Мальчики по-прежнему сидели рядом. У Юрки на лице застыла презрительно-злобная гримаса. Но он молчал. Потом даже будто заснул. Олег спать не мог. Он встал, стараясь не разбудить Юрку, вышел на палубу и долго всматривался в плотную тьму тумана...
Постепенно мысли Олега изменили направление. Начала вспоминаться корзина с едой, которая была у них на пароходе, появились запоздалые сожаления о выброшенных за борт пирожках с морковью. Откуда-то к Олегу доносился настойчивый запах борща и аромат жареного с луком мяса. То и дело во рту набегала слюна, голова немного кружилась.
Плохо соображая, что делает, Олег встал и двинулся прямо на запахи. Скоро он остановился перед открытой настежь дверью. Запах шел именно отсюда. Олег поднял голову и увидел над дверью простецкую надпись: «Столовая».
Никогда прежде Олег не замечал, что у самой обыкновенной столовой могло так вкусно пахнуть и мясом, и луком, и еще чем-то таким, от чего Олег потерял всякое соображение. Он переступил порог и заглянул внутрь. За маленькими столиками сидели люди и ели. Одни ели борщ. Олег хорошо его разглядел: с ложек свисали ленточки ровно нашинкованной капусты. У других в тарелках дымилась лапша, и лапшинки были тонкими и белоснежными. Олег проглотил слюну и двинулся вперед, не выпуская из рук портьеры. Теперь ему были видны другие тарелки.
Олег разглядел на них тушеную капусту и сосиски. Невольно Олег еще шагнул вперед, но опомнился и снова спрятался за портьеру.
«Может быть, попросить хлеба? Сказать — для лошади, вон на улице стоит... Что-нибудь придумать... Да нет, стыдно. Все сразу догадаются, что это я для себя попрошайничаю».
В памяти тут же всплыл рваный рубль, прихлопнутый на столе жилистой рукой старого счетовода, и ехидный возглас: «Принимай, убогие!»
Олег выпустил из рук портьеру и, резко повернувшись, шагнул к двери.
— Эй, парень, ты куда? Иди к нам, чего я тебе скажу! — услыхал Олег и невольно оглянулся, ясно сознавая, что зовут, конечно, не его.
Но он ошибся. Звали именно его. И звал какой-то незнакомый парень в линялой гимнастерке, заправленной в простые полосатые брюки, в круглых роговых очках на толстом, как картофелина, носу.
Он кивал Олегу головой, манил его рукой, подзывая к своему столу.
Олег нерешительно шагнул вперед.
— Да ты не бойся, иди. Не видишь разве, у нас тут все свои! — И парень повел рукой, широким жестом охватывая почти все столики сразу.
Только теперь Олег заметил, что абсолютное большинство посетителей столовой — молодежь не старше двадцати пяти лет. Явно все были друг с другом знакомы и даже чем-то похожи один на другого: все загорелые, веселые, в пропыленных и выгоревших костюмах, они с аппетитом поглощали все, что приносили им официантки.
— Есть хочешь? — прямо спросил Олега тот, кто позвал его, и сам себе ответил: —Хочешь, ясно. Ну-ка, подсаживайся к нашему столу. Только хламиду свою сбрось вон хоть на пол, а то больно вид у нее неаппетитный. А вон там есть свободный стул. Волоки его сюда, живо!
Все это говорилось с той дружеской простотой и веселой бесцеремонностью, которая сразу же располагает к полному доверию.
Олег послушно сбросил на пол свою «хламиду» и, подтащив стул, присел рядом с парнем, искоса рассматривая его и гадая про себя: «Кто такой?»
Парню можно было дать и восемнадцать лет и двадцать пять. Все зависело от выражения его лица, то серьезного и сосредоточенного, то добродушно-веселого.
— Сидишь? Так, — сказал он. — Сейчас мы будем питаться. — И тут же закричал на всю столовую: — Эй, братва, у кого лишний талончик на обед завалялся, одолжите!
«Что за талончик такой?» — удивился Олег. Он предполагал, что парень просто поделит с ним свою порцию.
Со всех столиков теперь головы поворачивались в их сторону. Буфетчица за стойкой строго покачала головой и что-то сказала. Ее слова потонули, захлестнутые волной добродушных острот, полетевших в просителя:
— Что, Антонов, не наелся?
— Тут тебе не сайгак, зажаренный на костре, тут норма, порция!
Девичий голос произнес, захлебываясь смехом:
— Дайте мальчику Антоше талончик, а то он похудеть может!
— Берегитесь, волгоградцы! Геологи с практики возвращаются. Опустошат все столовые, чайные и закусочные и прочие учреждения нарпита!..
Но талончик все же у кого-то нашелся, и Антонов принялся упрашивать официантку подать еще обед вне всякой очереди.
— Понимаете, Анечка, — втолковывал он, пряча под очками лукавую улыбку, — у нас один товарищ отстал от экспедиции. Мы думали — совсем пропал человек, а он, глядите, нашелся. Вот он. Видите, в каком состоянии? Есть у вас сердце, дорогая Анечка? Вижу, что есть. Накормить надо в первую очередь.
Официантка сдвинула белесые брови, стремясь сохранить если не строгий, то хотя бы серьезный вид, тараторила забавной южной скороговоркой:
— Во-первых, я не Анечка, во-вторых, оставьте мое сердце в покое, а в-третьих — другие столы кричать будут...
Но талончик все же взяла и очень скоро принесла Олегу полную тарелку борща, добавила и хлеба.
Олег сначала не стыдился своего волчьего аппетита, и только наслаждался, глотая, почти не прожевывая, большие куски хлеба и прихлебывая густой ароматный борщ. Но, когда и его тарелка, и тарелка с хлебом оказались почти пустыми, он спохватился и смущенно оглянулся на сидящих за столом людей. Но никто на него не смотрел. Он уловил только чуть презрительный взгляд высокого белокурого парня с соседнего стола.
Антонов чертил какие-то узоры на скатерти и, оказывается, рассказывал Олегу о себе:
— Понимаешь, геологическая практика — это все равно что настоящая работа геологов. На буровых работали, как настоящие буровики. И в разведке приходится участвовать, понимаешь? Не шуточное, брат, дело. А руководитель у нас великолепный! Вот постой, я еще вас познакомлю. Он ребят любит, то есть, я говорю, молодежь вообще...
Посмотрев на единственный оставшийся на тарелке тонкий кусочек хлеба, Антонов, не меняя тона, негромко сказал, не спрашивая, а, скорее, утверждая:
— Так ты, значит, в бегах? Куда же теперь, на север или на юг? Конечно, на юг, куда же еще!
Олег поперхнулся последней ложкой борща, закашлялся. Антонов потрогал очки и, задумчиво глядя на Олега, продолжал:
— Я, брат, тоже бегал из дому. Два раза. Только больше все за Волгу подавался. Шалаш там был у меня, запасы. Однажды прихожу — котелок с горячим супом стоит. Съел суп, а потом подумал: откуда? Оказывается, мать меня выследила. Решила пополнять запасы горячим, чтобы язвы желудка сын не нажил. Вот как, понимаешь?
Олег про себя усмехнулся, вспоминая, как они с Юркой находили «самостоятельные средства к существованию». Самостоятельность получалась главным образом за счет других. Вот разве на молотилке он все же подработал сам, это верно.
За вторым Антонов продолжал осторожно расспрашивать Олега, и снова его простота, его ласковая бесцеремонность, как бы ставившая обоих на равную ногу, расположила Олега к откровенности. Он начал рассказывать. Антонов не прерывал его и только изредка вставлял замечания, которые еще больше подстегивали Олега: «Здорово!», «Э, да мы с тобой земляки!», «Так, значит, и топали, все по левому?!», «А маршрутную карту составить не догадались? Эх, жаль!»
— Куда же теперь? — спросил Антонов, когда Олег кончил и обед, и рассказ и теперь запивал все вторым стаканом компота.
— Товарища поискать надо. А потом решим.
— Ты что-то мало мне про своего приятеля рассказал. Расскажи-ка, что это за человек?
Олег охотно добавил несколько подробностей о сообразительности и изворотливости Юркиного ума, о том, что техническая смекалка у него — позавидуешь, и кое-что еще. Не рассказал Олег Антонову только о своих сомнениях, о ссоре с Юркой на пароходе. Теперь, когда Юрка исчез, не хотелось говорить о нем плохо. Какой смысл осуждать товарища, когда он пропал и, может быть, даже погиб?
— А не бросил ли тебя твой приятель? — неожиданно высказал предположение Антонов. Он задумчиво почесывал переносицу под очками, и этот жест вдруг напомнил Олегу Василия. Неуловимое сходство было у Антонова с Кузьминым и в медлительности движений, и в этой располагающей к себе простоте, и в твердой уверенности в своей правоте.
— Ну что вы? — заторопился Олег. — Этого Юрка не сделает. Что-что, а товарищ он неплохой. Боюсь, не случилось ли чего...
— Это мы выясним сегодня же, — пообещал Антонов. — А ты знаешь что: пошли к нам ночевать в общежитие! А завтра видно будет. Может, Юрка твой найдется, а может, с нами домой поедешь, а? Я тебя с нашим руководителем познакомлю. Он как раз завтра приезжает.
Тоскливое одиночество, которое испытал Олег сегодня утром в толпе незнакомых и даже враждебных ему людей, живо вспомнилось ему. Он принял предложение Антонова, оговорившись, на всякий случай, что уйдет, если ему понадобится.
