Офицер сурово, из-под бровей, посмотрел на нас и скомандовал резко:
— Вниз!
Пока мы ходили, Потатин раздобыл Филютеку другую коробочку. Филютек шлепнулся на прежнее место, воскликнул восторженно: «Какое море, красота!» — и сунул голову в коробку.
Шторм усиливался. Но я воспринимал все, как в каком-то полусне, вяло, безразлично. Звучали команды, гремели звонки, бежали матросы, но все это я видел как будто бы откуда-то со стороны, издалека.
А лодка жила своей напряженной жизнью. Она выполняла задание.
Я засыпал, просыпался, опять засыпал. И в полусне слышал, как кто-то сказал, что лодка начинает погружаться. Идти в такой шторм по поверхности нельзя. И сразу на лодке стало шумнее, суетнее, вроде бы даже звонки зазвучали громче.
Я не ощутил, чтобы лодка шла вниз. Просто стало меньше качать. А потом качка прекратилась совсем и исчез шум волн.
Я прошел в первый отсек, сел на ступеньку металлического трапа, до блеска отдраенного каблуками. Здесь было очень тихо, и мне почудилось, как под огромной тяжестью воды похрустывает корпус лодки, будто корка перезревшего арбуза. Я подошел поближе к корпусу, присмотрелся. Железо было сырым. По нему катились росинки.
В помещении лодки периодически то становилось жарко и душно, то сифонил холодный ветер, когда начиналась продувка.
И под водой мы тоже шли долго. Филютек понемногу ожил.
К нам зашел старпом.
— Как дела? Потерь нет? — покосился на Веруню.
— Ну вот, оказывается, можно что-то сделать, чтобы не укачивало, — сказала Веруня. — Все в ваших силах.
— Конечно, подводная лодка это вам не какое-нибудь надводное корыто. Система!
Мы шли еще несколько часов. Старпом снова пришел к нам:
— Аппаратура в порядке? Включать можете?
— Можем.
— В добрый час.
— А что, мы уже подо льдами?
— Начинаются.
Наступал самый ответственный момент. До этого на стендах мы уже десяток раз включали систему, но там мы работали на «эквивалент». А вот теперь наступила последняя минута. И боязно включать. Да или нет?
— Поехали!
Включили… И ждем…
Мне показалось, что экран трубки очень долго не засвечивается. И другим, наверное, подумалось так же. Вера нетерпеливо пошевелила переключатель. Так бывает, когда во время хоккейного матча прибегаешь домой, торопливо включаешь телевизор, звук уже появился, а изображения нет и нет. И ручки покрутишь, и вовнутрь корпуса заглянешь, подергаешь шланг. И что бы еще такое!..
Но вот застрекотал высоковольтный выпрямитель, щелкнуло реле-пускач. И на экране мы увидели бледное, туманное, расплывчатое изображение. Что-то серое двигалось слева направо.
— Лед, — тихо сказал кто-то, я даже не заметил, кто это произнес. Вера повертела ручку усиления. Старпом совсем оттеснил меня, и я толкался в коридорчике, никак не мог заглянуть в кубрик. Но вот все-таки выбрал щелку. Теперь было четко видно, как движутся льды. На самом деле они, конечно, не двигались, а это двигалась под ними лодка. И, как перед окошком, плыли по экрану ледяные глыбы, между ними бежала мелкая рябь, такими представлялись на расстоянии волны.
— Айн момент! — сказал старпом и придержал Веру, не дал ей крутануть децибельник.
Все молчали. Напряженно дышал за моей спиной Толик Потатин, тоже пытался заглянуть. Подошел еще какой-то матрос.
Удивительное труднопередаваемое ощущение одновременной радости и тревоги, когда человек впервые видит, как работает его прибор. Раньше он представлял себе все это лишь умозрительно, «вынашивал идею», затем «воплощал в железо», а вот теперь… поехала-пошла!
— Айн момент! Позовем командира. Приходил командир лодки, операторы локационных станций. Смотрели на экран, и всем нравилось.
— Все плюнули через левое плечо? — спросил командир. — Тогда будет все в порядке. Получены данные места всплытия. Аэроразведка дала точные координаты.
Командир и другие зрители разошлись, у индикатора остались только мы.
Льды постепенно начали сгущаться, все реже появлялись чистые «окна». На экран стало неинтересно смотреть, так же как с самолета на облака. Лишь изредка мелькали мелкие узкие прорешки.
Мы оставили систему включенной, а сами перешли в офицерскую кают-компанию. Я лег и стал читать книгу про греков. Увлекся — и очнулся, лишь когда услышал, как тревожно-растерянно воскликнула Вера:
— В чем дело?
Это будто хлестнуло меня. Я вскочил и понял — плохо!
Индикатор не работал. Возле него суетился Филютек.
— Вы ничего не трогали? — спросил он меня.
— Нет.
— Проверьте напряжение сети.
Я побежал и посмотрел на вольтметр. Стрелка стояла возле отметки «двести двадцать», у красной черты.
Филютек открыл прибор, выдвинул блок из корпуса. Мы так и ринулись вперед, всматриваясь в каждую деталь. Нет, лампы светились. Внешне все было по-прежнему.
А на лодке уже прозвучала команда «приготовиться к всплытию!». И сразу же к нам пришел старпом:
— Ну как, порядок?
Но, увидев вытащенный блок, сразу все понял.
— Авария? — спросил тревожно.
— Типун вам на язык, — неожиданно зло ответил Филютек.
— А в чем дело?
— Пытаемся выяснить.
Старпом посмотрел на часы:
— Вам осталось… Одна, две…
— Со всплытием повремените.
— Хорошенькое дело! Вы понимаете, что вы говорите? Вам известно, чего стоит каждая подводная минута?
Потом командир вызвал Филютека, и тот вернулся розовый, будто из бани.
Но мы пока ничего не могли сделать. А без нас они не могли всплыть. Сверху был лед.
Для нас сейчас время летело неимоверно быстро, а для командира оно тянулось ужасно медленно.
Теперь или командир, или старпом, но кто-то постоянно стоял в коридоре. Нас они не ругали, ждали.
А ведь наверняка пустяк, ерунда какая-нибудь! И тем более обидно. Все равно — серьезная причина или пустяковая, а придется возвращаться ни с чем. Выход сорван!
Почему-то во второй раз командир пригласил к себе Веру.
— Сколько вам надо времени?
— Не знаю. Неполадку еще надо найти, а затем устранить.
— Ориентировочно? Час? Два? Десять минут?
— Не скажу.
— А мне надо знать точно.
— Такие вещи не поддаются планированию.
— Понимаете… Извините, мне с вами приходится говорить резко. У меня лодка, а не карета. У меня люди! Людям нужен воздух. Мы не можем находиться под водой, сколько вам захочется. Есть такое понятие — ресурс. Если вы быстро не устраните неполадку, нам придется возвращаться и рассчитывать так, чтобы дойти до чистой воды. Конечно, вы это понимаете?
— Да.
— Час хватит?
— Постараемся.
Но прошел час… И еще час…
Мне было жарко. Я сбросил с себя меховую куртку, пиджак. Но все равно было жарко. Филютек метался между прибором и столом, на котором были разложены схемы.
— При настройке ты не замечал ничего подобного? — спрашивала у меня Вера.
— Нет.
— Примус у вас, а не прибор! — ругался старпом. И мы пристыженно молчали. — Утопить его на самом глубоком месте! И сами вы — холодные сапожники. Надо просить ваше командование, чтобы вас вздрючили как следует, по первое число!
Что ему ответить? Прав!
А лодка совершала циркуляции все в одном и том же заданном районе.
Наконец командир пригласил к себе нас сразу всех и сказал, не глядя:
— Я отдал приказ возвращаться на базу. Другого варианта нет.
— Ну вот! Дождались! Значит, всё!
Такую горечь поражения я испытывал впервые. И пусть не я предложил принцип построения этого прибора, не я его разрабатывал, а все-таки он был и моим. Он был наш. Здесь была частица и меня, моей жизни, моих радостей и огорчений.
Я вернулся в отсек. Сел возле индикатора, уставился на пустой экран. Филютек и Вера остались у командира. «Что же ты? — хотелось мне сказать индикатору. — Что же ты, а?»
И вдруг мне вспомнилось… Еще когда я занимался в техникумовском радиокружке, мы сконструировали телевизор. И там был момент… Не было привязки… Сначала не было привязки к нулю напряжения на модуляторе трубки… И, следовательно, переходный процесс…
Говорят, что хорошие мысли всегда приходят неожиданно. Я тогда еще не очень верил, что получится. Просто решил попробовать. Ведь надо же было что-то делать, принимать какие-то меры! Я поменял диод, взял другой. Но прежде чем впаять, тестером проверил старый. В нем был обрыв. Я еще и еще раз проверил. Да, действительно — обрыв. Сердце мое напряженно стучало. Даже во рту пересохло от волнения. Неужели нашел? Выключатель щелкнул, и опять томительные секунды.
— Есть! — вскочил и закричал я, когда, мигнув, на экране появилось четкое изображение, движущиеся ломаные льды. — Есть!
