1 сентября.
Я вошел в школьный совет от форпоста. Пионеры меня качали. Меня почему-то младшие ребята любят.
Да здравствует наш форпост!
Р А З Б О Й Н И Ч И Й Ф О Р П О С Т
5 сентября 1924 года.
Только что перечитал все тетрадки дневника за год. Многое интересно, но много и бузы, а некоторые места читать просто стыдно самому. В будущем постараюсь записывать действительно серьезные и важные события, чтобы не портить зря бумаги. Тем более что предстоит такое серьезное и ответственное дело, как организация и проведение в жизнь форпоста юных пионеров.
Никпетож ушел и, по слухам, будет работать на фабриках как культработник, так что и посоветоваться будет не с кем, если что-нибудь случится затруднительное. Но я заметил, что стал гораздо серьезней, и понимаю, какая теперь лежит на мне ответственность. Во всяком случае, постараюсь оправдать доверие укома. В этом деле важней всего выяснить цели и задачи форпоста, и тогда сразу станут понятны пути, по которым нужно добиваться этих целей.
С Сильвой мы несколько расходимся по вопросу о форпосте, но это ничего не значит. Я так думаю, что сущность форпоста ясна из самого его названия. Никпетож мне объяснил, что "форпост" значит по-немецки: "передовое укрепление", "передовой пост". Чье передовое укрепление? Ясно, что партии и комсомола. Следовательно, форпост в школе первой ступени, где комсомольцев нет или очень мало, должен играть роль комсомольской или партийной ячейки, то есть направлять и влиять, в сущности, на всю работу школы. И идти впереди. И тут задачи важней, чем следить за ребятами, чтобы они ходили с утертыми носами, или чистили зубы, или уроки готовили. На это есть учкомы, санкомы и прочие школьные объединения. А форпост - это идейное руководство, а кроме того, нужно забрать в руки полное влияние над неорганизованными ребятами.
Но форпост хорош еще и тем, что позволяет влиять на шкрабов. Взять, например, хоть отметки. До сих пор некоторые из шкрабов ставят уды, нуды, вуды, а Людовика Карловна хотя и тайно, но продолжает ставить двойки, тройки и пятерки. Вообще Люкарка - личность безвредная; она очень толстая, добродушная; и не все ли равно, сколько она поставит за пение, - потому что пение предмет необязательный. Но важен принцип. Раз отметки уничтожены - никто не имеет права их ставить, хотя бы и тайно. А уды и нуды - это те же отметки.
Хорошо, что послезавтра начинаются занятия в школе; значит, все войдет в свою колею.
8 сентября.
Занятия начались. Мы с Сильвой переписали всех пионеров как первой, так и второй ступени. Всего оказалось сорок восемь человек из разных отрядов. Первое собрание форпоста назначили на ближайшее воскресенье. Посоветовавшись в учкоме, мы с Сильвой решили форпостом называть все объединение школьных пионеров и из их среды выбрать Совет форпоста. А не так, как в семнадцатой школе (она недалеко от нас): там форпост и з б и р а е т с я собранием всех пионеров. По нашему мнению, это неправильно. Будем делать по-своему.
9 сентября.
Не успели начаться занятия, как некоторые девчата спешат проявить свой характер. В частности, Черная Зоя. Я ей неоднократно показывал свое равнодушие, но она не может успокоиться. Кроме того, пора кончить заниматься пустяками. Но ей неймется. Сегодня она пристала ко мне с поэтом Есениным. Ей очень нравится "Москва кабацкая" и потом еще и то стихотворение, где Есенин пишет: "В зеленый вечер под окном на рукаве своем повешусь..."
Я выразил свое мнение в таком виде:
- Есенин - типичный крестьянский поэт, попавший в город и не смогший осуществить свои мелкобуржуазные тенденции. Поэтому на нас он не должен влиять, поскольку мы настаиваем на диктатуре пролетариата. И стихи его упадочные. Никпетож просвещал нас в том смысле, что Есенин - скорей поэт богемы и люмпен-пролетариата, но я с этим не согласен. Может быть, если считать, что богема есть мелкобуржуазное течение, тогда это так.
После этого Черная Зоя вдруг говорит:
- А я сама пишу стихи. Тебе было бы интересно послушать?
Я сказал ей, что не очень-то интересуюсь стихами, но послушаю. Тогда она прочла мне следующее:
Я опять к тебе вернулась,
Я теперь совсем твоя,
От любви прошедшей отвернулась,
Сделалась покорная раба...
Только отчего-то змейкой в косы
Серебристая вплелася прядь...
То, что тот, ушедший, был дороже,
Никогда не буду вспоминать.
Все равно - любовь того, другого,
Как моя любовь к нему - ушла...
Я еще вчера о нем молила бога,
А теперь - твоя покорная раба...
Я взял у ней листок и стал разбирать стихи по косточкам. Главным образом меня здесь интересовала идеология.
- Прежде всего рабство отменено, - сказал я. - И даже всякие там нежные чувства не могут его воскресить. И если ты так чувствуешь, то это не больше как пережиток прошлого, который тебе нужно вырвать с корнем. Во-вторых, в стихах замечается такая буза: серебристая прядь, которая вплелась в косы, - это, должно быть, надо понимать: седая? А какая же у тебя седая прядь? Если бы ты сравнила свои косы с гуталином, это еще было бы на что-то похоже...
- Да это - поэтическое преувеличение, гипербола, - перебила Черная Зоя.
- Ну, это не оправдание, нужно знать меру и в преувеличениях, ответил я важно. - А то - черт знает что можно написать; например: что у тебя в груди волнуется океан, а ты по нему плывешь на лодке... Потом, разве так бывает, что вчера ты любила одного, завтра - другого, а потом опять первого?..
- Бывает, - не глядя на меня, ответила Зоя.
- Это - девчачьи бредни, по-моему. Да и рано тебе такие вещи писать...
- А тебе - не рано?
- Я и не пишу.
- Врешь, - горячо сказала Черная Зоя. - Сильфиде Дубининой писал, а мне читал, разве не помнишь? Я-то хорошо помню...
- Что ты мелешь, - с равнодушным видом сказал я. - Во-первых, там вовсе не про любовь было; а потом - при чем тут Сильва?
- Не ври, не ври, не ври, - зачастила Зоя. - И в глаза даже не можешь смотреть, потому что врешь. Я даже помню наизусть эти стихи: "Мне помнится весь разговор твой умный и наш контакт немой средь этой школы шумной". Как же не про любовь? Ага, покраснел, покраснел?
- Какая же любовь, если говорится про контакт? Это надо понимать в деловом смысле. И потом, ведь мы сейчас дискутируем про твои стихи, а не про мои. Если ты будешь приставать с моими стихами, то ну тебя к черту.
- Пожалуйста, прости, Костя, - сказала Зоя. - Я больше не буду. Какое все-таки твое окончательное мнение насчет этого стихотворения?
- Какое мнение? Ну, например, ты тут молишь бога. При чем бог? Я думал, из тебя все это давно испарилось. Я понимаю, если бы в стихотворении заключалась антирелигиозная пропаганда, а то - как раз наоборот. Кому такое стихотворение может принести пользу?
- Да ведь стихи пишутся вовсе не для пользы.
- Вот так так! А для чего же?
- Ну, чтобы выразить настроение, чувства там какие-нибудь.
- Этого я не понимаю. Напиши вот стихи с призывом вступить в пионеры. Тогда будет и польза и удовольствие. А в твоем - ни идеологии, что самое главное, ни пользы. Одним словом - не по существу.
Тогда Зоя выпучила глаза и стала смотреть на меня, не произнося ни единого слова. В общем, она была похожа на какого-то дурацкого рака. Я сначала ждал, что будет, а потом обозлился и говорю:
- Ну, чего уставила луполы?
Она продолжала молчать. Тогда я плюнул и ушел.
10 сентября.
Взамен Никпетожа появился новый шкраб по обществоведению - Сергей Сергеевич. Мы долго думали, как его назвать. Серсер - выходило как-то неудобно. Он в громадных очках, как колеса. Юшка Громов пришел в школу поздней других. Увидел Сергея Сергеевича и говорит:
- Ну и очищи! Что твой велосипед!
Тогда решили звать его "Велосипедом".
Пока известно только то, что он говорит очень коротко и односложно.
11 сентября.
Был первый урок Велосипеда по общество.
- Писали рефераты? - спрашивает первым долгом.
Мы говорим, что доклады были, а рефератов не было.
- Ну, будем писать рефераты.
Вытащил бумажку с темами и начал предлагать желающим. Так как я очень интересуюсь германской революцией, то взял себе тему: "Основы германской революции и причины ее неудачи".
В качестве материала Велосипед рекомендовал роман Келлермана "9 ноября" и газеты с 1918 по 1923 год.
Другая тема - "Крепостное право в России". Материалы "Пошехонская старина" Щедрина, Тургенев и "История" Ключевского.
Сегодня начал читать Келлермана. Бузовато и не очень понятно.
12 сентября.
Мало-помалу начинаю разбираться в форпостовских ребятах, которых большинство учится в первой ступени.
Больше всех меня пока заинтересовал Октябрь Стручков - маленький парнишка лет десяти. Он - очень живой и смышленый, а главное - во всем слушается меня; а так как он имеет влияние на остальных ребят, то это очень важно. Из девочек самая активная - Махузя Мухаметдинова, татарка. У Октябки отец - рабочий, а Махузя говорит про своего отца, что он - "так". Ребята утверждают, что он торгует кониной, а раньше будто бы содержал ресторан на каком-то вокзале. Но сама Махузя вовсе не похожа на социально происходящую из буржуев. Она, пожалуй, больше всех из форпоста разбирается в политграмоте. Я пока ей доверяю, но в работе нужно очень осторожно учитывать социальное происхождение ребят.
