Сэр Уильям с хитрой улыбкой наблюдал за моими приготовлениями.
Раздался стук в дверь, и мастер Джон вышел в прихожую.
— Хэллоу, кид, — послышалось из коридора.
— Здравствуйте, мастер Джон.
Софи! Это был голос Софи!
— Как там Фредди?
— Мне кажется, неплохо, проходи, сама сейчас увидишь!
И вот Софи вошла в комнату. Это была она. Я уже издалека почувствовал ее запах. Запах подсолнечных семечек.
— Фредди! — закричала Софи и бросилась к клетке. — Здравствуй, Фредди!
И тогда я поднял лапу кверху, высоко-высоко, и, плюнув на всякое звериное достоинство, помахал Софи.
Она просияла.
— Ой, смотрите! Мастер Джон! Он машет мне лапой!
— Действительно. Наверное, он к тебе очень привязан. У меня он тут ни разу никому не махал.
Это вы, мастер Джон, верно подметили.
— Смотри, Фредди, что я тебе принесла. — Софи показала мне маленький пакетик. — Что-то очень вкусное! — Она открыла дверцу клетки. — В книжке о золотых хомяках я прочитала, что это считается у вас, хомяков, самым большим лакомством.
Лакомством? Неужели это…
Софи вытряхнула содержимое пакетика в кормушку.
Мучные червячки!
Софи ушла, а я все сидел возле кормушки. Я до сих пор не мог до конца осознать, как это она догадалась! И дело не в мучных червяках. Хотя они, конечно, были очень вкусными. Нет, я имею в виду совсем другое. Она позаботилась заранее о том, чтобы доставить мне радость, и даже прочитала ради этого специальную книгу! И все это ради меня! Я чувствовал себя на седьмом небе от счастья! Из моей груди вырвался вздох.
— Ах! — тут же раздалось в соседней комнате.
— Ох! — донеслось оттуда же.
Я прислушался.
— Ах, брат Карузо, нам выпало великое счастье стать свидетелями исторической встречи!
— Ох, и не говори, брат Энрико! Кто бы мог подумать, что в нашем доме расцветут цветы любви!
— Вот только допустимы ли, спрошу я, брат Карузо, такие вольности в жилище нашем монастырском, где царствует дух строгости?
— Ты прав, мой брат Энрико, но возражу тебе на это я: не может осквернить уединенного жилища чистейшая любовь, впорхнувшая нежданно в душу нежную того, чьи помыслы чисты и сердце трепетно открыто.
— Все это так, любезный друг Карузо! Не будем слишком строги к брату нашему меньшому, пусть насладится чувством в полной мере! Любовь… Морковь… Все это не беда, но не наделала б вреда уму хомячьему вся эта лабуда!
— Твою тревогу разделяю я вполне! И чую носом, что опасность велика! Ведь он ученый! Поглотитель книг! Что будет, если он забросит всю науку вмиг?
— Что будет, если чувства замутят мозги? Тогда, быть может, он рехнется от тоски!
— Тогда страдать мы будем вместе…
— И как поется в нашей песне…
Тут оба нахала запели хором:
Любовь нечаянно нагрянет,
Когда ее хомяк не ждет,
И каждый вечер он отныне
Сидит на полке и поет:
Сердце, мое ты сердце золотое,
Ты так волнуешься, стучишь,
Что мне уж нет теперь покоя
И в голове остался шиш.
Завершилась песня, как всегда, громким хохотом. В этот раз мне даже показалось, что в их смехе есть что-то совсем уже дикое и необузданное.
Плевать я хотел на ваши песни! Я попытался отвлечься и стал намываться. Подумаешь! Но какие, однако, мерзавцы! Что они себе позволяют! Втоптали в грязь мои светлые чувства! Нет! Я этого так не оставлю. От злости я ощерился и зашипел. Вот сейчас как возьму карандаш, как выскочу и покажу им, где свиньи зимуют! Я их так измочалю, что будут у меня потом шепотом колыбельные петь! В другой раз подумают, прежде чем связываться со мной! Если бы не сэр Уильям, я бы точно привел свой план в исполнение. А так я был связан по рукам и ногам. Ладно, Фредди, сказал я себе. Ну их, к хомяку гороховому!
Тем более что они все-таки не такие уж дураки, надо отдать им должное. Я был на них, конечно, страшно сердит, но не мог не признать, что по части художественного творчества они все-таки большие мастера. Вон какую песню на ходу опять сочинили! Очень профессионально, как настоящие поэты. И ведь все сами, что удивительно. Читать-то они не умеют. Значит, и рифмы все сами придумали, местами, конечно, не очень складно, но в целом очень даже неплохо. Может быть, это только кажется, что находить рифмы сложно?
А не попробовать ли и мне? Сочинить про запас что-нибудь такое остроумное и ответить им должным образом, когда они опять начнут ко мне цепляться. То-то удивятся! Могу себе представить! Они, конечно, мне тоже ответят чем-нибудь эдаким. Будет у нас настоящая поэтическая дуэль! Так они меня, пожалуй, еще и в поэтическую войну втянут. Нет, мальчики, шалишь. Воюйте без меня.
Ну, ладно. О чем я думал, когда они меня отвлекли своими дурацкими песенками? Ах, да. Я думал о Софи, о странных чудесах и о мучных червях. Елки-хомки! Получилось почти что в рифму! Как там у меня это было… Я думал о Софи, о дивных чудесах и о мучных червях, о радости, которую она мне думала доставить, и о себе, который так хотел ее в веках прославить! Нет, ерунда какая-то получилась! Хомякам на смех такие стихи. Если уж сочинять, то нужно сочинить что-нибудь красивое, и чтобы все было в рифму. И без глупостей. А то — «в веках прославить»! Чушь хомячья! Надо, чтобы мое стихотворение по-настоящему выражало мои чувства, связанные с событиями сегодняшнего дня. Я забрался в свой домик и принялся сочинять стих.
Прошло не меньше часа, и у меня наконец сложилось… Нет, не стихотворение. У меня сложилось впечатление, что нам, хомякам, не дано то, что дано этим противным морским свинкам, которые с такой легкостью рифмуют все подряд. То, что у меня получалось, напоминало скорее текст на упаковке с хомячьим кормом, переложенный в неуклюжие стихи. Ну, что поделаешь. Не дано так не дано. Стихи писать я не могу, но ведь читать-то я могу! Почему бы не воспользоваться тем, что уже сделано в этой области, так сказать, профессионалами?
Этим вечером я попросил сэра Уильяма немного подождать, пока я выберу себе нужную книгу. Я внимательно изучал корешки и не уставал удивляться, сколько попадается названий, в которых содержится слово «Стихи». А ведь еще и «Песни», их тоже можно посмотреть. В конце концов я решил остановиться на небольшом легком томике, который я смогу довольно быстро пролистать. Сэр Уильям достал мне то, что я просил, и, как всегда, удалился.
Я открыл книгу и стал искать какое-нибудь коротенькое стихотвореньице, которое бы в красках описывало мои чувства. Я листал и листал, но все было не то. Чувства, чувства не хватало этим стихам! А вот красочных описаний — навалом. Хотя бы это: «Уж полночь близилась. Все замерло в тиши. Спит Вавилон. Не спит лишь царь один в покоях царских…» Прямо мурашки по коже! Я дочитал стихотворение до конца. Здорово! Жаль, что мне не подходит. Тема не та. И к тому же длинновато будет. Этот парень вообще обожает длинные стихи, меньше восьми строчек у него ничего не найдешь! Я все листал и листал. Вот оно! Нашел! То, что нужно. Пять строчек. И содержание — в самую точку! Прямо как про меня написано.
Пусть бушует вьюга злая, пусть гоняет вихри стаей,
Пусть стучат ко мне в окно дождь и град, мне все равно.
Не боюсь я зимней стужи, пусть себе метелью кружит,
Я согрет теплом любви, и не сплю я до зари,
Вспоминая образ милой, свет ее родной души.
Нда… Вот сижу, вспоминая образ милой… И что дальше? Что мне с этим делать? Ну, придет ко мне Софи в следующий раз, а что я могу? Я могу только опять помахать ей лапой. «Сделай тете лапкой! Ути-пуси!» Мне хочется большего! Как мне дать ей почитать это стихотворение? Хотя я не уверен, что Софи его поймет. А если все-таки поймет? Нужно попробовать.
Но это легко сказать. А как сделать? Я ведь не могу ей написать. К сожалению.
Я согрет теплом любви, и не сплю я до зари…
Этим вечером я отложил свое чтение. Пусть сэр Уильям убирает книжку без меня и закрывает клетку. Я поплелся к себе, зарылся в гнездо и лежал с закрытыми глазами.
Как мне добиться своего? Как мне сделать так, чтобы я мог писать? Нужно что-то придумать! Только что? Это невозможная ситуация! Она должна измениться!
Ситуация действительно изменилась. И произошло это ровно через две недели после того, как я переехал к мастеру Джону.
Все началось со страшного грохота. День уже давно начался, а я все еще спал в своем гнезде.
Вдруг что-то грохнуло так, что у меня задрожала клетка. Я пулей вылетел из домика. Перед книжными полками стоял мастер Джон. А на полке рядом с моей клеткой теперь стояла — пишущая машинка.
Неужели он догадался о моей заветной мечте? Может быть, он придумал какой-нибудь хитрый трюк, чтобы я мог самостоятельно пользоваться его пишущим инструментом?
