как выяснилось, доказывал Антоше, что он правильно решил задачу.
Увидев Симуша, ребята загалдели, как вспугнутые с верхушки ивы грачи. Все стали допытываться: что случилось?
— Яснее-ясного! Отлупила его мать, и баста! — авторитетно отрезал Тимуш, словно сам был очевидцем происшествия.
— Это тебя мать ежедневно треплет как коноплю, поэтому-то ты и стал легче гусиного пера,— на сдавался Симуш.— Меня мать даже пальцем не трогает. А эта беда ко мне случайно прилипла: вчера я пас в овраге корову, вот мне прямо в глаз и попала колючка репейника. Она и сейчас там, под веком. Врач и тот вытащить не смог.
Ребята поверили Симушу и отстали от него.
Я оглянулся и заметил Прошу. Он что-то записывал в тетрадку.
Я подошел к нему.
— Прошенька,— прошептал я как можно тише,— спаси, я попал в беду…
— А что случилось? — повернулся он ко мне.
— Мозги разжижились…
— Иди в больницу.
— В том-то и беда, что тут больница не поможет. Только ты можешь спасти…
— Чем же я тебе помогу? — вытаращил глаза Проша.
— Да очень просто. Дай списать домашнее задание — и все будет в порядке.
Проша вдруг побагровел.
— Меньше в футбол надо гонять,— сердито обрезал он меня.
Тут я понял, что с этим жадиной-говядиной у меня ничего не выйдет, и перестал канючить.
— Попомнишь еще. И треснутый топор в жизни может понадобиться,— махнул я рукой и отвернулся.
В это время в коридоре прозвенел звонок. Мы расселись за свои парты в ожидании прихода учителя. Николай Иванович торопливо вошел в класс и тут же объявил:
— Сегодня мы с вами будем писать контрольную работу. А задачу, которую я вам задал на дом, проверим на следующем уроке.— Он повернулся к доске и быстро застучал мелом.
— Пропали мы с тобой! — прошептал Симуш.— Что делать будем? Подумай!
— Почему все время я должен думать? На сей раз ты уж подумай! — рассердился я.
От злости Симуш даже посинел. И еще пуще заворчал:
— Нашелся умник! — сквозь зубы цедил он.— Из-за тебя я теперь должен мучиться с одним глазом…
— Не хочешь получить «двойку» — в горячую печь залезешь,— подтрунивал я.
Но доспорить до конца мы не успели. Началась контрольная и в классе заскрипели перья.
Первым задание выполнил Павлик-Карлик. Он положил свою тетрадь на стол учителя и гордо вышел из класса. А мы все еще сидим, хлопая глазами. Симуш то и дело оборачивается назад. То он просит у Троши ластик, то стержень для шариковой ручки, а сам тем временем косится своим единственным глазом на тетрадь Проши и понемногу списываег у него цифру за цифрой. Я же следом переписываю эти цифры к себе в тетрадь. Но дело идет медленно. Ученики один за другим поднимаются с мест, идут к столу учителя и сдают тетради. А мы все сидим.
Вот и Проша кончил писать, облегченно захлопнул тетрадку и встал из-за парты. С тоской и отчаянием я подумал, что и эта последняя возможность от нас ускользает. Но проходя мимо, Проша ловко сунул мне исписанный листок бумаги! Ура! Вот, молодец! Проша, друг, не забыл — выручил!
Симуш и я тут же принялись за работу. Приближался конец урока, и если не успеем до звонка — двойки не миновать. Симуш сидит слева от меня. Завязанный правый глаз мешает ему списывать. Бедняге приходится поворачиваться всем туловищем, чтобы разглядеть прошины каракули. От натуги у него на лбу даже крупные капли пота выступили. Все же мы управились вовремя. Вместе со звонком я поставил в конце задачи большую жирную точку. Вслед за мной закончил контрольную и Симуш. И, радостные, мы отнесли тетради на стол учителя.
Говорят беда в одиночку не ходит.
На следующем же уроке арифметики Николай Иванович раздал тетради. В классе сразу стало шумно: одни радовались, хвастаясь отметками, другие сидели, нахмурившись, поскучнев, третьи — что-то доказывали друг другу, горячились, спорили.
Недолго думая, я тоже открыл тетрадку и — бац! — увидел жирную красную «двойку». Ах, как она была похожа на нашего гуся своей гибкой шеей! На секунду я остолбенел. Потом посмотрел на обложку: не перепутана ли тетрадь? Может, это не моя? Нет, моя. Даже аккуратно мною надписанная фамилия на тетрадке показалась мне незнакомой. И все же тетрадь была моя!
Я покосился на Симуша. У него был еще более растерянный вид, а в его тетради красовалась не менее жирная «единица».
— А как у вас дела? — спросил сзади Проша и небрежно добавил.— Я-то «четверку» получил!
Но увидав наши лица, только произнес: «Ого!» — и прыснул в кулак.
«В чем же дело? — удивился я.— У Проши — «четверка», а у нас… Мистика какая-то». Мы с Симушом начали сравнивать решение задачи. Оказалось, что мы наделали массу ошибок: там, где нужно было ставить знак «плюс», у нас был выведен знак умножения, вместо цифры «девять» — «два», а на месте «восьмерки» — «три». Злосчастные дроби были так перепутаны, что я и после исправлений учителя не мог понять, почему в одном месте стояло одно число, а рядом — другое. Симуш со своим «больным» глазом напутал еще больше. Я невольно улыбнулся, заглянув в его тетрадь.
— Эх, ты,— процедил он сквозь зубы,— вместо того, чтобы горевать — радуешься, Минхаус!
— Нет, не Миихаус, а Мюнхга-у-зен? — поправил я его с чувством превосходства.
Симуш обиделся и, не промолвив больше ни слова, отодвинулся от меня на край парты.
Учитель, видимо, давно наблюдал за нами. Заметив, что мы занялись «выяснением отношений», он остановил нас и спросил:
— Скажите-ка, друзья, честно — у кого списывали?
Мы вздрогнули, переглянулись, и поднялись на ноги.
— Не я… — прошелестел в ответ Симуш.
— Не я… — так же тихо выдохнул
