- Никита, как ты думаешь, будет правильно: "Совести рана" или "Совесть тирана"? Вроде и так и так можно.
Никита подумал и ничего не смог придумать, а отец услышал, повернулся к Карпе и сказал:
- Совесть тирана, конечно. Совесть тирана - она чернее ночи. Сколько народа погублено, сколько преступлений совершено... А рана совести, она хоть и темная, но ведь рана. А значит, болит. Значит, беспокоит, мучает. Человеку хочется стать лучше, чище, чтобы не болела эта рана... Так, наверное? У вас разве никогда не болит совесть?
Карпа посмотрел на Никиту и ничего не сказал. Никита тут же вспомнил вчерашнее ночное купание, но тоже ничего не сказал. А отец начал другую песню:
Дзынь-бом! Дзынь-бом!
Слышен звон кандальный.
Дзынь-бом! Дзынь-бом!
Путь сибирский дальний.
Дзынь-бом! Дзынь-бом!
Слышно там и тут.
Нашего товарища на каторгу ведут...
Отец остался ночевать в штабной палатке. Никита выходил ночью по своим делам и видел, что там все еще горела свечка и две большие тени двигались по полотну.
* * *
А утром отец уезжал в Архангельск.
После завтрака его провожали к "макарке" все трое: Карпа, Никита и Ленька. Володя уезжал вместе с ним, его вызывали в губком комсомола.
Стоя на шатком причале, все трое долго махали руками "макарке" вслед, пока он не скрылся за излучиной реки. Потом повернули и медленно побрели назад, увязая в песке. Никита бросил случайный взгляд на берег и вдруг замер как вкопанный.
- Ты чего? - спросил Карпа.
- Ребята, да это же та самая лодка! - сказал Никита и показал пальцем на лодку, стоящую ближе к ним от причала. На ее борту отчетливо белело название: "Эсмеральда-2".
- На этой лодке приплывал к Павлику на встречу поручик Любкин, сказал Никита. - Помните, на Зеленую Кошку ходили. Вы тогда прибежали, а он уплыл... Я название запомнил. Больно мудреное... "Эсмеральда-2".
- Так, - засуетился Карпа. - Все ясно. Поручик Любкин приехал сюда клад искать на "Святителе Михаиле". Клад он с дружками спер и увез на этой лодке, это мы знаем. А дальше... А дальше что?
Он озадаченно уставился на друзей, дальше ему фантазии не хватало.
- А откуда ты знаешь, что он увез клад? - спросил Ленька.
- Да мы сами видели, - выпалил Карпа и осекся.
- Плавали вчера! - догадался Ленька. - Эх бы!
- Да мы их зато застукали на месте, Ленька! Мы же для дела! рассказывал возбужденно Карпа. - Они золото и ящики в лодку погрузили. Здоровые! А лодку мы потеряли в темноте. А лодочка - вот она! Будем теперь за ней присматривать. Тут всех и накроем. За лодкой-то они обязательно придут!
Ленька неодобрительно покачал головой.
- Верность! - прошептал хитрый Карпа.
- Честь! - ответили хором Ленька и Никита.
Теперь каждую свободную минуту ребята бегали смотреть, на месте ли лодка.
В этот раз Володя вместо себя оставил Никиту, поэтому ему было не до "Эсмеральды" - только поспевай. Он выделял продукты для дежурных, командовал на линейке, распределял задания на день, бегал в деревню договариваться о работах.
Однако "Эсмеральда" стояла на месте, примкнутая к ржавой скобе большим висячим замком. Карпа внимательно осмотрел лодку, но ничего интересного не обнаружил. В нее потихоньку набиралась через швы вода, было ясно, что в этот день лодкой никто не пользовался. Ничего не происходило и на "Святителе Михаиле".
Утром следующего дня Никита проснулся раньше всех - ему нужно было развесить крупу и сахар для завтрака. Он разбудил дежурное звено - своих "чаек"; помог Маше развести огонь на кухне и мотнулся на берег.
"Эсмеральды" не было!
Никита спустился к лодочной стоянке. Скоба была на месте, остальные лодки стояли как вчера, а "Эсмеральда" исчезла. Вода еще не размыла след от ее носа на песке.
Никита примчался в лагерь и разбудил Карпу и Леньку.
- Упустили! Упустили! - горестно причитал Карпа.
Договорились не спускать с причала глаз ни на минуту.
До двенадцати Карпа и Ленька ухитрялись сменять друг друга у камня. Лодки не было. В двенадцать Карпа должен был вести свое звено за грибами на ужин Маняша обещала жареную грибницу с картошкой. Ленька со своими ребятами уже ушел в деревню ворошить сено.
К обрыву отправился Никита.
Он лежал под камнем и смотрел на сверкающую реку, положив подбородок на сцепленные руки. Солнце грело, ветерок обдувал. Глаза сами собой закрывались. Никита задремывал. Потом с усилием разлеплял их и снова таращился на реку.
Река слепила расплавленным солнцем, и глаза закрывались снова...
Глава 28
СПАСЕНИЕ ПОД ПАРУСОМ
...Кто-то сильно тряс его за плечо и кричал над ухом:
- Никита! Да Никита же!
Никита вскочил. Рядом стояла Машка-моряк.
- Ой, Никита! - закричала она, глядя на него круглыми, как вишни, глазами. - Ой, Никита, бежим скорее! Сережка себе руку оттяпал!
Уже на бегу Никита спросил:
- Как оттяпал-то?
- Топором, - сказала Маша, не отставая.
Еще издалека он увидел, что рука на месте. Бледный Сережка Тыров сидел на скамье за пустым обеденным столом и держал ее поднятой вверх. Из черной раны от запястья к локтю текла густая кровь. Две девочки из Машиного звена суетились вокруг него, накладывая жгут по всем правилам санитарного искусства.
- Пальцы все шевелятся? - спросил Никита, подбегая.
Сережка чуть-чуть подвигал ими и сказал:
- Вроде все.
- Тогда еще ничего, - сказал Никита. - Остальное заживет.
Санитарки затянули жгут, и кровь постепенно перестала сочиться из раны. Они осторожно вытерли ее ватой с перекисью водорода и забинтовали руку.
Жгут нельзя держать больше часа, - сказала Маша, отводя Никиту в сторону. - Омертвение может начаться... Рана глубокая, ее зашивать надо.
- Ой, а "макарка" будет только к обеду, - заохали девчонки.
- Пойдем на катере, - решительно сказал Никита Маше. - Тут пять километров ниже больница есть. Володя говорил. Давайте ведите Сережку, сказал он девчонкам.
- Я сам, - сказал раненый.
Его усадили на среднюю банку. Маша встала к парусам. Никита оттолкнулся багром, и катер медленно тронулся.
Вдвоем с Машей они осторожно провели катер по узкости, отталкиваясь баграми от заросших берегов маленькой речки. Никита последний раз оттолкнулся от дна, и мощное двинское течение подхватило легкое суденышко.
- Поднять грот! - скомандовал капитан.
Маняша повисла на фалах всем телом и быстро подняла парус. Ветер подхватил его, выровнял, наполнил. И "Будь готов!" понесся вперед, взбивая крутым носом пенные брызги.
- Терпи, Серега, - сказал Никита. - Вмиг домчим.
- Я ничего, - ответил Сережка, подняв раненую руку вверх и придерживая локоть здоровой ладонью.
* * *
Через полчаса седая врачиха уже осматривала Сережкину руку и одобрительно хмыкала.
- Правильно обработана рана. Кто это у вас такой опытный?
- У нас санитары есть, - сказала Маша. - А вообще-то у нас каждый умеет...
- Ну, ну, - сказала докторша. - Подождите в коридоре. Сейчас заштопаю вашего пациента. И сможете забрать его обратно. Кость не задета.
Она отошла к белому столику и стала набирать в шприц прозрачную жидкость. Бледный Сережка побледнел еще больше и проводил Никиту с Машей жалобным взлядом.
Они сидели на скамейке, смотрели на дверь и слушали. Слабо пискнул Сережка и замолчал надолго. Звякнуло что-то. Опять тихо.
- Хорошо, быстро успели, - сказала Маша.
- Как же это ты меня нашла, Маняша? - спросил Никита.
- Да все знают, что вы на обрыве несколько дней уже кого-то ждете, ответила она.
- Кого ждем? - опешил Никита.
- Не знаю, - сказала Маша. - Ты, например, Эрну.
Никита вытаращил глаза.
- А про Эрну откуда знаешь?
- Я про тебя, Никита, все знаю, - сказала тихо Маша, наклонив голову и ковыряя носком тапка щель в чистых половицах. - И что ты в цирке работал... И как в бойскаутах был... И как к этой задаваке на день рождения ходил...
Пораженный Никита не успел ничего сказать.
Открылась дверь, и докторша вывела повеселевшего Сережку. Рука у него была заново забинтована и висела у груди на марлевой петле.
- Получайте вашего раненого, - сказала докторша. - И топорами там поосторожней орудуйте. А то у меня ниток не хватит всех зашивать.
Обратно шли галсами, ловя ветер. Через час стал виден знакомый косогор и черный косой корпус "Святителя Михаила". Никита ловко загнал катер в устье. Маша спустила парус. Еще минут двадцать толкали баграми на место постоянной стоянки.
- Вылазь, приехали! - наконец весело сказал Никита.
Все звенья уже собрались к лагерю - приближалось время обеда. Встречать их на берег высыпал весь отряд. Когда улеглись крики и суета, Карпа тронул Никиту за рукав:
- А "Эсмеральда"-то, - сказал он грустно, - опять у причала стоит... Опять прозевали.
* * *
Вечером этого суматошного дня, когда они все трое, как обычно, залегли под камнем над обрывом, с "макарки" сошел Володя. Он вскарабкался к ним и сказал:
- А тебе письмо, Никита.
