в настоящее, и теперь я ощущала присутствие Эрика в своих мыслях, а не наоборот.
– Мы в Тампере? Рядом с фабрикой? – удивился он. Он узнал это место.
– В моём времени здесь больше нет фабрики, это музей.
– Фабрики канули в Лету? Абсурд, – подивился Эрик. – Что сталось с её рабочими?
– Заводы и фабрики ещё, конечно же, есть, но теперь в этом здании несколько разных музеев: музей почты, музей хоккея и музей игр.
– Хоккея? Ни почты, ни игр уже тоже нет? – прошептал Эрик, когда мы вошли в вестибюль.
– Да. Некоторые компьютеры и компьютерные игры стали уже настолько древними, что годятся только для музея, – рассмеялась я.
– Компьютер… – удивился Эрик. – Что это такое? Знающая машина? – Затем объектом его удивления стало нечто другое. – Я никогда не видел такой пустынной, тихой и чистой фабрики.
Мы прошли мимо музейного магазина и кафетерия. Затем оказались в стильной галерее. К нам подошёл осанистый стройный загорелый мужчина, который больше напоминал спортсмена, нежели официанта. Он улыбнулся мне.
– Идём, – сказала я.
– Выставка «Мы помним события 1918 года», – прочёл на стене Эрик. – Хорошее название.
Я отвела Эрика на выставочную площадку, до отказа заполненную галдящей публикой.
Освещение в помещении было очень атмосферным. Прожекторы были направлены на чёрно-белые фотографии, которые загадочно светились в сумрачном пространстве.
Я увидела в толпе отца и архиепископа. Папа кивнул мне, но я на какое-то время осталась стоять позади школьников, приглашённых гостей и прессы. Посмотреть фотографии приехали самые разные люди со всех краёв Финляндии, а некоторые из ещё более дальних мест.
Эрику было интересно, перед какими фотографиями останавливались посетители. Он внимательно наблюдал за выражениями их лиц и пытался услышать, о чём они говорили. Сам того не замечая, Эрик стал управлять моим телом и переходил от одной фотографии к другой.
Я чувствовала, что он задержал дыхание. Пульс участился. Увиденное потрясло Эрика с головы до кончиков пальцев. Это были его фотографии. Он вздохнул от восторга и счастья. Картины шокирующих мгновений, которые когда-то потрясли его жизнь, были красиво обрамлены и выставлены на всеобщее обозрение. Эрик, совершенно обескураженный и полный волнения, разглядывал увеличенные копии снимков, которые висели на стенах этой старой фабрики.
– Никто не забыл, – прошептала я. – А в особенности она.
– Маркетта? – прошептал Эрик перед фотографией, на которой была изображена его любимая женщина.
– Она собрала все твои фотографии в эту книгу.
Мы перешёптывались, как будто бы связанные общей тайной. Я открыла книгу. Со слезами на глазах Эрик прочёл предисловие.
Я не забуду. Я буду помнить за тебя. Твой талисман, твоя вечная любовь, Маркетта.
Наконец епископ поднялся на кафедру, и в выставочном зале наступила тишина. Он действительно источал сильное воодушевление.
– Уважаемые дамы и господа, меня переполняют чувства счастья и печали одновременно. Мы с вами находимся рядом с великой национальной травмой Финляндии, – провозгласил архиепископ. – Эрик Ског был, пожалуй, самым значительным фотографом событий гражданской войны и одним из храбрейших людей своего времени.
Я разрыдалась, но это были слёзы Эрика.
– Я счастлив, что мой старый друг передал мне фотокнигу военного фотографа Эрика Скога.
Отец гордо поприветствовал публику.
– Эта выставка также является и виртуальной. Тысячи людей следят за её открытием из своих домов по всему миру, – продолжил епископ. На экране позади него возникли маленькие изображения гостей виртуальной выставки, образуя контур Финляндии.
– Боже мой! Как бы я хотел жить в твоё время, – восхитился Эрик.
– Я хотела бы того же.
– По крайней мере, Маркетта прожила долгую жизнь, – задумался Эрик, рассматривая даты под её фотографией.
– Долгую и счастливую, – ответила я. – Сюда пришли её внуки.
Я чувствовала, как Эрик разглядывает чёрно-белую фотографию Маркетты, память о которой никогда не умрёт, как не забудется и тот день на озере.
– Спасибо, – поблагодарил Эрик.
Затем он покинул мои мысли и перенёсся обратно в 1918 год в лагерь для военнопленных в Таммисаари, где его ожидала казнь.
Расеборгский замок
ВСЯ ГРУППА «ТУРПАЙОУХЕТ» ГОТОВИЛАСЬ КО ДНЮ СОРЕВНОВАНИЙ, о котором мечтала целый год. Я тоже ждала его больше, чем чего бы то ни было. Я надеялась, что успею прожить его.
Но вместе с тем мне было боязно, ведь именно в это время всё и случилось год назад: рак, видения и призрак, которого я увидела тогда в первый раз. Год назад началось всё то, что сделало мою жизнь невыносимой. Хотя, надо признать, что и хорошее в моей жизни появилось тоже. Я встретила Каспера, и благодаря этому год стал самым лучшим годом моей жизни.
В прошлый раз я была рыцарем, гордо восседавшим на бравом жеребце, с развевающейся за спиной тёмно-красной мантией. Теперь же на мне был самодельный костюм водяного, который привлекал много внимания.
Я хотела, чтобы мой наряд был как можно более впечатляющим. Каспер одолжил мне для основы свой костюм кекрипукки и помог также во многом другом, потому что моё состояние периодически ухудшалось.
Я поставила перед собой цель объединить в костюме худшие свои страхи: рак и смерть. В качестве образца я использовала самое страшное известное мне существо – водного призрака. Работая над костюмом, я постоянно вспоминала этого монстра, и в итоге мой образ получился великолепным. Это было лучшее, что я когда-либо делала.
Карнавальный гул заполнил двор замка и находящееся поблизости поле. На этот раз я выходила на арену не одна, а вся наша Калевала-группа из «Турпайоухет» влилась в образуемую другими участниками и зрителями толпу.
Мы медленно передвигались в сумасшедшей на вид процессии, состоящей из охваченных фестивальным азартом неандертальцев, баронов времён барокко и партизан дальнего разведывательного патруля времён Второй мировой войны. Казалось, все исторические эпохи погрузили в огромный блендер и затем сбросили получившуюся смесь сюда.
Лямки рюкзака натирали плечи, а от длинного свисающего на лицо парика было жарко, несмотря на то что меня периодически прошибал холодный пот. Я нашла этот парик в последнюю минуту на местном блошином рынке. Маска-череп, спрятанная под париком, была спасением, потому что скрывала моё измученное лицо.
Каспер тянул меня за собой. Ему тоже было неспокойно, и он, вероятно, что-то предчувствовал. Каспер всё время повторял, что боится, что я оставлю его. Ведь я встречу своих старых друзей, которых не видела несколько лет, и забуду его. Но я поклялась Касперу, что люблю его больше всего на свете. Навечно. И никогда не смогу оставить его ради кого-то другого.
Когда мы наконец добрались
