И вот он уже стоит на пороге. И открылась устрашающая картина. Должно быть ещё ночью колючий кустарник ожил, и полностью перегородил деревянную лестницу…
— Теперь ты видишь: мы заперты в этом доме, — молвила Таня.
— А что с другой стороны, ты смотрела?
— Да. Там практически отвесный склон, на котором растёт такой же непролазный кустарник. И нам не выбраться отсюда. Понимаешь, Миша? Мы здесь в ловушке. Сейчас ещё день, и у этой нечисти нет такой силы, как ночью. Но, когда стемнеет, они вернутся. И следующей ночи нам уже не пережить. Я вновь стану ведьмой, а ты уже не спрячешься…
Таня заплакала.
— Ну, ничего, мы что-нибудь обязательно придумаем, — говорил Миша.
— И ещё. Миша, я очень голодна, — простонала Таня. — Ведь мы со вчерашнего утра ничего не ели.
Только Таня это сказала, как Миша услышал, как урчит его пустой желудок. И он предложил:
— Может, что-нибудь в этом доме найдём?
— Ну, нет, — замотала головой Таня. — Лучше с голода помереть. Представь: если мы даже найдём аппетитный яблочный пирог. Съедим его, и окажется, что это был вовсе не пирог, а… видимость пирога. А на самом деле это окажется отрава, и мы превратимся в каких-нибудь тварей. Хотя… я и так уже почти что превратилась…
— А есть то хочется, — вздохнул Миша.
— Да, — кивнула Таня. — А ещё больше хочется убежать отсюда. Но остаётся только сидеть и ждать наступления ночи.
— Подожди! — воскликнул Миша. — Есть ещё один выход.
— Да? И какой же?
Миша опасался, что кто-нибудь скрывающийся в кустах, может их услышать. И поэтому он прошептал:
— Это путь через подземелья.
— Через подземелья? — тоже шёпотом переспросила Таня.
И тогда Миша рассказал ей про пролом в стене подвала.
* * *
Через некоторое время Миша и Таня спустились в подвал. Они сделали запас факелов. Причём факелы эти подготовили более основательно, нежели при вчерашней вылазке, к своим лже-родителям. Основой для факелов послужили деревяшки, которые лежали возле печи. Но теперь верхние части этих деревяшек они тщательно обмотали найденным в разбитых сундуках тряпьём, а тряпьё, в свою очередь, пропитали маслянистым раствором, который Таня нашла в одном из сосудов. Готовые к употреблению факелы тщательно перевязали в охапки, и закрепили у себя за спинами, а два факела зажгли сразу.
И вот они замерли у этого пролома. Свет факелов выхватывал влажные каменные стены. Эти стены были неровными: многочисленные трещины и выступы покрывали их. А помимо того на стенах были выбиты таинственные знаки, подобных которым ни Миша, ни Таня никогда не видели.
— Думаешь, всё-таки стоит туда идти? — спросила Таня.
И Миша прошептал:
— Я думаю, что в подземельях обитает такое же зло, как и на поверхности. Но, по крайней мере, оно не ожидает, что мы пойдём туда. Мы или через кусты должны были продираться или в доме ночи дожидаться, но мы уходим под землю…
Брат и сестра взялись за руки и пошли. Но проход был таким узким, что им приходилось передвигаться вереницей: впереди Миша, за его спиной — Таня. Свет факелов выхватывал два, самое большее три метра — дальше была непроглядная темень.
Но вот они остановились у развилки. Теперь им предстояло выбрать одно направление из двух. Они стояли, и всё никак не могли принять решения, куда идти. А потом услышали протяжное урчание. Ещё и до этого факелы в их руках дрожали, но теперь эта дрожь усилилась. Они даже не могли определить, откуда это урчание доносилось: справа, слева, или же вовсе из-за их спин.
И тут Миша услышал, что кто-то шепчет ему на ухо. Он вскрикнул, рука его дёрнулась, факел ударился об стену.
— Это я, Таня. Я у тебя спросила, куда же идти то? — в отчаянии, дрожащим голосом вымолвила его сестра.
И тут за их спинами что-то загрохотало. И тогда они побежали. Миша рванулся в левое ответвление просто потому, что оно было чуть ближе, чем правое…
Они бежали по узкому, каменному туннелю. На стенах по-прежнему были выбиты зловещие знаки. А ещё кое-где из стен проступали лики. Чьи это лики невозможно было понять: черты их были размыты, но иногда они начинали шевелиться, стонать. Было очень холодно. А на полу валялись острые камни, а ещё — раздробленные кости и черепа, как животных, так и людей.
Таня очень сильно сжимала Мишину руку и лепетала:
— Я чувствую: оно гонится за нами. Мне такой холод на спину давит. Миша, оно сейчас вцепится в меня!
Но тут они выбежали в такое место, где пол и стены и потолок были чёрными от крови. Причём видно было, как эта кровь стекает. Она медленно выбивалась из пор в камне, и собиралась на полу в желоб, который уходил под стену.
После того, как они пробежали это место, Таня уже ничего не говорила, а только тихонько всхлипывала.
И вот вновь развилка. На этот раз они не останавливались: Миша вновь выбрал тот проход, который уводил влево. Через некоторое время он уже пожалел о выбранном направлении: потолок становился всё более низким. Через некоторое время им пришлось пригибаться…
Миша обернулся к своей сестре, и, увидев её лицо, невольно вздрогнул. На неё страшно было смотреть: выпученные, полные ужаса глаза; плотно сжатые, но всё равно трясущиеся губы. И Миша спросил:
— Может быть, повернём? Другой путь выберем?
Танины глаза ещё больше расширились: она из всех сил замотала головой. Она была уверена, что их преследует нечто. А потом она прошептала:
— Ночь…
— Что? — переспросил Миша.
— С каждой минутой приближается ночь, — дрожащим голосом отозвалась Таня. — И, когда она наступит, я вновь стану… ведьмой… Миша, как только ты увидишь, что со мной, что-то не так: сразу бросай меня и беги…
— Я ни за что тебя не брошу.
— Не надо этих громких слов. Я прошу тебя.
— Ладно, там посмотрим.
— А теперь, Миша, пошли скорее вперёд…
Но вскоре им уже не идти, а ползти пришлось. Они сняли со спин вязанки с факелами, и проталкивали их следом за собой. Впереди полз Миша. Он вытянул вперёд дрожащую руку с факелом. Огненный язык факела жадно вылизывал бугристый потолок этой каменной норы, а иногда сжигал наслоения жирной паутины. Воздух был тяжёлым и смрадным. Уже несколько раз Миша начинал кашлять.
А потолок всё снижался и снижался. И вот они уже стали задевать потолок спинами. Когда Миша в очередной раз закашлялся, он услышал тоненькие злобные смешки. Он повернул голову, и увидел, что в стенах имеются многочисленные отверстия, каждое не больше крысиной норы. Из этих отверстий выбивалось едва приметное багровое свечение. А ещё там видны были маленькие человечески. И хотя не представлялось возможности нормально их разглядеть, всё же видно было, что человечки отличаются редкостным уродством. У них были огромные, больше их голов носы, все они были горбатыми, а их глаза источали тусклое багровое свечение. Из одежды на них были только набедренные повязки.
Таня тоже увидела этих маленьких уродцев. Она зашептала:
— Миша… поползли… пожалуйста… быстрее…
А Миша полз так быстро, как только мог. Но это «быстро», было на самом то деле, очень медленно. Ведь ему приходилось и вязанку с факелами перед собой пропихивать, и тело своё под давящими сводами проталкивать.
Он обливался потом, и одновременно вздрагивал от холода, который проникал сквозь каменный пол в его грудь. А потом он понял, что уродцы в стенах не только хихикают, но ещё и повторяют: «Застрянете… застрянете… застрянете…»
Миша только представил, что будет, если они действительно застрянут, и так крепко сжал зубы, что они захрустели.
А потом он заметил, что один из человечков выбрался из отверстия, и крадётся к нему. И Миша уже видел острые, крысиные зубки этого уродца; видел, с каким голодным вожделением он смотрит на его, человеческую плоть.
И тогда Миша ткнул в уродца факелом. Уродец завизжал, задёргался и бросился обратно, в свою нору. Там коротышка продолжил визжать, выкрикивать ругательства, и щёлкать своими острыми зубками.
Таня шептала:
— Миша, ну как там? Видишь, когда эта нора закончится?
Но он не видел, чтобы нора заканчивалась, а своды начинали подниматься. Но всё же он чувствовал в голосе сестры такое отчаяние, такую боль и ужас, что ответил:
— Да — ещё немного, и мы выберемся отсюда…
И Таня отвечала:
— Ой, это хорошо. Потому что я больше не могу…
Они ползли ещё, десять минут, а может — четверть часа. Но им казалось, что прошла целая вечность. По бокам от них по-прежнему виднелись норы носатых уродцев. Эти существа беспрерывно гомонили: они визжали, прыгали, ругались, щёлкали крысиными зубками, и повторяли: «Застрянете!».
Пот застилал Мишины глаза, и он уже не видел, что впереди. А на вопросы Тани отвечал, что теперь то совсем немного осталось: ещё чуточку, и они вырвутся.
* * *
И вдруг Миша почувствовал, что каменные своды больше не царапают его спину. Он осторожно поднялся на колени, и свободно поднял руки вверх. Он прошептал: «Вырвались…», а потом воскликнул громко «Вырвались!». Но сам испугался того гулкого эха, которое породило его восклицание.
