беды далеко, я хочу запомнить навсегда.
Он потирает затылок и растерянно смотрит на меня.
– Что ж, я сам сказал, что ты можешь выбрать любой объект. Куда мне встать? – спрашивает он и жестом зовёт меня за собой. – Идём, поищем хороший свет.
Мы обходим двор и встаём у тонкого клёна за часовней. Ветви большей частью голые, кроме нескольких сухих листочков, которых ещё не сорвали осенние ветра. Всё же он по-своему прекрасен, и солнечные зайчики пляшут на его стволе.
– Может быть, здесь? – спрашивает Чарльз, прислоняясь рукой к клёну.
– Да, – говорю я. – Здесь.
Он устанавливает штатив и прикрепляет камеру, проверяя кадр через маленький видоискатель, затем подзывает меня. Вспышка не нужна на улице при таком свете, и я рада. Никак не привыкну к порошку и взрывам, к тому же это обязательно напомнит мне о том, что произошло в зале собраний.
– Вот так наводишь резкость, – говорит он, поворачивая линзу объектива. Он настраивает экспозицию и кладёт палец на кнопку. – Это затвор. Нажми, когда будешь готова. Понятно?
Я киваю, подходя к камере, будто впервые.
Чарльз бежит к дереву. Ветви – словно крылья, растущие на его спине, а поле позади него усеяно надгробьями.
– Я готов, – говорит он, пряча руку в карман. На его лице играет скромная улыбка, а в глазах столько тепла и радушия.
Чарльз стоит не шелохнувшись, ждёт, пока линза соберёт свет и сформирует изображение, навсегда отпечатав его на стекле.
Я настраиваю кадр, щурясь в видоискатель. Всё кажется таким крошечным и искажённым, когда смотришь через маленькую стеклянную линзу.
Позади Чарльза я замечаю движение. Наверное, ветер играет в листве или стайка птиц. Но вдруг я вижу контур головы, плечо, два бледных глаза и белые волосы.
Что-то приближается к нему. Или кто-то. Похоже на одну из тех теней, но в дневном свете она такая тусклая, всего лишь слабое мерцание.
Мне хочется крикнуть, предупредить его, что эти существа опасны. Они схватят его, утащат в сияние, на другую сторону.
В панике мои руки деревенеют и…
Щёлк.
Я поднимаю голову, чтобы закричать, но позади Чарльза никого нет, а экспозиция уже готова. Я открываю рот, предостережение вот-вот сорвётся с моих губ, но я сдерживаюсь. Мне померещилось. Это всего лишь тёмные пятна перед глазами, которые всегда появляются от яркого солнца.
Я отодвигаюсь от камеры, а Чарльз хлопает в ладоши и говорит:
– Давай-ка посмотрим, что получилось.
Мы идём по петляющим коридорам через весь дом в тёмную комнату. Он включает красную лампу, готовит реактивы и берётся за работу. Когда появляется изображение, я вижу всё, что я видела своими глазами, но в негативе, шиворот-навыворот. Ясное небо стало тёмным, а тёмные ветви почти белыми. Я наблюдаю, как черты лица Чарльза обретают форму, будто из ниоткуда.
– Даже не помню, когда я последний раз фотографировался, – говорит Чарльз, наклоняясь над изображением. Он поднимает его, чтобы получше рассмотреть. – Вообще-то я…
Вдруг он роняет пластинку в лоток с реактивом, будто она обожгла ему пальцы.
– Лиза, – шепчет он и смотрит на меня удивлённо, красный свет лампочки отражается в его очках маленькими огненными пятнами.
Он показывает на пластинку. Позади него между надгробьями стоит фигура, призрачные очертания женщины, парящей над травой.
– Призрак.
– Нет, – говорю я.
– Смотри.
Чарльз проводит пальцем по силуэту. В том же месте, где я видела мерцание, бледные белые глаза смотрят на меня в упор.
– Не может быть. Никакой это не призрак…
Я ищу другое объяснение, любое разумное объяснение. Может, я забыла отметить пластинку, которую я обработала? Наверняка. Других причин не может быть. Я не оставляла пластинки без присмотра ни на секунду, даже…
Постойте-ка. Нет. Неправда.
Я оставила их на столе за завтраком, вчера, и они были там, когда я вернулась… но кто мог их обработать?
Джон был в столовой. Но это не он, хотя он знает мои методы, и его призраки выходят куда лучше моих.
Мистер Спенсер? Но я отсутствовала совсем недолго, он не успел бы взять пластинки, обработать их и вернуть на стол. К тому же у него никогда не получалось так хорошо. А это творение настоящего мастера, высший пилотаж. Мои призраки никогда не были настолько реалистичными. Мне ни разу не удавалось изобразить их в движении или сделать так, чтобы тело постепенно исчезало там, где ноги соприкасаются с землёй. С ватой слишком сложно работать и создавать такие иллюзии.
Все наверняка поверят, что это точно такая же фотография, как остальные, но я-то знаю. Я-то знаю правду – это совсем другая история.
– У тебя тоже дар, – шепчет Чарльз, прерывая мои размышления.
– Нет у меня дара, – говорю я, и в горле застревает крик.
– Всё хорошо, Лиза. Тебе нечего бояться.
– Я не боюсь. Просто не верю.
Зря я это сказала, но что мне оставалось делать?
– Раньше я тоже не верил. Но теперь верю. Если всё это ложь, то как ты это объяснишь? – спрашивает Чарльз, показывая на пластинку.
Нет. Этого не может быть. Я повторяю себе снова и снова. Кто-то решил подшутить надо мной. Или я забыла, и в моём тайнике сейчас лежит точно такая же фотография, вырезанная из газеты.
Чарльз смотрит на меня и улыбается. Зачем он предложил мне фотографировать? Это его проделки? Может, он хотел поймать меня на лжи. Но откуда ему было знать, что я захочу сфотографировать именно его? И откуда ему было знать, что я увижу позади него?
Если он попадётся, нам всем несдобровать, сказал Джон.
Я хватаюсь за край стола и наклоняюсь над лотком, разглядывая смутные очертания женщины за деревом. Я внимательно изучаю её платье – не более, чем дымку. Она смотрит в камеру так, будто хочет, чтобы её увидели, будто надеется, что я смогу запечатлеть её.
– Надо разыскать мисс Элдридж. Срочно, – говорит Чарльз. Он накрывает лоток тканью, чтобы снимок проявился до конца, и мы выходим из комнаты. Как я объясню мистеру Спенсеру, что произошло?
– Мисс Элдридж! – зовёт Чарльз; она отвечает из кабинета. – Вы должны это увидеть! Скорее сюда!
Мисс Элдридж следует за нами в тёмную комнату и, прищурившись, склоняется над лотком, – затем цокает языком, разглядев силуэт на стекле.
– Что ж! – говорит она. – Похоже, наша маленькая загадка растёт. Прекрасный снимок, дорогая. Ты её знаешь?
– Нет, – отвечаю я честно.
Она снова склоняется над снимком, прищурившись.
– А вы, Чарльз?
Чарльз качает головой.
– Нет, мэм. Не припоминаю.
– Что же нам делать? – спрашивает мисс Элдридж, хитро поглядывая на меня. – Если гости прознают о твоём даре, они выстроятся к тебе в очередь быстрее, чем к этому Спенсеру, кем бы он ни был. Тебе решать. Будешь скрывать свой дар или поделишься им с остальными?
– Нет, пожалуйста. Никому не говорите.
Она долго смотрит на меня, пристально, вдумчиво выбирая слова.
– Будь по-твоему. Никто об этом не узнает.
Вдруг она достаёт пластинку из лотка и открывает дверь, поднося её к свету и в одну секунду уничтожая
