Муж тети Вали – столяр промкомбината – уже делал гроб в мастерской "зимнего клуба". Учительский дом стоял пустым, если не считать семьи тети Вали, но люди, жившие рядом со школой, узнав о случившемся, быстро пришли на помощь. Между тем Демьян обежал с мрачной вестью знакомых ребят, те сообщили другим ребятам, а через них о смерти Ядвиги Михайловны узнали и взрослые. Узнал об этом и редактор районной газеты – тоже бывший ученик покойной. Он позвонил в местный радиоузел, и скоро весь город был оповещен о смерти старейшей учительницы Иленска.
К трем часам дня гроб с телом Ядвиги Михайловны стоял перед ступеньками "летнего клуба". Цветов в Иленске специально не выращивали, но поверх черного платья учительницы лежали ветки пихты да ели, и среди хвои горели ярко-оранжевые жарки, сорванные в ближайшем лесу. На ступеньках стояли тетя Валя и Надя. К ним жались Альбина и дразнильщики, все какие-то особенно пришибленные. Рядом с крыльцом поместились другие школьники, в том числе Иванов и Зырянова. Никто из них не обратил внимания на отсутствие Хмелева, Мокеевой и Чебоксарова. Точнее – все подсознательно считали, что они где-то здесь, но никому не пришло в голову поискать их глазами.
По ту сторону двора, а также и справа, и слева тоже стояли ребята и взрослые. Взрослых было человек полтораста. Хмуро глядя на них, тетя Валя негромко сказала Наде:
– Ишь!.. Как померла – вон сколько их набралось, а пока жива была – ни один не навестил.
На крыльцо поднялся редактор. Он предложил считать траурный митинг открытым и произнес небольшую речь. Он сказал, что именно Ядвига Михайловна научила его любить литературу и это привело его к профессии журналиста. Потом несколько теплых слов сказала тетя Валя, потом от имени школьников выступила Надя, которая успела записать свою речь на бумажку. Когда редактор спросил, кто еще желает выступить, все молчали.
– Ну что ж, товарищи... Вот мы и попрощались с Ядвигой Михайловной, сказал директор и спустился с крыльца.
Стоявший поодаль грузовик с траурными полотнищами на бортах, пятясь, стал приближаться к гробу. Вдруг тетя Валя крикнула: "Погодите маленько!", исчезла в доме и тут же вернулась. В руке у нее была мелкая тарелка с волнистыми краями. Дно ее украшал большой цветок розы, а по краям были рассыпаны розочки помельче. Подойдя к гробу, тетя Валя чуть сдвинула хвойные ветки и под сложенные руки покойной подсунула вверх дном тарелку.
– Ну что вы делаете?! Что делаете?! – громко прозвучал в тишине раздраженный женский голос.
– Она знает, что делает, – так же громко и резко и в той же тишине откликнулась Надя.
Больше никто не говорил.
Гроб поставили в кузов грузовика, и тот двинулся со двора. В Иленске не было принято хоронить умерших со скоростью шестьдесят километров в час, как это поневоле делается в больших городах. Машина двигалась не быстрее пешехода, а за ней нестройной толпой шли провожающие. Из самодеятельных музыкантов Дома культуры удалось отыскать только четверых: трубача, барабанщика и двух баянистов. Когда процессия вышла на улицу, этот маленький оркестр заиграл траурный марш Шопена. Но скоро трубач понял, что его инструмент звучит как-то не в лад с баянами, и умолк. Марш продолжали играть два баяна да барабан, который мягко, но гулко отбивал такт.
Первой проснулась Луиза. Сначала она удивленно разглядывала висящую над ней зелень, вместо привычного белого потолка, потом все вспомнила и выпуталась из своего одеяла.
– Ленька, вставай! Утро ведь!
Ленька выбрался из своих ватников (он был мокрый от пота) и взглянул на небо. Тут без векового опыта его дедушки можно было понять, что они поспали неплохо. Солнце уже так грело, что Хмелеву не было противно лезть в холодную воду. Но он с этим и не торопился. Каким-то прутиком он замерил уровень горючего в бачке, добавил туда из канистры и только тогда вылез из лодки, отвязал ее от лесины и, придерживаясь за борт, вернулся на корму. Слабым течением лодку вынесло в Иленгу, а та подхватила ее и понесла обратно к городу.
– Цепляйся! Цепляйся за что-нибудь! – закричал Ленька, нажимая ногой на рычаг, которым заводился движок. Луиза без всякого багра уцепилась за какой-то куст и стала удерживать лодку. Это ей удавалось, потому что у самого берега течение было слабее. Ленька что-то подвинчивал, что-то подкручивал, затем топал пяткой по кикстартеру. Движок только фыркал да чихал, вдруг начинал тарахтеть, но через две секунды умолкал. Ленька бормотал что-то о зажигании, которое барахлит. Это бормотание вызывало у Луизы еще большее уважение к Леньке как к великому мастеру своего дела, но сдвинуться с места лодке не помогало.
И вдруг, когда Ленька уже без всякой надежды топнул пяткой по рычагу, движок заревел и лодка двинулась так быстро, что Луиза чуть не осталась висеть на кусте, за который цеплялась. Скоро она сидела рядом с Ленькой на корме и удивлялась, как сильно изменилась река. Вчера, когда оба смотрели на берег, выискивая место для остановки, они не обращали внимания на то, что делается по другую сторону лодки, а вот теперь они увидели, что река стала раза в три шире, чем была у Иленска, но не потому, что сделалась полноводней, а потому, что ее загромоздил длинный архипелаг островов с бесчисленными протоками между ними. От некоторых островов тянулись уютные песчаные отмели. Вот где можно было бы развести костерок, да напиться сладкого чая, да поваляться на теплом песке, но путешественники не думали об этом.
Они ругали себя за то, что проспали так долго. Луиза правильно догадалась, что ее отец не пустится в погоню ночью, но она была уверена, что он сделает это рано утром. Катер райпотребсоюза был намного быстроходнее лодки Хмелева, значит, они каждую минуту могут увидеть его у себя за кормой. И у Леньки возник хитроумный план. Он вспомнил, как отец говорил, что все суда идут вверх по Иленге вдоль ее низкого левого берега (вдоль которого шли они сейчас), потому что здесь течение слабей, а вниз спускаются вдоль правого, где течение такое, что хоть выключай двигатель да только подгребай веслами.
– Лизка, слушай и понимай, какая у меня голова! Мы с той стороны спрячемся за каким-нибудь островом, лодку привяжем, а сами заляжем и будем наблюдать за этим фарватером. Увидим, как твой папаша проедет, – костер разожжем, поедим горячего... Потом вернемся к тихому бережку и поплывем дальше к Акимычу. А твой папаша пусть себе едет! Приедет к Луканихе, найдет, где наши табором стали, и начнет орать: "Где эти самые, такие-рассякие?!" А ему – в ответ: "Извините-пардон, никаких таких-сяких мы и в глаза не видели". Он, конечно, поколбасится и – назад, и, конечно, по быстрой воде... А мы за островами, за островами... и опять мимо него! Ну? Есть у Хмелева голова или нет?
Луиза признала, что у Леньки есть голова да притом еще "мировецкая".
– Сворачивай! – сказала она, увидев ближайшую протоку.
Ленька свернул налево, прошел небольшую протоку, затем повернул направо. Лодка сразу замедлила ход, такое сильное здесь было течение, а движок все чаще чихал и работал с перебоями. Островок, мимо которого они плыли, ребятам не понравился. Он был низкий, поросший лишь кустарником, над которым не возвышалось ни одного деревца.
– Тут, однако, и дров не найдешь, – пробормотал Ленька.
Они миновали островок. Перед ними метров на двести потянулось открытое пространство, а там, впереди, ребята увидели солидный, с настоящим лесом остров. Хмелев двинулся к нему. Течение становилось все сильнее, движок работал все хуже, явно выбиваясь из последних сил.
– Не! Надо к бережку, – сказал Хмелев и направил лодку не к тому берегу, у которого они ночевали, а к более близкому теперь – скалистому, с торчащими лишь у самой воды редкими кустиками. Он вел лодку наискосок против течения, держа на один из тех кустиков, однако чувствовал, что их постепенно сносит назад. Ленька понял, что так дело не пойдет. Он решил не идти больше наискосок, а направить лодку прямо поперек стремнины, чтобы скорей проскочить ее и попасть в нечто похожее на бухту – большое округлое углубление в скалистом обрыве. Там уж, надеялся Ленька, течение будет послабее. Через несколько секунд он с ужасом понял, куда угодил.
– Крюк! – выкрикнул он страшное для иленчан слово.
– Водоворот! – отозвалась Луиза не менее страшным в этих местах словом.
Движок, хоть и с перебоями, еще работал, но лодку очень быстро несло боком на скалистый мыс, выступавший далеко в русло реки. Те, кто летал над ним в самолете или вертолете, говорили, что он действительно похож сверху на огромный каменный крюк, направленный острием против течения. Казалось, природа поставила его здесь служить ловушкой для самой быстрой протоки Иленги, перехватывать ее воды и заставлять обратиться вспять.
– Лезь вперед! – закричал Ленька. – Дай багор! Упирайся веслом в случае чего!
