одинаково. Заправив постель и, взяв свою зубную пасту с щёткой, я вышла на кухню, где бабушка готовила что-то на шипящей сковороде.
– Проснулась? – улыбнулась она мне.
– Да, – ответила я ей дружелюбной улыбкой, хотя внутри была бы не прочь ещё часок поваляться в постели.
– Умывайся, сейчас картошку с грибами будем есть. Ты мясо начала кушать? – косо посмотрела бабушка, а дед тем временем читал газету.
– Нет, не начала, – устало выдохнула я.
– Как так? Умрёшь ведь! И так шея как телячий хвостик, – возмущённо покачала головой бабушка и показала свой указательный палец, который в её понимании видимо был идеально подогнан под телячий хвостик.
– Не умру, куккамай, многие люди не едят мяса и не умерли же.
– Многие люди в колодец прыгнут, ты тоже за ними?
– Нет, я это делаю не из-за всех, просто не хочу есть животных. Я не хищник, – процедила сквозь зубы я, энергично орудуя зубной щёткой.
– Ну, ладно, ваше дело. Моё дело предложить…
– Ваше дело отказаться, – закончил за бабушку дед, оторвавшись от газеты.
Бабушка промолчала на эту заметку деда, но я почувствовала, что где-то над ней сверкнула молния из-за его вмешательства в разговор. Дед всегда был на моей стороне, стараясь принять мои решения, даже если они во многом расходились с его мировоззрением. Уверена, что не каждое моё действие устраивало его внутренний мир или казалось ему логичным, но он был не против дать мне свободу действий, чтобы я все-таки сделала, а потом пожалела. В случае с бабушкой и её волевым характером, такой трюк не проходил. Она могла закрыть глаза и покачать головой, но при этом всегда оставалась только при своём мнении, каждый раз ожидая повода, чтобы в очередной раз напомнить о нем. Как бы мне не хотелось этого признавать, но эта черта характера передалась и мне. Но при всем при этом, она все же не стала готовить пироги с мясом, ограничившись яйцами, яблоками, картошкой, не стала жарить мясо с картошкой, а выбрала грибы, как страховку. Она меня любит, какая бы чушь не зародилась в моей голове, которую ей, как деревенскому жителю, не понять.
– Чем сегодня будем заниматься? – спросила я за столом.
– Ничем, – хором ответили старики.
Бабушка усмехнулась, глядя на дедушку.
– А чем нам заниматься? Все дела уже закончились. Теперь только отдыхать, – улыбнулся дед.
– Отдыхай, каникулы же, – добавила от себя бабушка.
– Можем в лес за вениками съездить, – предложил дед и посмотрел на бабушку, ожидая её слова.
– Можете, небо хмурое, но дождь вроде не передавали, – сказала она. – Я все равно не поеду. Освежитесь.
– Клёво! – обрадовалась я.
Возможность выбраться из дома в хмурую погоду и потрястись в телеге с запряжённой лошадью, неспешно ковыляющей по дороге, могла бы напугать кого угодно, но не меня. Нахлобучив на голову большую вязаную зимнюю шапку, обмотавшись шарфом и накинув тёплую куртку, я запрыгнула в огромные резиновые сапоги и выскочила во двор вслед за дедом. куккащей вывел Ласку из конюшни, за которой теперь по пятам шёл испуганный гнедой жеребёнок, которому старики ещё не придумали имя, хотя он гулял по белому свету вот уже три месяца. Раньше дед доверял мне вести лошадь или разрешал её гладить, но сейчас с появлением жеребёнка она стала агрессивнее и дед запретил мне подходить близко. Правда сейчас Ласка казалась спокойной, а её жеребёнок уставился на меня, не признавая во мне никого, из живущих в этом доме. Он осторожно выглянул из-под своей матери и замер, наблюдая за мной. Дед запрягал лошадь, периодически отталкивая любопытного жеребёнка, который был не прочь пожевать дедову фуфайку. Забавная картина. куккащей даже несколько раз громко выругался, но жеребёнка надолго не хватало.
Бабушка как обычно проводила нас взглядом, когда мы ехали вниз по улице. По деревне мы ехали не спеша, но, когда оказались на дороге, тянущейся через поле, дед поддал вожжами и лошадь резко дёрнулась вперёд, выбрасывая из-под копыт комья грязи.
– Застоялась в конюшне, бедолага, – улыбнулся дед. – Вон как чешет.
Выбрасывая комья сырой земли, Ласка рысью мчалась вперёд, заставляя нас трястись в старенькой телеге, поскрипывающей на кочках ещё сильнее. Рядом с нами мчался маленький жеребёнок, иногда преодолевающий свой страх и убегающий вперёд, а через какое-то время трусливо возвращающийся к матери. Маленький, с длинными непропорциональными для взрослой лошади ногами, с коротким хвостом, он казался ещё милее и неуклюжее. Дед присвистывал, подгоняя лошадь, но при этом никогда не давал себе вольности, заботясь о своей любимице.
По серому осеннему небу ветер гнал облака куда-то в неведомую даль. Обнажённый осенью лес чернел на горизонте, куда несла нас лошадь. За глубокими оврагами, сомкнувшимися петлёй вокруг Иоково, раскинулись черные вспаханные недавно поля. По высохшим и пожелтевшим лугам неспешно бродило стадо коров тех сельчан, что ещё не решились запирать корову дома в хлеву. Скоро придёт зима и вся деревенская скотина будет ограничена лишь пространством хлева, прячась от зимних холодов в соломе, жуя сухое сено и мечтая о сочной весенней зелени. В глубоких колеях, образованных передвижением сельхоз техники, набрались лужи, по которым с гулом пролетающий ветерок рисовал рябь. Время от времени в выси басом гудел сильный ветер, подбрасывая хищных птиц, высматривающих в поле свою добычу.
Через некоторое время Ласка замедлила темп, переставая выстреливать грязью в дедову телегу, и мы спокойно поплелись дальше.
– Устала, – констатировал ласково дед.
Жеребёнок же, чья энергия била ключом, все ещё бегал вокруг нас, то срываясь на рысь, то замирая, следя за чем-то невидимым нашему взгляду. Когда он прыжками подбегал к матери и пытался и потянуться к её соскам, Ласка одаривала его лёгким играющим ударом хвоста, велев ему немного повременить. Несмотря на всю унылость этого серого обычного осеннего дня, на меня даже не думала нападать грусть или тоска. Я там, где, наконец-то, чувствую себя свободной.
Несмотря на мои первоначальные ожидания, вернулись мы с дедом нескоро. куккащей, видимо, как и его любимица, застоялся дома и не торопился возвращаться обратно в свои четыре стены к обычным бытовым делам, которые окружали его на протяжении всей жизни. Да и сама я совсем не сопротивлялась нашей задержке, любуясь глубокими оврагами и балками, заросшими молодыми осинами и берёзами. Пока куккащей нарезал прутья для веника, я оставила его ненадолго и отправилась к старому заброшенному колхозному саду, где был родник, рядом с которым мы отдыхали летом с Елизаром после нашей велопрогулки.
С приходом осени и с окончанием листопада, сад растерял весь свой шарм,
