и оба побежали к входной двери.
Пришли Сигмунд с Муной и Эллен Кристина.
– Привет, Макакус, – сказал Сигмунд. – Добрый день, господин Симонсен. Нам стало скучно вдвоем, и мы зашли за Эллен Кристиной.
– Добрый день, господин Симонсен, – сказала Муна. – Нам стало скучно втроем, и мы зашли к тебе.
– Ко мне? – удивленно спросил Монс.
– Нет, пап, – ответил Маркус. – Муна имеет в виду меня.
– Но нам очень приятно познакомиться с вами, господин Симонсен, – вежливо выкрутилась Эллен Кристина.
– Почему вы все меня называете господин Симонсен? – спросил отец. – Меня вообще-то зовут Монсом.
– Хорошо, Монс, – сказал Сигмунд, – мы принесли китайской еды. Решили устроить небольшой праздник. Вы как, не против?
– Здорово! – Монс улыбнулся. – Заходите.
Девочки помогли отцу накрыть на стол, а Сигмунд в это время рассказал Маркусу, что Муна предложила организовать клуб.
– И что за клуб? – спросил Маркус, но попытался не показывать своей радости от их неожиданного визита.
– Клуб друзей обоего пола.
– А так бывает?
– Конечно бывает. Муна – моя девушка. У тебя девушки нет, а у Эллен Кристины нет парня, зато ты – мой лучший друг, а Эллен Кристина – лучшая подруга Муны. Если мы вчетвером не сможем дружить, так кто тогда может?
– Клуб?
– Да. Можем его назвать «Четыре добрых друга», например.
– А как насчет «Два друга и одна старая супружеская пара»? – спросил Маркус и, к величайшему своему удивлению, отметил, что настроение у него стало прекрасным.
– Все возможно, – улыбнулся Сигмунд.
В этот момент в комнату вошли Монс с девочками. Они принесли еду.
– Ну, пойду-ка я к себе, – проговорил Монс как-то неуверенно. – Желаю хорошо провести время.
Он медленно пересек комнату, а Эллен Кристина смотрела ему в спину.
– Это же был твой отец, Маркус! – сказала она, когда он вышел из гостиной.
Маркус кивнул:
– Да, я в курсе.
– Нет, я имею в виду, это он был похож на Энтони Хопкинса.
Теперь их стало четверо. Сигмунд с Муной. Маркус и Эллен Кристина. Двое из них были парой, но дружили они вчетвером. Даже Сигмунд, который обычно не сдавался в спорах, безропотно согласился на название «клуба», предложенное девочками: «Четырехлистник». Они гуляли по воскресеньям, играли в теннис по четвергам и встречались на заседаниях клуба каждую пятницу в хижине на карьере, пока не стало так холодно, что пришлось переехать к Муне, у которой была самая большая комната.
Так прошла осень, и так прошла зима. Монс регулярно посещал отоларинголога Эллен Бюэ. Он всегда возвращался в хорошем настроении, но на следующий день оно резко портилось, потому что очередного визита надо было ждать очень долго. Муна и Сигмунд все еще ходили в обнимку, но целовались уже не так часто, и Маркус начал думать, не превратились ли они в обычных друзей. Члены клуба помогали друг другу с домашними заданиями, посылали записки на уроках и все перемены проводили вместе. Маркус оставил надежду найти себе девушку, но клуб добрых друзей обоих полов был неплохой заменой. Может, он все-таки не нимфоман? Жизнь стала не такой уж противной и, возможно, дальше оставалась бы такой же, если бы не случилось то, что произошло 14 апреля.
Вдруг в классе появилась она. За свободной партой, последней в ряду у стены. У нее были темные волнистые волосы. Она выглядела не толстой и не худой. Она говорила немного, но, когда говорила, голос ее звучал тихо, глубоко и немного рассеянно, как будто заключал в себе какую-то тайну. Она не красилась. Косметика только испортила бы само совершенство. Она прожила три года в Париже, но теперь переехала сюда. Один глаз у нее был карий, а второй – зеленый. Ее звали Александра, и Маркус подумал, что именно она отныне должна стать смыслом его жизни.
На следующий день после появления в классе Александры «Четырехлистник» заседал у Муны. Маркус и Сигмунд шли по дороге. Этот поход отнял довольно много времени, потому что Маркус все время останавливался и собирал на обочине мать-и-мачеху. Сигмунд пытался сделать вид, что ничего не замечает, но понимал, что с другом происходит что-то серьезное. Он никогда раньше не видел, чтобы Маркус рвал цветы. В конце концов он не выдержал и спросил:
– С чего это ты вдруг их собираешь, Макакус?
– Потому что они очень красивые, – рассеяно ответил Маркус и понюхал цветок.
– Вот как? – удивленно проговорил Сигмунд.
– Да. И еще они такие хрупкие какие-то. И скоро увянут.
– Увянут, – кивнул Сигмунд, который не совсем понимал, в чем, собственно, дело.
– Да, – пояснил Маркус, – сперва они в бутонах, потом распускаются во всю свою красу, а потом сразу же увядают.
Сигмунд посмотрел на него с беспокойством.
– Сейчас они сияют как золото, – все говорил Маркус, – но как только кончится весна, что останется от этих цветов?
– В самом деле, – медленно проговорил Сигмунд. – Я об этом как-то не задумывался.
Маркус улыбнулся:
– У кого есть время думать о цветах?
– У тебя, – ответил Сигмунд.
– Да уж, – горько заметил Маркус. – Я и сам в этом мире как цветок мать-и-мачехи.
Теперь Сигмунд начал всерьез волноваться.
– Макакус, – проговорил он.
– Да?
– Ты надо мной издеваешься?
Маркус покачал головой.
– Вовсе нет. И кто я, чтобы издеваться над лучшим другом?
– Ты говоришь, словно читаешь плохое стихотворение!
Маркус печально кивнул.
– Это уж точно, – грустно улыбнулся он. – Я даже и стихотворения написать хорошего не могу. Что же я собой представляю?
– Ты снова влюбился!
Маркус удивленно посмотрел на него:
– Как ты догадался?
– Ни один нормальный человек в нормальном состоянии не наболтает за раз столько белиберды.
– Я говорю только то, что думаю, – сказал Маркус.
– Не стоит этого делать, – возразил Сигмунд.
– Не стоит?
– Да. Если ты именно так думаешь, то не стоит.
Очевидно, Сигмунд был потрясен.
– Это худшее из всех возможных клише.
– Но ты должен по крайней мере признать, что букет мать-и-мачехи напоминает золотой венок, – спокойной сказал Маркус.
Сигмунд покачал головой:
– Все настолько плохо?
Маркус не отвечал.
– Александра… так?
Маркус не отвечал.
– Ее волосы?
Маркус не отвечал.
– Ее голос?
Маркус не отвечал.
– Ее глаза?
Маркус не отвечал. Его взгляд затуманился. Если бы Сигмунд знал Маркуса хуже, он подумал бы, что тот начал выпивать.
– Все-таки ее глаза, – сказал он.
– Всё вместе! – сипло проговорил Маркус. – «Всё – лишь одно, ты же – тысяча».
– Гюннар Хайберг, – кивнул Сигмунд.
– Нет, Александра!
– Ну да, понимаю. Забудь ее, Макакус.
– Ха!
– Ты же раньше тоже влюблялся.
– Ха! Ха!
– Ты знаешь, что это быстро проходит.
И тут Маркуса прорвало. Он бросил
