– Сама знаешь, что у них базовый лагерь там, где Луканиха в Иленгу впадает. Мы уже и так сколько дров наломали и можем еще хуже наломать. А вот Акимыч, если ему все рассказать, он что-нибудь придумает, как эту кашу расхлебать.
– Это верно, – задумчиво согласилась Луиза. Потом помолчала и вдруг оживилась: – И знаешь, если корреспондентка только взглянет на Акимыча, она сразу поймет, что это за человек. Значит, поедешь?
– Поеду. Если ты со мной поедешь. Луиза приуныла.
– А ты что, один боишься?
– Да, вот боюсь, – с вызовом ответил Ленька. – Пятьдесят километров вверх по Иленге, думаешь – шутка. И еще движок у нашей лодки старенький, папа все собирался его перебрать, да так и не перебрал. Что я буду делать один, если движок забарахлит, да еще ночью?! Да еще на такой реке! Скорость течения семь или восемь километров! А я по этим движкам не очень-то специалист.
– Ладно. А как я тебе помогу?
– Ну, ты вроде как за матроса будешь... В случае чего, подгребешь маленько, пока я движок налаживать буду. И потом... и потом, ну Лиз!.. Ну, я признаю: ведь страшно там ночью одному!
Луиза сказала, что родители очень волноваться будут. Ленька ответил, что им записку надо оставить, чтобы не волновались. Луиза вздохнула.
– Попадет мне за это. Ох, попадет!..
– А меня, думаешь, мороженым угостят?
– Ладно. Что брать с собой?
– Теплые вещи и еды дня на два. Мало ли что в дороге случится.
В общем, когда заговорщики пришли домой, подробный план побега был ими разработан.
Луговая улица спускалась к галечному пляжу довольно круто, но не настолько, чтобы на нее с берега не мог подняться грузовик или телега с напиленными на дрова плахами. Слева от Луговой берег выступал в реку, это ослабляло силу течения, и здесь, под самыми окнами дома Мокеевых, разместилась маленькая гавань. У деревянных мостков, служивших своего рода пирсами, покачивалось больше десятка лодок, прикованных цепями к толстым железным стержням, глубоко вколоченным в грунт. Среди них была и лодка Хмелева со старым стационарным мотором.
Беглецам надо было спешить. Во-первых, эта лодочная гавань хорошо просматривалась из дома Мокеевых, во-вторых, по окончании рабочего дня всегда можно было наткнуться на владельцев других лодок.
Для Луизы выход с большим багажом через веранду был блокирован мамой, которая любила почитать после обеда, лежа на поставленной там раскладушке. Однако мама в такие часы не очень прислушивалась к тому, что делается в доме, и это позволило Луизе, безбоязненно шмыгая из комнаты в комнату, из кухни в кладовку, отыскать старый рюкзак, затолкать в него теплую одежду, буханку хлеба, несколько банок консервов, кружку, ложку, вилку и даже мыльницу с полотенцем. Рюкзак она оттащила в переднюю комнату, распахнула одно из окон, оглянулась по сторонам – не идет ли кто – и спустила свой багаж на лавочку, где любил отдыхать ее отец. Закрыв окно, она спокойно прошла через веранду (мать не обратила на нее внимания) и скоро была возле своего рюкзака. Убедившись, что груз на месте, она прошла немного дальше, туда, где начинался дощатый, довольно высокий забор, отделявший огород Мокеевых от дорожки над берегом, и стала ждать.
У Хмелева мамы дома не было, но ему пришлось трудней, чем Луизе. Он открыл сарайчик, стоявший в стороне от жилого дома, и вытащил два весла, багор, две тяжеленных канистры с горючим и небольшой ящик с инструментами. Таскать по улице все это плюс мешок с теплыми вещами и продуктами да плюс ружье (у Хмелева-старшего их имелось несколько) было, конечно, рискованно: могли увидеть люди, живущие напротив. Ленька пошел другим путем: он перетащил свой груз в огород Мокеевых, затем доставил все вещи к их дощатому забору. Но этот забор оказался слишком высок для Леньки, и ему пришлось принести из сарая деревянный ящик из-под каких-то консервов. Став на него, Хмелев смог увидеть стоявшую недалеко Луизу. Он тихонько окликнул ее, и она подбежала.
– Я здесь.
– Отойди маленько. – То спрыгивая с ящика, то влезая на него, Хмелев перебросил через забор мешок, весла, багор и ящик с инструментами. Потом он подозвал Луизу и передал ей в руки ружье. Физической силой Хмелев не отличался, и когда ему пришлось поднимать над головой и переваливать через забор тяжеленную канистру, он почти закричал: – Ой!.. Лизка, держи! Горючее!
Луиза успела подхватить канистру и мягко поставить ее на землю. Со второй канистрой тоже обошлось благополучно. Хмелев запер сарай, вернулся в дом и написал записку: "Мама, не волнуйся, мы с Луизой вернемся денечка через три". Беглецы сообразили: если Луиза оставит такую же записку своей маме, то ее отец, вернувшись с работы, сразу догадается, в каком направлении они поехали, и тут же пустится в погоню. А его мама вернется с дежурства в аэропорту лишь в одиннадцатом часу, и, когда она ознакомит соседей с содержанием Ленькиной записки, беглецы будут уже далеко.
Через несколько минут, скользя, падая, то съезжая присев на корточки на подошвах, а то и на собственном заду, путешественники спустились вместе со своей кладью с крутого откоса, и началась торопливая, с постоянной оглядкой по сторонам погрузка.
Примерно в это же время Инна вышла из двухэтажного дома райкома партии. В ее белой сумочке лежал небольшой листок бумаги. Это была бронь на номер в маленькой местной гостинице.
Лодку благополучно загрузили, Луиза села на переднюю скамью, а Ленька продолжал хлопотать. Отвинтив пробку на баке, он вставил воронку, кряхтя, налил из большой канистры горючего, потом вылез на "пристань", быстро отомкнул замок на цепи, связывающий лодку с землей, вернулся на корму и оттолкнулся от мостков багром. Лодку сразу понесло боком по течению, а Луиза с благоговением смотрела, как Хмелев колдует над движком: как открывает какой-то краник, потом резко, изо всех сил нажимает ногой на какой-то рычаг где-то внизу...
Движок чихнул и умолк. Ленька вполголоса чертыхнулся, чего-то еще подкрутил и с новой силой ударил пяткой по кикстартеру. На этот раз движок застучал, лодка двинулась, и Ленька сел бочком на корме, держась одной рукой за палку, которая у моряков зовется румпелем.
– Поехали! – с облегчением сказал он. Луиза заметила, что Ленька ведет лодку не вдоль левого берега, на котором расположен город, а направляет ее чуть наискосок против течения к далекому правому берегу.
– Леньк!.. Ты куда едешь-то? – прокричала она под стук движка.
Хмелев объяснил ей свой маневр. Конечно, было удобнее сразу плыть вдоль левого берега Иленги, тем более что течение здесь было потише. Но на этом берегу стояло множество домов, откуда ребят могли увидеть, а тот берег был безлюден: там зеленели только пойменные луга, а за ними на холмах с обрывами чернела тайга. В этом месте ширина Иленги достигала полутораста метров, и едва ли с такого расстояния кто-либо мог увидеть из города, что за люди плывут там в лодке.
Приблизившись к этому берегу, Хмелев круто свернул направо, и они двинулись, поглядывая на домишки на том берегу.
Но вот городок кончился. На том берегу потянулись тоже луга, потом, вместо лугов, появились веселые молодые деревца, потом деревья стали выше и темней, а за ними пошел настоящий лес.
А к правому берегу как-то незаметно подполз отвесный известковый обрыв, над которым тоже корежилась тайга. Нижняя часть обрыва размывалась весенними половодьями, поэтому он слегка нависал над рекой, верхняя часть хоть медленней, но разрушалась дождями да ветрами, и большие деревья, которые подступали к обрыву вплотную, уже накренились, цепляясь за землю лишь половиной своих корней, а другая их половина страшными растопыренными когтями висела в воздухе. Некоторые деревья уже рухнули, уткнувшись комлем в край обрыва и выставив мертвые сучья из воды.
– Нетушки! – сказал Ленька. – Давай лучше к тому берегу, а то еще напоремся на чего.
Левый берег оказался приветливей, чем правый. Здесь вместо деревьев и страшных обрывов над водой свисали кустарники, да и течение тут было послабей, лодка пошла шибче, и движок застучал веселей. К тому же солнце, садившееся над тем берегом, стало пригревать ребят последним теплом.
С Леньки спало напряжение, и он блаженно размяк. Луиза повеселела и заулыбалась.
– Ленька, мы, правда, совсем как из книжки: искатели приключений?!
– Ага, – отозвался Хмелев. – Вот Акимыч удивится, когда нас увидит! Ты давай перелезай сюда, а то говорить трудно.
Бочком, цепляясь за борт и стараясь не задеть горячий движок, Луиза перебралась на корму и села рядом с Хмелевым.
– Закусим? – предложила она.
Перед погрузкой ребята переложили сахар и хлеб в пластиковый мешок, который Хмелев сунул под свое сиденье. Банки с консервами лежали тут же на дне. Леня попросил Луизу подержать руль и открыл ножом банку судака в томате. Затем он снова взял на себя управление, а Луиза принялась хозяйничать. Нарезав хлеб прямо на досках широкого сиденья, она постелила себе на колени старую газету и стала готовить бутерброды, выковыривая куски рыбы из банки и укладывая их на хлеб. Первый бутерброд она передавала Леньке, у которого одна рука была занята, следующий готовила для себя.
