В этот день на баркасе были четыре водолаза. Трое из них спускались на дно и, по правилам, могли спуститься во второй раз только через 4-6 часов или, что еще лучше, на другой день. Последним под воду пошел Киндинов. Ему дали задание: выяснить, открыты ли забортные клапаны. Он пролез в лодку через люк, проработал там 1 час 20 минут вместо полагающихся 55 минут и, вылезая наверх, зацепился спинными грузами за крышку люка. Голова его торчала на палубе, а корпус — внутри лодки. Груз приковал его, он не мог двинуться с места, а на уши, от долгого пребывания под водой, с все прибывающей силой давил невидимый враг, сжатый воздух спирал дыхание, и перед глазами ходили круги.
И тогда спокойно, совершенно спокойно,— такое спокойствие вырабатывает только опасная профессия,— он вызвал к телефону старшину, инструктора-водолаза, товарища Хандюка.
Один вопрос:
— Филипп Кондратьевич, мне помирать?
Тот крикнул:
— Выручим! — и бросил трубку.
Никогда так не спешил одеваться Хандюк, как теперь. Он знал: ему нельзя итти{1} под воду — он только что вышел со дна.
Он знал, что раскует навеки оглохнуть. Ведь могут лопнуть барабанные перепонки, и он был твердо уверен, что не выдержат кровеносные сосуды.
Но под водой, прикованный мертвой хваткой, сидит товарищ, спокойно вопрошающий:
— Мне помирать?
Бросился на 32-метровую глубину Хандюк, распутал Киндинова, вытащил его наверх, к солнцу.
Барабанные перепонки Хандюка выдержали, но сразу посинели рука и грудь — в изобилии порвались мелкие кровеносные сосуды. Неделю боролся со смертью Хандюк. Ему закатывали ванны в 39 — 40°, он ночами не спал. В горячечном бреду ему казалось, что беэумная ноющая боль подбирается к сердцу.
Выдержал. Выздоровел. Окреп.
С водолазом держат связь по телефону.
И был другой случай. Ученик-водолаз спустился на дно. Феска сползла с головы и ослепила глаза, ноги запутались в колючей проволоке на дне, а когда водолаз нагнулся, чтобы распутать, обвила проволока руку, и, кусая, впилась в тело.
И заплакал парень. Разрыдался под водой. И плач его пошел по телефояу наверх, на палубу. Спустился Хандюк, распутал проволоку и вытащил парня наверх. Испугом отделался водолаз...
«Орлан» поднимали дважды. Пробовали поднять воздухом — не вышло.
Подняли и ввели в сухой док южной Севастопольской бухты.
Даже заржавленный, даже в ракушках, с оторванной кормой «Орлан» прекрасен. Стройные линии его корпуса тонки и грациозны. Они напоминают тончайшую работу на заводах точной механики.
Безжалостный автогенный сварщик уродует «Орлана»— он режет его борт.
Даже заржавленный, даже в ракушках, с оторванной кормой «Орлан» прекрасен.
Рабочие в две смены разгружают внутренность лодки. Там много богатств — цветные металлы, электроустановки, электрооборудование.
И вот — последний день. Сегодня на «Орлане» — аврал. Он начинается с 6 часов утра и кончается в 3 часа ночи. Сегодня с «Орлана» выгружено 5 тонн грязи, и пловучий кран своим тонким хоботом выхватывает из внутренности лодки два электромотора и два 8-цилиндровых дизеля. Они в полной исправности.
«Орлан» обезглавлен и обескровлен. Начальник командует, рабочие открывают кингстоны дока, и в открытые отверстия с шумом и грохотом врывается море. Док в несколько часов наполняется водой. Потом отводят ворота, и «Полтава» на буксире уводит «Орлана».
«Орлан» стоит в главной базе Эпрона. Рабочие по-прежнему возятся в его внутренностях, извлекая оттуда все ценное.
Автогенный сварщик режет его борта. Получается железо, лом-габарит. Оно идет на склады «Рудметаллторга», и цена ему — полтинник за 16 килограммов.
«Орлан» вводят в док.
Воронков 45 минут промывал туннель, а теперь его поднимают наверх и на 34-метровой глубине выдерживают 15 минут.
Ему скучно в вынужденном бездействии, и я слышу в телефонную трубку — Воронков насвистывает под водой залихватскую плясовую. Он высвистывает ее дважды и с нетерпением кричит наверх:
— Скоро, что ли?
— Шесть минут осталось!
Это сообщение приводит его в уныние, его настроение резко меняется, и песенный мотив становится заунывно-тягучим.
Воронков, стоя под водой, поет:
Во субботу, в день ненастный,
Нельзя в поле работать,
Нельзя в поле работать,
Ни боронить, ни пахать...
Хроленко держит по телефону связь с другим водолазом, пошедшим на смену Воронкова.
Он беспрерывно командует:
— Трави шланг водолаза!
— Подбери сигнал!
— Стоп, так!
Жарко. Море спокойно. Водолазы сегодня спешат. Они кончают промывать последний туннель. Вечером, когда темнота надвинулась с гор, производитель работ докладывает:
— Туннели промыты, товарищ начальник!
Завтра на место гибели «Баранова» «Кабардинец» приводит киллектор. Туннели промыты, и сейчас миноносец будут готовить к подъему.
Нам не повезло в этот день. Было жарко. Море зеркалилось, и ничто не предвещало беды. И вдруг, неожиданно, совершенно неожиданно с верхушек новороссийских гор на нас бросился норд-ост. Сначала далеко, у самого берега, пошли волны, и на их верхушках показались белые кружева, потом волны быстро пошли на нас и через несколько минут бились уже о борта судов. Водолазные баркасы вздымались на волнах, и водолаза качало под водой.
— Подъем! — скомандовал старшина, и товарищи потянули водолаза наверх.
Командир на мостике, у машинного телеграфа, с великой злобой смотрел на подернутые туманом горы: там, за ними, родился норд-ост.
В глазах командира были бешенство и злоба.
— Проклятье! Тысяча дьяволов! Нужно спешить, а тут, не угодно ли, норд-ост!
И вот мы бесцельно стоим, нас покачивает на волнах, мы уже четвертый час ждем погоды — может быть, утихомирится норд-ост.
Но сегодня не видно ему конца, и командир отдает приказ сниматься с якоря. Шлюпка идет к бочкам, и когда она возвращается уже обратно к кораблю, на наших глазах новороссийский норд-ост откалывает вторую штучку. Белая пена внезапно исчезает с волн, волны становятся меньше, и через несколько минут море снова зеркалится.
Норд-ост исчез так же внезапно, как внезапно бросился на нас с гор. Мы потеряли несколько часов, день уже клонился к вечеру, и потому так нервничают инженер Горюнов и капитан Григорьев. Они поднимают «Баранова». Горюнов три зимних месяца работал над проектом подъема. Судоподъемное дело в СССР — новое, и потому в нем нет ни прошлого технического опыта, ни десятилетиями установленных традиций.
Инженеру дана задача: миноносец под водой, извольте поднять его наверх. И инженер Горюнов три долгих месяца бесчисленными математическими вычислениями и кривыми чертежей поднимал и наконец поднял «Баранова». Поднял на бумаге. Теперь водолазы, матросы, такелажники проводят в жизнь вычисления Горюнова и вместе с инженером готовят подъем миноносца.
«Баранов» погиб давно. То было бурное время — 1918 г. Загнанные в ловушку немцами, бессильные вести революционную борьбу, красные моряки потопили часть царского Черноморского флота.
Другую часть — ту, что теперь по милости Врангеля стоит и разрушается в Бизерте, увел на милость победителей в Севастополь — на сдачу фельдмаршалу Эйхгорну — адмирал Тихменев.
Революционные моряки напутствовали уходящих сигналами на кораблях:
«Судам, идущим в Севастополь. Позор изменникам!» Это было 17 июня 1918 г. А на другой день, 18 июня, вахтенные оставшихся в Новороссийском порту боевых кораблей Черноморского флота увидели на флагманском корабле поднятый сигнал:
«Судам из бухты выйти на внешний рейд!»
Тогда революционные матросы и командиры подняли на кораблях сигналы:
«Погибаю, но не сдаюсь!» и вышли из бухты.
В 4 часа дня эскадренный миноносец «Керчь» миной Уайтхеда взорвал миноносец «Феодосия». Через 25 минут все суда затонули, и рейд оказался мертвенно пустынным. Так смертью храбрых, с сигналом: «Погибаю, но не сдаюсь!» погиб миноносец «Баранов».
И вот результат. Водолазы доносят: на 28-метровой глубине лежит на дне миноносец «Баранов». Минные аппараты на миноносце в боевой готовности.
Глубоководный снаряд, которым была обследована на дне моря подводная лодка «Орлан». Стоит конструктор глубоководного снаряда инж. Каплановский.
— Скорей, скорей! Южная ночь наступает быстро, солнце спешит за горы, а мы все еще возимся с первой парой полотенец. Скорей, скорей!
Два водолаза встретилась на дне и, прижавшись друг к другу шлемами, вдосталь наговорились. Без телефона под водой медный шлем становится звукопроводным, и люди на дне могут свободно разговаривать.
