сильно влияют на твой сегодняшний выбор. – Она помолчала, поставила сложенные домиком ладони на край стола и продолжила: – Ты ступила на порочный путь до смерти родителей. Ты не сможешь пойти дальше, если будешь отрицать это.
– Я и не отрицаю. – Я сложила ладони домиком, копируя ее. Жест вышел нарочитым, но я хотела, чтобы она заметила это. – Я целовала Ирен Клоусон за день до того, как родители разбились. В день их смерти я мечтала еще раз поцеловать ее. И я сделала это той же ночью. Вы думаете, я не понимаю, какой выбор я сделала еще при их жизни?
Все это мы уже обсуждали раньше, но я впервые говорила об этом так, изложила хронологию событий, которая заставляла меня испытывать мучительный стыд при одном лишь воспоминании.
Лидия улыбнулась, не поджала губы в знак неудовольствия, а улыбнулась по-настоящему и сказала:
– Я думаю, ты считаешь себя ответственной за их смерть, поэтому чувство вины заставляет тебя тщательно оберегать их память. Ты так уверена, что Бог наказал тебя за твои прегрешения с Ирен, что отказываешься принять любые другие объяснения. Поэтому ты перестала воспринимать родителей как людей. Для тебя они лишь орудие, с помощью которого Господь решил проучить тебя. – Она замолчала и, убедившись, что я смотрю прямо ей в глаза под высоко вздернутыми бровями, в лицо, словно все состоящее из острых углов, продолжила: – Не такая уж ты важная птица, Кэмерон Пост. Ты согрешила, грешишь, грех живет в твоем сердце, как и у каждого из божьих детей. Ты не лучше, но и не хуже других. Твои родители не умерли за твои грехи. В этом не было нужды – Иисус уже сделал это. Если ты не сможешь этого принять, пока не вспомнишь их настоящих, не увидишь их в истинном свете, а не теми, кем они стали в твоем воображении, ты не исцелишься.
– Я стараюсь.
– Я знаю, но нужно сделать еще усилие. Сейчас самое время. – Она бросила взгляд на часы. – Что ж, на сегодня достаточно. Как ты себя чувствуешь?
– Я готова двигаться дальше, – сказала я. И это была правда.
Лидия не потребовала уточнить, что я имею в виду, вместо этого просто сказала:
– Хорошо. Это внушает надежду. Но я поверю, только когда твои слова подтвердятся действиями.
* * *
Вечером мы втроем собирали еду для так называемого пикника, одобренного Лидией. Мы почти не разговаривали, нам и не надо было, все было обговорено заранее, каждый знал, что нам предстоит. К тому же на кухне всегда был проходной двор. Дважды заглядывал Стив. Сначала ему понадобилась молодая морковка, а потом захотелось арахисового масла.
– Я тут подумал, не пойти ли мне с вами завтра? – сказал он, с хрустом жуя морковку. – Сколько, говорите, до этих камней?
– Далеко. – Джейн спокойно защелкнула крышку на коробке для сэндвичей. – Если хочешь – мы выходим рано утром. Дорога неблизкая.
Я надеялась, что тоже ничем себя не выдам, но кто же знает, когда мне вздумается залиться краской. Адам повернулся к Стиву спиной и начал подавать нам с Джейн какие-то отчаянные сигналы глазами.
– Я еще не решил, – продолжал Стив. – Лидия вроде собиралась свозить нас в Бозмен завтра после обеда. Как думаете, вы вернетесь к этому времени?
– Нет, – заговорил Адам. – Никак не успеть.
– Ладно. – Стив закрутил крышку на банке масла. – Но вы ведь еще туда пойдете этим летом, так?
– Конечно, – подтвердила Джейн. – Рик туда постоянно всех водит.
– Тогда я подожду. – Он отщипнул веточку винограда от грозди, которую я мыла, собираясь упаковать в дорогу.
Мы молча стояли, пока не убедились, что он уже в середине коридора.
– Он запросто может передумать, – сказал Адам. – Заявится утром с рюкзаком.
– Он не станет, – успокоила его Джейн.
– Но может, – не отставал Адам. – Откуда такая уверенность? И тогда весь наш план пойдет прахом.
Я покачала головой и сказала:
– Если так, мы не станем ему ничего объяснять, будем действовать по плану. Он же не знает, где камни. Он даже не заметит, что мы идем другой дорогой.
Адам закатил глаза:
– Думаю, даже он сообразит, когда не увидит никаких камней.
Джейн усмехнулась:
– Да, но не раньше, чем мы отмахаем уже немало миль. Мы признаемся ему, и если он решит вернуться – скатертью дорога, только идти придется одному, потому что мы направимся в другую сторону.
– У тебя все так просто! Представь, как мы сообщаем ему посреди леса: «Сюрприз-сюрприз, Стив, мы ударились в бега!»
– На месте разберемся. Но все-таки он не пойдет.
– Но может, – завел волынку Адам.
– Всякое может случиться. – Джейн взмахнула рукой, видимо, ей надоело спорить. – Стив отправится с нами. Лидия все отменит. Ты сломаешь ногу, выйдя за дверь.
– Но это тебя не остановит, Адам.
Адам и Джейн рассмеялись.
– У нас отличный план, – сказала Джейн. – Осталось лишь привести его в исполнение.
С этими словами мы разошлись по своим комнатам. Не забыть пожелать спокойной ночи. Вести себя естественно. Эрин читала, и я тоже сделала вид, что читаю. Я подумывала, не оставить ли ей записку, но решила, что лучше не надо. Мы не собирались объяснять свой поступок. Наконец Эрин погасила свет. Я тоже щелкнула выключателем. Через несколько минут я уже крепко спала.
* * *
На следующее утро Стив не пришел в столовую. Мы поели и вымыли за собой посуду. Забрали перекус в дорогу и рюкзаки. Было прохладно, солнечно, на небе ни тучки. Отличный день для прогулки по лесу. С бесстрастностью фотоаппарата сознание регистрировало каждый миг: щелк, щелк, щелк, щелк. И вот уже мы на тропе, впереди нас ждет наша дорога.
Длина озера Квейк составляет шесть миль. Оно вьется лентой меж каменистых возвышенностей и лесов; кое-где широкое, прозрачное и мощное, местами оно становится узким и темным, и на водах его всегда лежит тень. Главная дорога, US287, изрядно петляет, повторяя контур озера, прежде чем нырнуть в лес, а потом резко уходит вверх по склону, откуда уже можно разглядеть воду; там, где повороты особенно круты, а шоссе становится совсем узким, оно огорожено хилыми перилами. Пробираясь сквозь густой лес к берегу, мы время от времени видели и шоссе, и эту ограду. Другая сторона каньона расплывалась где-то вдалеке, однако время от времени солнце вспыхивало на светоотражателях, расставленных вдоль шоссе.
– Думаешь, мы рядом с тем местом? – Голос Джейн раздался у меня из-за спины.
Она тяжело дышала. Последний отрезок пути (а мы прошли уже четырнадцать миль) ее беспокоила
