А папа даже в затылке почесал:
— Ну я пёс, ну и пёс, чудо, а не пёс! Как же это он вырвался от Петра Петровича? Ума не приложу! Делать нечего — пусть едет!
Папа потрепал Ромчика за уши и сказал маме:
— Пойди в кассу и купи билет. Хоть Роман Полканыч и пёс, а без билета ему ехать не положено.
Ромчик точно понял, что его простили и решили взять с собой в Оханск. Он вырвался от меня и стал волчком крутиться около багажа, стараясь поймать свой короткий хвост. В порыве буйного восторга он отказался даже от куска белого хлеба, брошенного ему сердобольной бабушкой.
По правде сказать, прибытию на пароход Ромчика были рады все: и папа, и мама, и бабушка, и даже многие пассажиры. Они громко смеялись, наблюдая за проказами Ромки. А один старик, с белой как лён бородой, сказал:
— Несчётное число лет на белом свете живу, а егозливей этого пса ни разу не видывал!
Обрадованная бабушка кинула моему другу большой кусок колбасы.
— Ай, ай, ай, какое расточительство, Ольсен! — рассмеялся отец, погрозив бабушке пальцем. Он всегда, когда был в хорошем настроении, называл мою бабушку, Ольгу Алексеевну, свою маму, коротким именем «Ольсен».
— А ты не сердись, Саня, — сказала папе бабушка, — ведь и я люблю Ромчика не меньше, чем Гриня…
Потом мы узнали, как Ромчик удрал от Петра Петровича. Он, оказывается, вскочил на открытое окно, опрокинул горшки с цветами и спрыгнул со второго этажа.
Ранним утром наш пароход подошёл к пристани Оханск.
Когда мы приехали в город, мой друг, как настоящий хозяин, бегал по новой квартире и обнюхивал каждый угол: всё ли в порядке. Видимо, решив, что опасности нет никакой, Роман Полканыч мирно улёгся у двери и, свернувшись калачиком, уснул чутким собачьим сном.
* * *
…Прошло лето, прошла зима, прошла весна, и снова наступило лето. Ещё зимой мы с папой мечтали отправиться на несколько дней за город — отдохнуть, порыбачить, побродить по лесам… Пришло, наконец, время папиного отпуска. Мы оставили бабушку домовничать и, взвалив на плечи рюкзаки с едой, отправились в путь. Ромчик, конечно, дома не остался. Он, склонив голову на бок и тщательно обнюхивая землю, с деловитым видом бежал впереди нас. Порой он останавливался, дожидаясь нас, а дождавшись, снова устремлялся дальше.
— Хороший пес, если разобраться, — смеясь сказал папа, глядя на Ромчика. — На самом деле, друзья мои, Роман Полканыч за последнее время забросил все свои проказы, а что до его собачьей верности, — то она просто удивительна. Ведь твой пёс, Гринька, предан тебе, что называется, и душой, и телом.
Через час мы подошли к быстрой речушке и решили сделать привал. Чтобы избавиться от обжигающих лучей июльского солнца, папа натянул на колья свою фронтовую плащ-палатку. Мама занялась заготовкой сучьев для костра, а я побежал с чайником к речке за водой. Ромчик, тяжело дыша, мчался за мной по пятам. Подбежав к речушке, он стал жадно лакать прозрачную воду, виляя от удовольствия своим коротким хвостом.
— Гав! Гав! — лаял Ромчик и глядел на меня так умильно, словно хотел сказать: «Пей! Пей!»
— Хороша речная вода, Ромчик? — спросил я.
— Гав! Гав! Гав!
— Ну и я попробую! — сказал я и припал грудью к пологому берегу.
Весело потрескивал костёр, на котором посвистывал и тяжело вздыхал наш медный походный чайник. Папа, напившись чаю, тотчас же заснул богатырским сном. Потом уснула и мама. А мне спать совсем не хотелось. Я слушал стрекотание зелёных беспокойных кузнечиков, вдыхал сладкий запах мяты, разглядывал тихое, светлое небо, по которому медленно плыли облака. Роман Полканыч зорко следил за каждым моим движением, точно боялся, что я уйду куда-нибудь без него.
— Давай, Ромчик, побегаем по лугу немножечко, — предложил я и побежал к лесу. Мой друг не заставил себя дважды приглашать и кинулся за мной.
Не знаю, далеко ли мы убежали бы в тот час, если бы не появление большой чёрной змеи, на которую я наступил босой ногой (я снял башмаки у костра, чтобы легче было бежать). Холодная, как снег, и скользкая, как мыло, змея поднялась на своём коротком хвосте и впилась в меня зелёными немигающими глазами. Я точно прирос к земле. Куда прыть девалась!
— Погиб!.. — мелькнула мысль, но я молчал и, холодея, продолжал смотреть на своего врага.
Роман Полканыч, ощетинившись и грозно оскалив острые белые клыки, молнией метнулся к чёрной змее и стал рвать её, ожесточенно и яростно топтать сильными лапами. Змея, то извиваясь, то вытягиваясь во всю длину, бешено кусала собаку в грудь и в морду.
Я пришёл в себя и закричал: «Папа! Лапа! Пала!»
Подбежал отец и прикончил гадину своей дубовой тростью. Тогда я вспомнил о Ромчике. Его возле нас не было. Он лежал у тлеющего костра, жалобно повизгивая и зализывая раны от укусов змеи.
Мама только что проснулась и спрашивала:
— Что случилось? Что случилось?
— На Гришу напала гадюка, и Ромчик спас ему жизнь, — сказал пала и опустился на корточки перед моим верным другом.
— Спасибо тебе, пёс, спасибо, — бормотал отец.
Мама кинулась целовать и обнимать меня, а потом подбежала к собаке и стала её горячо ласкать.
Тут папа словно очнулся. Он бросился к костру, подбросил в него хворосту, и костёр ярко запылал. Потом пала схватил проволоку, на которой висел чайник, и сунул один конец в пламя, а другой конец обмотал мокрым полотенцем.
Я с удивлением следил за тем, что делал отец.
— Что ты делаешь, лапа?
— Увидишь. Держи Ромчика, чтобы не убежал. Будем его лечить, — ответил папа, покусывая губы, наверное, от волнения.
Но Ромчик и не собирался удирать: он, взвизгивая, катался по траве и потирал лапами мордочку, на которой выступили алые капельки крови.
— Потерпеть придется тебе, Романушка, — ласково приговаривал папа и, достав проволоку из огня, крикнул маме:
— Зажми пса коленями и держи крепче…
С силой сжав рукой челюсти Ромчика, отец выдавил пальцами немного крови из ранок и стал прижигать их раскалённой проволокой. Роман Полканыч яростно рвался, выл и рычал и даже пытался укусить.
Я плакал и уговаривал его немножечко потерпеть, если он хочеть жить на белом свете.
Когда операция закончилась, я привязал Ромчика, чтобы не убежал.
Печальное происшествие всех нас так огорчило, что мы решили немедленно двинуться в обратный путь.
— Убери свою веревку, ведь собака очень больна и никуда от нас не убежит, — посоветовал папа, и я снял с Ромчика ошейник.
Бедный Роман Полканыч уже не бежал впереди: он уныло плёлся в нескольких шагах от нас и продолжал временами печально и тихо взвизгивать, жалуясь на нестерпимую боль.
Папа всю дорогу молчал и часто останавливался, дожидаясь, когда подойдет Ромчик.
— Что, Романушка, больно, говоришь, а? Ну, ничего, поправишься! Ты у нас молодчага, — говорил отец и, склонившись, ласково проводил рукой по голове моего верного друга.
К закату солнца мы пришли домой. Ромчику делалось всё хуже и хуже, он уже не вставал с войлока, на котором всегда спал, отворачивался от воды, умные глазки его были полузакрыты. Я принёс ему молока и печонки, но Ромчик словно не замечал своего любимого кушанья.
— Сходил бы ты, Александр, в ветеринарную лечебницу: может, вылечат нашего Ромчика, — сказала мама, обращаясь к отцу.
Через полчаса отец пришел с молодым человеком, от которого пахло лекарствами. Отец сказал ему:
— Очень прошу вас, товарищ врач, вылечить пса: ведь он спас нашего сына и вполне заслужил, чтобы ему спасли жизнь.
Ветеринарный врач улыбнулся:
— Постараюсь помочь вашему горю. Очень хорошо, что вы прижгли ранки горячим железом, очень хорошо! А сейчас мы поглядим на укусы. — И, присев возле молчаливого, равнодушного Романа Полканыча, врач легонько потрепал его рукой по спине и весело сказал:
— Вот сейчас промоем собачке ранки, потом укольчик сделаем, лекарством угостим, и дело пойдёт на лад, — и дело, говорю вам, пойдет на лад, — приговаривал молодой доктор.
Когда Ромчику был сделан укол, ветеринарный врач спросил:
— Нет ли у вас в доме красного вина?
— Есть, кажется… А что? — удивился папа.
— Это помогает… Налейте-ка столовую ложку.
Роман Полканыч лежал пластом на войлоке, тяжело и часто дыша. Когда врач раздвинул ему палочкой зубы и влил вино в рот, пес покорно проглотил его и снова уронил голову на пол.
Прощаясь, ветеринарный врач обещал зайти на другой день, а мне сказал:
— Вылечим собаку, не волнуйся… Да, а как звать твоего спасителя?
— Романом Полканычем, — ответил я.
Врач приподнял густые брови и расхохотался:
— Ха-ха-ха! Вот здорово — Роман Полканыч! Жучка, Шарик, Каштанка — это я слышал, а вот. чтобы пса называли по имени и отчеству, в первый раз слышу… Ха-ха-ха!
Мама и папа тоже рассмеялись, но мне было не до смеха, и я сердито отвернулся от доктора.
