Вообще-то Кнопкино настоящее имя - Луиза. Но так как в первые годы жизни она плохо росла, ее прозвали Кнопкой. И по сей день так зовут, хотя она давно уже ходит в школу и теперь вовсе не так уж мала ростом.
Ее отец, господин Погге - директор фабрики, выпускавшей зонты и трости. Он зарабатывал много денег, но и работал тоже много. Впрочем, его жена, Кнопкина мать, придерживалась иного мнения. Она полагала, что зарабатывает он слишком мало, а работает слишком много. Он всегда говорил: "Женщины ничего в этом не смыслят!" Но она ему не верила.
Они жили в большой квартире неподалеку от набережной Рейхстага. Квартира из десяти комнат была так велика, что Кнопка иной раз возвращаясь после еды к себе в детскую, успевала снова проголодаться. Так длинна была дорога!
Раз уж мы заговорили о еде - господин Погге был голоден. Он позвонил. Вошла толстая Берта - экономка.
- Прикажете мне с голоду помирать? - раздраженно осведомился господин Погге.
- Боже упаси! - воскликнула Берта. - Но хозяйка еще не вернулась и я думала...
Господин Погге встал.
- Если вы еще раз что-нибудь подумаете, то завтра не получите выходного! - сказал он. - Живо! Подавайте на стол! И позовите фройляйн и Кнопку!
Толстая Берта мгновенно выкатилась из кабинета.
Господин Погге первым явился в столовую. Достал таблетку и, скривившись, запил ее водой. Он глотал таблетки при первой возможности. Перед едой, после еды, перед сном и утром, спросонья. Таблетки были то плоские, то как шарики, то квадратные. Кто-нибудь может подумать, что ему это доставляло удовольствие. Но все дело было в его больном желудке.
Затем в столовую вошла фройляйн Андахт. Фройляйн Андахт была гувернанткой. Очень высокая, очень тощая и совершенно безумная девица. "Видно, в детстве ее уронили на пол", - любила говаривать толстая Берта. Андахт и Берта с трудом выносили друг друга. Раньше, когда у Погге еще не было гувернантки, а только няня Кэти, Кнопка вечно торчала на кухне с Кэти и Бертой. Они вместе лущили горох, Берта частенько брала с собой Кнопку за покупками и рассказывала ей про своего брата, который жил в Америке. И Кнопка всегда была бодра и весела, не то, что при этой полоумной Андахт. У нее ребенок совсем с личика спал.
- Моя дочь что-то очень бледна, - озабоченно сказал господин Погге. - Вы не находите?
- Нет, - отвечала фройляйн Андахт. Берта, подававшая суп, рассмеялась.
- Над чем вы так глупо смеетесь? - спросил хозяин дома, поедая суп так усердно, словно ему за это платили. Но внезапно он выронил ложку, прижал к губам салфетку и ужасно закашлялся, указывая рукой на дверь.
В дверях стояла Кнопка. Но, Боже правый, что у нее был за вид!
Она напялила на себя красную домашнюю куртку отца, а под нее запихала подушку, так что больше всего походила на чайник, но только старый и гнутый. Тонкие голые ноги, торчавшие из-под куртки, смахивали на барабанные палочки. На голове у девочки красовалась выходная Бертина шляпа. Вполне безумная шляпа из пестрой соломки. В одной руке Кнопка держала скалку и раскрытый зонтик, а в другой бечевку. Бечевка была привязана к сковородке, которая с дребезжанием волочилась за девочкой, а в сковородке сидел Пифке и морщил лоб. Впрочем, лоб он морщил не оттого, что был не в духе, а оттого, что на голове у него было слишком много кожи. А поскольку кожа не знала, куда ей деваться, она шла волнами, точно уложенная у парикмахера.
Кнопка обогнула стол, остановилась возле отца и совершенно серьезным тоном спросила, испытующе глядя на него:
- Вы разрешите взглянуть на ваш билет?
- Нет, - отвечал отец. - Разве вы меня не узнаете? Я же министр путей сообщения.
- Ах вот как! - проговорила Кнопка.
Фройляйн Андахт вскочила и, схватив Кнопку за воротник, принялась раздевать и разоружать ее, покуда та вновь не обрела вид нормального ребенка. Толстая Берта подхватила сброшенные одежки, скалку, зонтик и унесла в кухню. Там она еще долго смеялась. И это было явственно слышно.
- Как дела в школе? - спросил отец. Но так как Кнопка не ответила, болтая ложкой в тарелке с супом, он сразу же задал следующий вопрос: Сколько будет трижды восемь?
- Трижды восемь? Трижды восемь это сто двадцать разделить на пять, - сказала она.
Директор Погге несказанно удивился. Произведя подсчет в уме и признав, что ответ верный, он продолжал есть. Пифке взобрался на пустой стул, уперся передними лапками в стол и наморщив лоб, убедился, что все исправно едят суп. Казалось, он намерен держать речь. Берта принесла курицу с рисом и дала Пифке пинка. Песик, неправильно ее поняв, взобрался на стол. Кнопка, спустив таксу на пол, заявила:
- Больше всего на свете мне хотелось бы иметь двойняшку.
Отец с сожалением пожал плечами.
- А это было бы здорово! - продолжала девочка. - Мы бы ходили одинаково одетые, у нас были бы одинаковые волосы, один и тот же номер обуви, одинаковые платья и совершенно одинаковые лица.
- Ну и что из этого? - спросила фройляйн Андахт.
А Кнопка, мысленно рисовавшая себе заманчивые картины с двойняшками, просто стонала от удовольствия.
- Никто бы не знал, где я, а где она. Например, кто-то думает, что это я, а это оказывается она. Или, наоборот, думают, что это она, а это оказываюсь я. Вот был бы блеск!
- Немыслимое дело! - заметил отец.
- И если, например, учительница вызовет "Луиза!", я встану и скажу: "Нет, я не Луиза!" Тогда учительница как закричит: "Сесть!", вызовет мою двойняшку и напустится на нее: "Ты почему не встаешь, когда тебя вызывают, Луиза?" А та скажет: "Я не Луиза, я Карлинхен!" И пожалуйста - через три дня у учительницы начнутся судороги, ее отправят лечиться в санаторий, а у нас будут каникулы.
- Близнецы часто совсем не похожи друг на друга, - вставила фройляйн Андахт.
- К нам с Карлинхен это не относится, - возразила Кнопка. - Такого сходства вам еще не приходилось видеть. Даже сам директор не смог бы нас различить.
Директор - это ее отец.
- Мне и тебя одной за глаза хватает, - сказал директор и положил себе еще курицы.
- А что ты имеешь против Карлинхен? - спросила Кнопка.
- Луиза! - закричал он.
Когда он называл ее Луизой, следовало повиноваться, иначе мог выйти скандал. Итак, Кнопка молча ела курицу с рисом и тайком строила рожи Пифке, сидевшему с нею рядом, да такие рожи, что он в конце концов затряс головой от омерзения и умчался в кухню.
Они уже ели десерт - а на десерт были сливы ренклод - когда, наконец, появилась фрау Погге. Это была хоть и очень красивая, но строго между нами! - довольно-таки несносная особа. Берта, экономка, как-то сказала горничной из другого дома: "Мою бы хозяйку, да мокрой тряпкой! Хрясь, хрясь! У ней такая милая потешная девчонка и такой славный муж, и ты думаешь, она о них заботится? Как бы не так! Целыми днями разъезжает по городу, что-то покупает, потом меняет, вечно ходит куда-то на чашку чаю, на показы мод, а по вечерам еще таскает за собой своего несчастного мужа. Шестидневные велосипедные гонки, театры, кино, балы, такая кутерьма, что чертям тошно! А домой и носа не кажет! Впрочем, это не так уж плохо!"
Итак, фрау Погге вошла, села за стол и обиделась. Собственно говоря, ей следовало бы извиниться за опоздание. Но вместо этого она обиделась, что ее не подождали с обедом. Господин Погге опять принял таблетки, на сей раз квадратные, скривился и запил их водою.
- Не забудь, что вечером мы приглашены к генеральному консулу Олериху, - напомнила жена.
- Не забуду, - сказал господин Погге.
- Курица совершенно остыла, - пожаловалась она.
- Ясное дело, - сказала толстая Берта.
- У Кнопки много уроков? - спросила мать.
- Нет, - ответила фройляйн Андахт.
- Детка, да у тебя зуб шатается! - воскликнула фрау Погге.
- Ясное дело! - ответила Кнопка.
Господин Погге поднялся из-за стола.
- Я уже понятия не имею о том, что у нас в доме делается по вечерам.
- Но ведь вчера вечером мы были дома, - возразила его жена.
- Да, но у нас были Брюкманы, - заметил он, - и Шраммы, и Дитрихи, тьма народу.
- Так все-таки были мы вчера вечером дома или не были? - спросила она, не спуская с мужа пристального взгляда.
Господин директор Погге из осторожности предпочел не отвечать ей и направился в свой кабинет. Кнопка последовала за ним и они оба уселись в большое кожаное кресло, вполне просторное и для двоих.
- У тебя зуб шатается? Больно? - спросил отец.
- Ни капельки! Я его как-нибудь вырву, может, прямо сегодня!
В этот момент у дверей дома раздался гудок автомобиля. Кнопка пошла проводить отца до машины. Господин Холлак, шофер, приветствовал Кнопку. Она тоже поздоровалась с ним. Она все сделала точь-в-точь как он, даже поднесла руку к козырьку, хотя на ней не было фуражки. Отец сел в машину. Машина тронулась. Отец помахал Кнопке на прощание. И она тоже помахала ему.
Она уже собиралась вернуться в дом, как на пороге вырос Готфрид Клеппербейн, привратницкий сын, отъявленный мерзавец.
