- Я уж думал, не на мину ли налетели, - сказал боцман. - Мало ли что здесь может ещё оказаться! Я в войну всякого насмотрелся.
Кок Иваныч махнул папиросой:
- С Камчатки откуда-нибудь принесло. - Он вместе с боцманом проплавал почти полжизни, с ним поседел на море и знал толк в морских делах.
- Скорей всего, рыбаков шторм прихватил, - сказал Рослый. - Вон какая зыбь из Берингова моря идёт.
Это верно. Рыбаков мы встречали часто. Как-то даже вынырнули от нас совсем недалеко. Маленькое судёнышко зарывалось в пену, валилось с боку на бок, а иногда волна наваливалась на него и вдавливала в воду чуть не по мачту. Не мудрено, если у них бочку укатило. Океан и не то уносит!
Боцман ещё раз взглянул на ссадину, потом вдруг посмотрел на кока и удивился:
- Слушай, а ты чего здесь? Кормить нас кто будет? Иваныч повернулся, и его белый колпак растворился в тумане, словно в клубах кухонного пара.
В ТУМАНЕ
Много дней судно шло в холодном тумане. Над палубой круглые сутки хрипели протяжные гудки. Надоело качаться в этой мгле. Ничего не видно, словно тебе шапку на глаза нахлобучили.
Как-то вечером я поднялся в штурманскую рубку. Помощник капитана достал новую карту, постучал по ней карандашом:
- Вот, брат, к Америке подбираемся!
Вот так да! Я выбежал на палубу, посмотрел - никакой Америки не видать, сплошная темнота.
Но вскоре слева подул тёплый береговой ветер. Мы повернули на юг и пошли вдоль американского берега.
Я прибежал в каюту, растолкал Рослого:
- Америка!
Но он только повернулся на другой бок: какая там Америка, если человек хочет спать! Бросился я к боцману, тот поднялся, выглянул в иллюминатор и сонно махнул рукой:
- Где ж тут увидишь в тумане? - Потом сел на койку, провёл ладонью по глазам и качнул белой головой: - Двадцать лет я её не видел! С самой войны... - И снова лёг спать.
А я долго ещё не мог уснуть. Шутка ли - океан прошли, Америка рядом! Мне всё не верилось, что я увижу её.
Задремал я только в полночь. А когда проснулся, бросился на палубу смотреть Америку. А её, как назло, всё не было видно. Зато слева, работая всеми лучами, как большими вёслами, к нам по прозрачной воде быстро гребло громадное солнце. А в ясном небе розовели облачка, будто плыли вслед за нами от Владивостока и теперь тоже вынырнули из тумана.
ЧЕРЕПАШЬЯ ЭСКАДРА
Мы с Рослым стояли на баке и смотрели за борт - соскучились после штормов по ясной воде. Пароход резал волны, и в синей глубине, словно в стекле, желтели веточки морской травы.
- А воздух, воздух какой! - сказал Рослый. - Век бы в каюту не заходил!
Рядом, откуда ни возьмись, появился боцман.
- А тебя что, кто-нибудь в каюту гонит? - спросил он. - Я могу дать работы, хоть до утра здесь дыши!
И в самом деле: выдал нам по ведру, бухнул в них по пачке стироли и показал на грузовые стрелы:
- Чтоб к вечеру блестело!
Мы уселись на стрелы верхом, обхватили коленями их железные шеи, привязали бечёвкой вёдра впереди и почувствовали себя как настоящие наездники. В уши бубнил солнечный ветерок. Рослый курил папироску, и дым по ветру залетал за плечо.
Мы драили изо всех сил. Шеи у железных скакунов постепенно становились ярко-жёлтыми, а наши спины - мокрыми. Рослый то и дело оглядывался на меня, поправлял берет и снова налегал на работу. А я поглядывал на него и подмигивал: кто кого обскачет!
Мы словно летели наперегонки друг с другом и с морем.
Впереди нас вспарывали зелёную воду дельфины, а по бокам, вылетая из-под борта, вспыхивали крыльями стаи летучих рыб.
Вдруг Рослый перегнулся через борт и замахал рукой.
- Сюда, сюда! Тортила! - почти зашипел он. - Во какая! И ещё одна! Гляди, гляди!
- Чего глядеть-то? Какая Тортила?
Я подошёл к нему. Прямо у борта на волнах покачивалась громадная черепаха. Жёлтый панцирь то погружался в воду, то выныривал. А сзади гребли лапками маленькие черепа-шата. Целая черепашья эскадра.
- Стой! Куда лезешь под пароход! - крикнул Рослый. Черепаха перестала грести и удивлённо выставила голову: кто это, мол, кричит ей? Высунули голову и маленькие черепашки. Волна отбросила их от судна, но черепашки бросились снова вперёд. Старая бывалая Тортила осталась в стороне. Недоумевая, она глядела, как маленькие неразумные черепашата лезли прямо на пароход и отлетали от него.
- Ну и громадина! - удивился Рослый. - На такой бандуре верхом можно океан переплыть. Поднял парус и жми!
Пароход прошёл мимо черепашьей эскадры. Маленький храбрый черепашонок двинулся было следом, но тут же отстал.
ПУСТЬ СВЕТЯТ ЯРЧЕ
Дельфиньи спины то и дело мелькали впереди. В лицо нам бил ветер. Мы красили, а пароход всё приближался к берегу. Сквозь дымку уже голубели горы Калифорнии с пальмами на склонах. В синеве колебались рыбацкие шхунки. Светлые, лёгкие. Рослый поглядывал на берег, на лодки и насвистывал мексиканскую песню.
Тут за спиной весело крикнул боцман:
- Ну, как дела? Работаем?
- Работаем!
- Добро!
Боцман поманил меня пальцем и показал на берег:
- Видишь?
- Вижу.
- А серп и молот видишь? - Боцман показал на трубу парохода.
- Вижу.
- Хватай чистоль, суконку. И надраить так, чтоб на всю Америку светило! Ясно?
Добро! Забрался я на трубу, сел на подвеску. Океан вокруг раскинулся синий-синий. А я у него на самой макушке. Стал суконкой изо всех сил герб натирать. Что ни минута, всё ярче он горит, словно огонь изнутри пробивается. Солнце мне всеми лучами помогает.
Вдруг от берега к нам белое пятнышко покатилось. Шхун-ка. Приплясывает на волне, в голубой воде отражается. Мачты все белые. Когда совсем подошла к нам, к её борту подбежали люди, сорвали с головы сомбреро и стали махать. А один мальчишка, весь чёрный, забрался на бак и кричит:
- Салюд, совьетико!
А сам приплясывает и рубашкой над головой, как флагом, размахивает.
Только вдруг на шхунке распахнулась дверь рубки и на порог вышел человек. Заспанный, заросший весь, даже мне видно, борода колючками. Подошёл он к рыбакам, одного тряхнул за плечо, на другого посмотрел исподлобья. А на негритёнка как прикрикнет и хлопнул ладонью о поручень. Хозяин!
Разошлись рыбаки по местам. Шхунка развернулась и стала уходить. Грустно, тихо. На волну приподнимается, словно оглядывается.
Долго сверху она мне виделась. И уже издали рассмотрел я, как над кормой вскинулись вверх несколько сомбреро. Обрадовался я. Значит, видят нас. Стал ещё крепче герб драить. Пусть ярче горит. Пусть на все океаны наши серп и молот светят!
"ГОВОРИТ КУБА ЛИБРЕ!"
На палубе появился наш радист Володя, посмотрел на всех и торжественно сказал:
- Скоро ждите важное сообщение!
Зашёл я в каюту, а тут из динамика как зазвенит чей-то голос по-испански:
- Говорит Куба либре! Говорит Куба либре! Свободная территория Америки!
И зарокотал "Марш 26 июля".
Я открыл дверь, чтобы всем было слышно. Но радио рокотало во всех каютах, и по судну словно шагали тысячи ног. И хотя я не понимал, о чём говорили, но чувствовал: Гавана недалеко.
Пароход шёл вдоль Америки, но шёл он уже под кубинский марш. Мы слушали радио. А Володя ходил радостный от каюты к каюте и тоже напевал "Смелее, кубинцы".
И ЕЩЁ ОДНО ОБЪЯВЛЕНИЕ
Перед закатом солнца радио снова заговорило Володиным голосом. На этот раз совсем торжественно:
- Внимание, внимание! Сегодня вечером мы подходим к Панамскому каналу. Это один из самых больших в мире каналов. Строили его пятьдесят лет. Шли сюда рабочие из разных стран, трудились за гроши. Индейцы и негры, итальянцы и французы, немцы и англичане... - Неожиданно Володя остановился, спросил кого-то: - Что-что?
В рубке был кто-то ещё. В микрофон вдруг откашлялся боцман.
- Все, в общем, вкалывали...
- Не вкалывали, а работали, - поправил Володя.
- Ну, не вкалывали, а работали, всё равно горб на чужого дядю гнули.
- Иваныч, в радиорубке не разговаривают, - с досадой сказал Володя и после паузы продолжал: - В болотах и тропических лесах строители погибали от лихорадки. От хищников и москитов. Пятьдесят лет пробивались они сквозь эти скалы...
- А говоришь, не вкалывали! - вмешался снова Иваныч. - Сам бы попробовал. Такую махину сработали! Ты вот не забудь сказать, что земля панамская, а канал прибрали к рукам американцы.. .
- Иваныч! - взорвался Володя. - Ты же не даёшь говорить!
- Так мы с тобой одно и то же говорим! Только я знаки препинания и ударения крепче ставлю.
Володя зашелестел бумагой и сказал:
- Объявление окончено. Вечером подходим к Панаме.
ПАНАМА
Поздно вечером на горизонте заколыхались голубые лучи. С каждым часом они становились ярче. Мы встали у борта и с волнением смотрели вперёд.
Перед нами была Центральная Америка! Панама!
Лица от неонового зарева стали у нас бледно-голубыми. Огни в городе мерцали, отражались в воде, и над видневшимися уже тропическими зарослями фосфорились звёзды и горела луна. Всё было настолько необычно и таинственно, что не хотелось идти спать. Когда ещё увидишь такое!
