из собратьев заметит, что он в ночное время покинул постель и собирается отлучиться, то непременно на него донесет. А наказание будет очень жестоким. А уж если кто-нибудь узнает причину, по которой он в ночное время покинул постель… Тогда и вовсе придется идти на ковер к госпоже Хестер, а это конец. Всякому известно, что она делает с предателями.
Времена менялись на глазах. Две-Восьмерки чувствовал это всеми своими костьми. Недавно побеги Белых ведунов были только слухами – шепотками, что ведьмины из Западной Ведунии нашли способ вытаскивать ведунов из рабства. Но чем дальше, тем эти слухи больше расползались, а вместе с ними росло и желание Две-Восьмерки прислушиваться к ним – и к своему внутреннему голосу, который всегда звучал в его сердце. Голосу, который заронил в его душу семечко стремления, а потом это семечко дало росток, а теперь росток пробил почву и был готов бурно расцвести.
Этот внутренний голос говорил, что существует и иная жизнь, помимо рабского служения.
А потом – луны полторы назад – произошла та странная встреча.
Две-Восьмерки шел по улице – крупинка в потоке таких же, как он, Белых ведунов, – торопясь на фабрику заклятий перед началом нового рабочего дня среди жарких бурлящих котлов, и вдруг его внимание привлекла какая-то заварушка чуть впереди по ходу. Подойдя ближе, он увидел, что скрюченный старик в лохмотьях – какой-то нищий – поскользнулся на мостовой и не может подняться. Он стонал и тянул руки к проходящим, умоляя помочь, но Белые ведуны не обращали на него внимания, продолжая движение вперед – обходя его, перешагивая через него, будто его и вовсе не существовало. Две-Восьмерки почему-то не смог стерпеть, чтобы старик так и валялся тут у всех под ногами, так что он задержался на миг, чтоб помочь ему подняться, и подал ему отлетевший в сторону костыль.
– Ох, благослови тебя Владычица Свет! – восклицал старик, пока Две-Восьмерки провожал его, поддерживая под локоть, к какому-то порожку, где он мог присесть и отдохнуть. – Благослови Она госпожу Белых ведунов! Благослови Она короля!
Две-Восьмерки усадил его и развернулся, чтобы уйти, но тут нищий неожиданно цепко схватил его за руку. Глаза его из мутных разом сделались яркими и осмысленными.
– Хочешь стать свободным?
Две-Восьмерки замер как вкопанный, остолбенев от неожиданности, а нищий улыбнулся ему.
– Твои глаза тебя выдают, – сказал он. – В них есть человечность. В них есть жизнь. Хестер забрала не всю твою душу, сынок, кусочек все же остался на месте! Так что ты хочешь свободы, не можешь не хотеть – я прав?
Две-Восьмерки коротко обернулся взглянуть на своих собратьев ведунов, маршировавших вперед и вперед с каменными лицами.
– Хочу, больше всего на свете, – тихо ответил он.
Нищий не отпускал его руку.
– Будем на связи, – сказал он, а потом разжал пальцы и подтолкнул Две-Восьмерки к потоку его соратников. Когда Две-Восьмерки встроился в их ряды и оглянулся, нищего на порожке уже не было.
Первая бумажная птичка прилетела через несколько дней после их встречи, в глухой ночи. Как только Две-Восьмерки прочитал послание, она сама собой истлела в его руках, обратившись в дым.
«Ты не один, Две-Восьмерки. Мы присматриваем за тобой и выжидаем момент. Мы близко. Когда придет время, мы вытащим тебя».
Такие птички начали прилетать к нему довольно регулярно, и он привык подниматься ночью и сидеть в темноте в ожидании нового послания.
«Тебя ждет новая жизнь в Западной Ведунии».
«Мы можем тебя защитить».
«Час близок».
Этой ночью Две-Восьмерки последовал указаниям из последней записки: второй из всего множества, где было сказано, что нужно прислать ответ. Первая из двух прилетела на той неделе, в ней предписывалось найти тайник, достаточно большой, чтобы спрятать там предмет размером примерно со спичечный коробок. Две-Восьмерки страшно рисковал, но все же сумел стащить за ужином столовый нож и спрятать его у себя под комковатым матрасом. Следующие несколько ночей он с помощью этого ножа расковыривал половицу рядом со своей кроватью. И преуспел.
Однако же сегодня он рисковал куда как сильнее.
Когда Две-Восьмерки дошел наконец до двери и потянулся к ее ручке, его рука сильно дрожала. Он крепко сомкнул на ручке пальцы, стиснул зубы. Еще раз оглянулся на полный спящих ведунов дортуар – и повернул ручку, открыл дверь и выскользнул в коридор.
Район, где жили Белые ведуны, располагался в восточной части Королевской Гавани, рядом с волшебными фабриками, на которых ведуны работали. Эти кварталы состояли из одинаковых здоровенных муниципальных зданий, бесцветных, многоэтажных и уродливых общежитий, где проживали все городские Белые ведуны. В Серебряном Королевстве им не полагалось особых роскошеств: в общежитиях не было ни ковров, ни каких-либо украшений на стенах, ни даже ярких красок в помещениях. Две-Восьмерки скривился от страха, услышав скрип половицы под ногами. Любой самый крохотный звук мог навлечь смертельную опасность. Здание было погружено в темноту, светильники с драконьим огнем были погашены, но Две-Восьмерки был только рад покрову ночи, пускай даже из-за него тени пугали, казались шевелящимися живыми существами.
Узкий коридор выводил в следующий, пошире, а потом – через еще одну дверь – в просторный вестибюль перед входом. Это было самое опасное место: через высокое арочное окно потоком лился свет – как лунный, так и фонарный, с улицы. Чтобы попасть в условленное место, Две-Восьмерки был должен пройти через широкую полосу света.
Он согнулся, чтобы стать как можно ниже и отбрасывать меньше тени, и стрелой метнулся сначала вверх, а потом вниз по ступенькам. Он был уже на самой нижней ступеньке, когда вдруг послышались приближающиеся шаги.
Сердце Двух-Восьмерок едва не остановилось.
Несколько секунд он просто простоял, обмерев, – одной ногой на ступеньке, другой уже на полу. Шаги все приближались, кто-то шел по главному коридору, вот-вот этот некто пройдет через двойную дверь и немедленно его заметит…
Справа от лестницы находилась стойка, где днем обычно сидел дежурный. Две-Восьмерки рыбкой метнулся к ней, перепрыгнул стол и сгорбился под ним за секунду до того, как в вестибюль вошли двое старших Белых ведунов.
Две-Восьмерки зажал рот рукой, чтобы заглушить отчаянное учащенное дыхание. Через щель под стойкой дежурного он видел две пары ног, проходящих мимо. Свет, исходивший от волшебных палочек, выхватывал из тьмы их белые ботинки, отбрасывал длинные тени их фигур на голом деревянном полу. Старшие не разговаривали, шествовали в каменном молчании, таком обычном для Белых ведунов.
Когда свет их палочек удалился, Две-Восьмерки еще немного полежал на полу, чтобы успокоиться, пока не собрался с духом
