Тут мои воспоминания были прерваны, потому что в пионерскую комнату, в которой я сидел и ждал Нину, чтобы вручить ей заявление об отставке, вошла Наташка.
Я подскочил на стуле и сказал себе: "Осторожно, преследование продолжается". Тем более, что за Наташкой бочком протиснулись Толя и Гога.
- Привет! - изображая радость, сказал я.
Они недружно ответили. Конечно, они пришли из-за меня к Нине, а тут я, собственной персоной.
- Ты Нину ждешь? - спросила находчивая Наташка.
- Нину, - ответил я. - А что?
- Ничего, - ответила Наташка. А у самой голос задрожал, но она все же нашла в себе мужество сознаться: - И мы к Нине.
Они стояли рядком, напротив меня, и не знали, что делать.
- Садись, - сказал я. - Будем ждать вместе.
- Конечно, - сказал Толя. - Вместе всегда веселей. - И взгромоздился на стул.
Наташка с Гогой тоже сели.
Помолчали.
Они за мной следили исподтишка, но я все прекрасно видел: как они переглядывались, как ободряли друг друга, как подталкивали для беседы.
- А у меня зуб больше не болит, - сказал Гога.
Дело в том, что я его вчера водил к зубному врачу. У них там дома все были заняты. Я хотел спросить у Гоги, отчего это он так вопил у врача, потом решил, что при всех не стоит.
- Боря, а как ты думаешь, Нина скоро придет? - спросила Наташка. - А то я сегодня дежурная.
- Не знаю, - ответил я.
Я стал их рассматривать, и под моим взглядом они перестали подталкивать друг друга - сидели не шевелясь. До чего же у них были смешные лица! Нет, правда. Вы когда-нибудь попробуйте, всмотритесь в первоклассников. Это совершенно особенные люди. На их лица можно смотреть без конца. Они всегда живые: что на сердце, то и на лице.
- Боря, а может быть, ты передумал?
- Ничего я не передумал, - ответил я.
А сам действительно испугался, что могу передумать, и стал себя растравлять и вспоминать, как я из-за них был неоднократно унижен. Они из меня сделали няньку: и брюки я им застегивал, и к зубному врачу водил. А вчера еще в добавление ко всему пришлось зашивать Наташке платье: она его разодрала на одном месте, села на гвоздь.
Тут я почувствовал, что погибаю, ибо все эти воспоминания не вызывали во мне ни протеста, ни негодования. Я вскочил, чтобы обратиться в бегство, но Наташка, хитрая душа, все поняла и тоже вскочила.
- Ты куда? - спросила она и загородила мне дорогу.
В это время, на мое счастье, в комнату вошла Нина, и я протянул ей заявление. Все произошло в одну секунду, никто не успел опомниться, а Нина уже держала заявление в руке и читала.
- Так, - сказала она. - А вы чего, ребята?
Они промолчали.
- Ах, да, - сказала Нина, она их узнала. - Идите, идите. Я сама разберусь. - Проводила до дверей и вернулась ко мне: - Так. Значит, работа вожатого мешает твоей личной жизни?
- Интересы у меня совсем другие, - ответил я.
- Знаю я твои интересы: в футбол гонять вместе со Смолиным.
- Неправда, - возразил я. - Мы в кино ходим, и книги читаем, и всякое прочее.
- Они сюда пришли из-за тебя, - сказала она, - а ты "всякое прочее", "мешают личной жизни"! Ты вот за все это время ничего для них не придумал.
- Почему? - возразил я. - Я придумал. Надо отвести их в автоматическую фотографию.
- Зачем? - Она посмотрела на меня с некоторым удивлением.
- Они там сфотографируются, а потом эти снимки можно будет наклеить в толстую тетрадь. Ты передай это новому вожатому, - великодушно предложил я, - пусть он их отведет.
- А зачем? - снова спросила Нина.
Кажется, произошла осечка. Она ничего не поняла.
- Фотография ведь автоматическая, работает без фотографа. Детям будет интересно: можно любые рожи корчить.
- Знаешь, Збандуто, хорошо, что ты подал заявление, - сказала Нина. - Нет в тебе гармонии. И выдумки твои нелепые.
- Так ведь они люди двадцать первого века, - сказал я. - Им технику и автоматику подавай.
Она не ответила, видно, забыла про меня. Склонилась над листом бумаги и чертила мужское лицо с бородкой.
- Так я пойду, - сказал я.
- А, это ты, - спохватилась она. - Ну ладно, найдем тебе замену.
А после уроков, когда мы с Сашкой заскочили в раздевалку за куртками, произошло новое событие. К Насте, которая прихорашивалась около зеркала, подошла Наташка. Я первый ее заметил и остановил Сашку. Мы спрятались между пальто. И вот тут-то и услышали этот странный разговор.
- Ты чего, малышка? - спросила Настя у Наташки.
- Мне с вами поговорить надо, - ответила Наташка.
- О чем? - спросила Настя. - Пожалуйста. - А сама продолжала прихорашиваться перед зеркалом.
- Вы слышали, от нас Боря уходит? - произнесла Наташка, как будто это какое-то космическое событие.
- Ну и что? - спросила Настя.
- А вы скажите ему, чтобы он не уходил, - попросила Наташка.
- Ты думаешь, он меня послушает?
- Вы на него имеете влияние, - сказала Наташка.
- Почему? - удивилась Настя и посмотрела в мою сторону.
Она говорила все время громко и играла в такую наивную-наивную девочку.
- Вы красивая, - сказала Наташка. - А красивые на всех имеют влияние!
Последние слова Наташки, видно, понравились Насте, потому что она ответила:
- Хорошо... Я ему передам. Так что спи спокойно, малышка.
- Спасибо, - сказала Наташка и выбежала.
Мы вышли из раздевалки.
Настя уже сидела в вестибюле, нога на ногу, в нетерпеливом ожидании.
- Ну, пошли! - сказала она, вставая.
- Есть предложение поехать на Ленинские горы! - заорал Сашка.
А я вдруг, сам не знаю почему, бросил портфель на стул и крикнул:
- Подождите! Сейчас!
Стремительно взбежал я по лестнице, влетел в пустой первый "А", подошел к доске и написал:
З А В Т Р А П О С Л Е У Р О К О В
И Д Е М Ф О Т О Г Р А Ф И Р О В А Т Ь С Я.
Борис.
И повернулся, чтобы бежать вниз, к Насте и Сашке, но вместо этого прошелся между партами.
На полу валялась ленточка, какая-то девчонка обронила. Поднял эту ленточку. Постоял. Мне здесь было хорошо. И все нравилось: и маленькие парты, и неумелые рисунки на доске, и эта ленточка, которую я держал в руке.
- Ну вот я и вернулся, - тихо сказал я.
Подошел к парте, за которой "сидел" Толя.
- Как сидишь! - закричал я на него. - Опять сгорбился? Нехорошо. - И "стукнул" его по спине.
Тишина пустого класса не смущала меня. Я снова шагал между партами, пристально "вглядываясь" в лица ребят.
- А ты чего плачешь? - спросил я Зину Стрельцову. - Кляксы посадила? Не страшно. Все мы с этого начинали.
Подскочил к Генке:
- Срам! Ты же будущий космонавт, а в носу ковыряешь!
Тут я заметил Гогу Бунятова:
- А ты! Не стыдно? Ты достоин презрения! Дразнить товарища за то, что он вместе с матерью подметает улицу! Ты что, не знаешь, что "мамы разные нужны, мамы всякие важны"? Да, по-моему, вы без меня пропадете. Сколько еще у вас недостатков! Решено, я остаюсь навсегда!..
Когда я спустился в вестибюль, Насти и Сашки не было. На стуле одиноко лежал мой портфель.
А на следующий день я снова прибежал в школу раньше всех, чтобы Нина не успела назначить к моим первоклассникам нового вожатого. Выхватил у нее обратно заявление и на радостях влетел в класс, размышляя о том, как поведу детей фотографироваться.
В классе в полном одиночестве сидела Настя. От неожиданности я замер. А она встала мне навстречу. Помню, я еще успел подумать: "Да, ревнивец Сашка, проспал ты свое счастье". И точно, она пригласила меня пойти после школы в кино. А я молчал и чувствовал, что бледнею, бледнею, как Сашка во время припадка ревности, потому что знал, что должен ей отказать.
- Чего же ты молчишь? - спросила она.
- Я веду своих ребят фотографироваться.
- Подумаешь! - сказала она. - В другой раз сводишь. Обещанного три года ждут.
- Не могу, - твердо ответил я и еще больше побледнел.
- Ох, надоел ты мне со своим детским садом! - сказала она.
...Когда я выводил ребят из школы, то увидел Сашку и Настю, шагающих впереди нас. И они увидели нас и остановились. А ребята галдели, как десять тысяч воробьев, и не замечали ни Сашки, ни Насти.
Я сделал вид, что не вижу их, но Настя помахала мне:
- Мы в кино.
- Попутного ветра Гулливеро в сопровождении Лилипуто! - крикнул самодовольный Сашка и захохотал.
Конечно, со стороны мы представляли довольно смешную картину: я долговязый, рост сто шестьдесят, а детишки мне по пояс. Но представьте, Сашкины слова меня нисколько не задели. Я привык, что он не разбирается в средствах борьбы. То он мне вылил за шиворот полграфина воды, то на истории нарочно подсказал неправильную дату. А сегодня вообще где-то раздобыл старый ночной горшок и подставил мне. Я не заметил и сел. Все давились от смеха, а я обиделся на Сашку, чуть не заревел и, чтобы скрыть это, стал паясничать и напялил себе этот горшок на голову, за что был выгнан с урока.
Я благородный человек и не мстительный, я не обижаюсь на Сашку за то, что он все время пытается меня унизить. Я все равно люблю Сашку, он мой лучший друг. Может, и он когда-нибудь поймет это.
