Монстры под лестницей - Хельга Воджик

* * *

На обратном пути я толкал верного железного дракона, которого было жалко пристрелить: покрышка жалобно шлепала по дороге.

Мимо проезжали редкие машины. Вот одна притормозила и дала задний ход.

– Тебя подвезти? – на меня смотрел усач Рук.

– Пожалуй, – я покосился на Графа, который лежал на заднем сиденье. – У вас напарник?

– Нашел его в доме Незалса. В этот раз у него не было сил сбежать.

Я закинул сломанный велик в кузов и залез в пикап.

– Я сяду с Графом, – сказал я, перебираясь на заднее сиденье и обнимая огромную грустную морду пса.

– Ему не повредит. Пес совсем истощал. Чудо, что еще жив.

– А куда вы его везете?

– В приют. У Незалса не было родни. А со мной он жить не желает.

«Правильно делает», – подумал я, но вслух спросил:

– Его там усыпят? – комок подступил к горлу.

– Если никто не заберет, – кивнул Рук.

– А я могу? Могу я его забрать?

– Отчего ж нет.

– Вот бы мама разрешила, – протянул я.

– Могу добавить свой голос к твоему.

– Правда, – я напрягся. – Даже после всего, что я вам наговорил?

– Заключим перемирие.

– Ради Графа, – уточнил я.

– Ради Графа, – кивнул Рук.

Я гладил пса. Такого огромного, теплого и ужасно вонючего.

– Можно задать вам вопрос? – не отрывая взгляд от серой косматой шерсти пса, спросил я.

– Конечно, – кивнул Рук.

– Вы знали моего деда?

– Деда? – Рук пригладил усы. – Не уверен, что хоть кто-то знал его.

– Это как? – заерзал я, обращаясь в слух. – Он был затворником? Отшельником? Мизантропом?..

– Потише, потише, Макс. Все намного проще. Он уехал из Амбертона лет тридцать назад. По слухам, в Корвинград. С тех пор в этом доме бывала лишь бабка Марго – старуха Кукша, затем мать Марго и после сама Марго. Старуха вечно бормотала, что дом ждет кукушонка. Что это значило, я понятия не имел. Но она выжила из ума еще до того, как я пошел в школу.

– Кукушонка, – тихо повторил я. – А у моего деда были дети?

– Ясное дело, – усмехнулся Усач. – Без детей сложно было бы объяснить твое наличие.

– Нет, – поднял я руки. – Кроме моего отца.

– Слухи ходили разные. Вроде, дочь была. Но она тоже не жила в Амбертоне. То ли уехала на другой край света, то ли вообще была вымыслом Кукши.

– А что говорила старуха? – сердце учащенно билось. – Вы же явно слышали все эти байки.

– Слышал, – Рук замолчал. – Знаешь, дети очень жестокие существа. И я не был исключением. Мы часто потешались над сумасшедшей. Она любила повторять одну фразу «время еще не пришло». Прямо как старик Незалс.

Мысли метались, как головастики в разогретой солнечным лучом луже. Я представил самую простую и самую безумную версию. Я не мог найти деда, потому что его никогда не существовало! Все эти годы этот дом ждал меня, чтобы я мог спасти Амбер. У моего отца был ключ, и он искал, как спасти свою дочь. Может, он в своих путешествиях случайно встретил мою мать; может, не смог вернуться, прикинулся моим дедом, купил дом…

Нет! Достаточно сказок. Прошлое должно остаться в прошлом. Я встряхнул головой, словно прогоняя назойливую муху, и посмотрел за окно машины:

– Этот город назвали Амбертоном за закаты?

– По местной легенде, когда-то тут нашли большой кусок янтаря. Камень был такой огромный, что из него сделали статую. Которую, конечно же, украли, но память осталась. Город назвали Амберстоун – янтарный камень, а речку, что протекает – Янтарной. Она, кстати, ныряет под землю вдоль Стрелы, выныривает за городом и течет до самого Корвинграда. А потом пара букв из названия городка потерялись.

– Амбер Стоун, – повторил я. – Я знал одну девочку, которую так звали.

– И что с ней стало?

– С ней все было хорошо.

Я достаю из рюкзака старое фото и отпускаю. Ветер подхватывает осколок прошлого и уносит прочь. Я сохраню образ моего отца в памяти, но не стану приносить свое будущее в жертву. Мы те, кто мы есть. Пока мы есть, мы помним… И будем есть, как сказал бы Атта.

Говорят, прощение – одна из самых сложных ступеней, и лишь преодолев ее, ты становишься свободен. Чтобы освободить этого монстра, у меня ушло больше всего времени. Но мне кажется, я справился.

Я закрываю глаза и вижу, как все мои монстры уходят. Я остаюсь совершенно один. Впереди безбрежное зеленое море под голубым небом. Трава на лугу уже не такая яркая, как в первый раз. Стебли более жесткие, темные, упрямые. Я остался один, но это больше не гнетущее одиночество, а свобода. Свобода в сердце, которое я готов заполнить новыми чувствами, переживаниями, эмоциями и моментами.

Солнце слепит глаза, и я уже смутно различаю тринадцать силуэтов, что уходят все дальше. И вот, на самой ниточке горизонта, я вижу, как последний, самый маленький монстр останавливается и на прощание машет лапой. От яркого света наворачиваются слезы, и я поднимаю руку, чтобы протереть глаза.

Сегодня для меня заканчивается лето. Мое первое лето в Амбертоне. Завтра я уезжаю учиться. Я вернусь лишь зимой, когда вся трава пожухнет и уснет под белой пеленой снега. Увижу ли вновь Атту и моих монстров? Непременно. Но я верю, что смогу их вновь отпустить.

* * *

Я сижу на кровати, чемодан собран, в фотокамеру вставлена новая кассета. Впервые я переезжаю один. И впервые у меня есть место, куда можно вернуться. Даже имея ключ от всех дверей, приятно знать, что у меня есть дом, в котором дверь никогда не заперта.

В последний раз оглядываю комнату. Вот платяной шкаф, в котором больше не прячется монстр, да и под кроватью пусто. Даже за окном лишь синее чистое небо нового дня. Такое чувство, что часть меня, тень, оттиск или двойник, сотканный из воспоминаний, отслаивается и прилипает к этому месту. Я навсегда останусь жить в Амбертоне, а Амбертон во мне.

Я вернусь через полгода, но уже немного другим, и привезу отпечаток другого места и всех тех, кого встречу. Иногда мне кажется, что каждый человек – это склейка отпечатков всех тех, кто прикоснулся к его жизни. Сотни, тысячи призраков, застывших проекций и моментальных снимков чужих душ. Как чешуя на луке. И где-то под ними всеми маленький зеленый листочек тебя самого. Маленький