школы не было, что было поле.
- Школы тогда не было. Но здесь, Сэми, стояла шестая батарея, и потому теперь стоит школа.
До сих пор думаю: поняла бы Саманта смысл этих слов?
Но в мыслях ребенка всегда рождаются неожиданные вопросы - мысли ребенка непредсказуемы.
- Ты, как мистер Ральф, был солдатом?
