кстати, следователь. Ну не считать же за серьёзные доказательства полчаса не самой качественной аудиозаписи (сделанной без соответствующей санкции) да десяток кадров, отснятых полупомешанной старухой с нелёгким советским прошлым?
– Ну ладно, пошутил, и хватит… – снова завёл шарманку Колян. – Вон, на углу забегаловка, там, между прочим, отличное пиво, нефильтрованное. Возьмём по литру, рыбки солёненькой, орешков, посидим. Расскажешь, как тебе это в голову пришло…
А сам нервно тискает в кармане куртки «Макарыча». Из-за него он специально скатался к себе домой – экспертам и сисадминам личное оружие не положено, это вам не оперативники. Я спорить не стал – время у нас было, всё равно я собирался появиться на месте в самый последний момент, чтобы застать компанию за открытием «червоточины». Произойти это должно на улице Казакова, у того самого «нехорошего дома», во-он тем углом.
– Кажется, дождь собирается… – Колян оставил травмат в покое, зябко повёл плечами и поднял воротник куртки. – Холодный, будто и не лето вовсе…
Я не слушал его, считая шаги до угла.
…пятнадцать… десять… семь…
Вот. Сейчас выяснится, кто я на самом деле – лошара, повёдшийся на тупую разводку, или сыщик, раскрывший загадку века. Но как на улице-то пусто – неужто, дождик всех разогнал по домам?
…пять… три…
Всё. Пришли.
Дядя Юля не справился. То ли автомобилестроение слишком уж шагнуло вперёд со времён сталинских пятилеток и ленд-лизовского изобилия, то ли злосчастная двойка выработала последние капли моторесурса – но встала она сразу и, похоже, навсегда. Встала, прощально стрельнув из ржавой выхлопной трубы облачком сизого дыма – предсмертная механическая агония, исключающая любые попытки реанимации. Дядя Юля по инерции ещё с минуту терзал то стартер, то трансмиссию, пока Ромка не открыл дверь и не сменил его на водительском сидении.
Старикан был так обескуражен, что даже не стал протестовать. Но пользы от перемены мест вышло не больше, чем в крыловской басне – «двойка» упрямо не желала заводиться. Евсеин нетерпеливо приплясывал вокруг машины, Олежик с Шуриком с двух сторон, в открытые окна салона, наперебой давали советы. Причём у Шурика, захватившего стратегическую позицию возле водительской двери и с успехом отразившего попытки дяди Юли его оттеснить, имелось преимущество – на правом сидении были по самую крышу набиты картонные коробки, в которых вязли Олежиковы вопли. Алиса же, удержавшись от соблазна присоединится к хору знатоков (автолюбительница, как-никак, третий год за рулём!) медленно стервенела – и наконец, не выдержала:
– Да прекратите уже это кукареканье! Мужчины вы, или нет? Закатите на руках, всего-то два десятка шагов осталось!
Удивительно, но, никто и не подумал с ней спорить. Небольшую дискуссию вызвал лишь новый «порядок следования», но Роман, вовремя опомнился, вспомнил об ответственности перед загадочным (только для Алисы, разумеется), бароном Корфом – и принялся распоряжаться. Дядя Юля был возвращён за баранку с указанием править прямиком в подворотню. Доцент, вооружённый «искалкой», занимал строго выверенную позицию на мостовой, в пяти шагах от стены. Четверо мужчин (Евсеин оставался при своей драгоценной искалке) были назначены на роль тягловой (вернее, толкательной) силы. Предстояло разогнать несчастный тарантас так, чтобы тот вкатился в устье «червоточины». Причём, Шурику и Олежику следовало, как только капот пересечёт «горизонт событий» (мудрёный термин, употреблённый дядей Юлей), придать «двойке» дополнительное ускорение сильным толчком и самим остановиться. Гиляровский же должен был толкать дальше – и проскочить в «червоточину» вслед за машиной.
Алисе велено было идти первой – так, чтобы и под колёса не угодить, и сигнал подать, если многострадальный «жигуль» габаритами не впишется в «меж-мировой тоннель».
Совместными усилиями (дядя Юля приоткрыл водительскую дверцу, высунулся и сварливым голосом отдавал команды, одновременно крутя руль) машину поставили поперёк мостовой, заблокировав при этом проезжую часть. Стрелки часов указывали двадцать трисорок семь – детское время для столичного мегаполиса. Но улица Казакова была пуста – ни транспорта, ни даже случайных прохожих.
Евсеин поднял «искалку». Все, и даже дядя Юля, замерли.
Алиса хорошо запомнила, как появляется на стене призрачный контур подворотни-»червоточины» Но на этот раз картина была иной: на стене возник мерцающий фиолетовый контур – и стал разрастаться, поглощая жестяной жёлоб водостока, окно, жёлтую газовую трубу на кронштейнах, и рос, пока не превратился в прямоугольник около двух метров в высоту и не четырёх – в ширину, затянутый пульсирующей лиловой плёнкой. За ней во мраке угадывались мелькающие бесформенные тени.
Алиса от неожиданности попятилась – в прошлый раз, когда гости из прошлого появились на Гороховской, всё было совсем иначе – они просто возникли на тротуаре ниоткуда, из ничего.
– Не бойтесь, барышня!
Это Евсеин, отметила Алиса. Значит, всё пока идёт хорошо.
– Так и должно быть, не пугайтесь!
Доцент говорил бодро, даже жизнерадостно, стараясь развеять её («а, может и свои?» – мелькнула мысль) сомнения.
– Тоннель нестабилен, отсюда и свечение. Но надо поторопиться, а то погаснет – и тогда уже будет поздно…
Алиса несколько раз кивнула, продолжая пятиться прочь от зловещей плёнки. От мысли, что ей предстоит шагнуть в это лиловое «нечто», тревожно сжималось сердце.
– Берегитесь, Алиса Николавна! – зычно гаркнул Гиляровский – и опоздал. Бампер «двойки» ткнулся Алисе под колени и она, не устояв, взмахнула руками и уселась на капот. Оброненная «искалка» с проволочным дребезгом полетела на асфальт.
– Да что ж это такое! – не своим голосом взвыл Евсеин. – Попортите, погнёте – что будете делать?!
– Вообще-то, я её однажды уже собрала! – огрызнулась Алиса. – Страх перед лиловой плёнкой у неё как рукой сняло, осталась только злость на собственную неуклюжесть. – То есть, мы с дядей Юлей собрали. Понадобится – снова сделаем, невелика премудрость…
Евсеин, не обращая внимания на её слова, схватил пострадавший прибор и близоруко всмотрелся в сплетения проволок.
– Две… три… слава Богу, все бусины на месте! – с облегчением выдохнул он. – Ну, давайте же, скорее – не видите, оно гаснет!
Действительно, плёнка светилась уже не так ярко.
– По местам! – зычно скомандовал Роман. – Алиса, иди, а мы катим машину сразу за тобой!
Она погрузила в плёнку руку, чуть помедлила (ничего такого, вроде, не ощущается) и решительно шагнула вперёд. И в самую последнюю долю секунды, когда лицо уже тонуло в лиловом омуте, успела расслышать невнятный повелительный крик:
– …на месте!..
«Да что же это такое?..» – мелькнула затухающая мысль, и сознание Алисы поглотило загадочное «нечто».
Я заорал: «Всем стоять на месте! Уголовный розыск!» – и прыгнул вперёд, наперерез гружёной сверх всякой разумной меры ВАЗовской «двойки», катящейся прямо в стену двухэтажки – вернее, в разлитую по покрывающему её сайдингу светящуюся блямбу, только что на его глазах назад поглотившую Алису Фролову.
Четверо мужчин, толкавших машину, замерли в неудобных позах. «Жигуль», проскрипев натруженными покрышками по тротуару, по инерции вкатился в лиловое сияние – и замер, словно разрезанный светящейся мембраной пополам.
– Стоим, граждане! Предъявляем
