Каждый день Миша бросал кусочки хлеба все ниже, и ниже, приучая птиц не бояться его, и они постепенно привыкали к мальчику, кружась так низко над его головою, что, казалось, подпрыгни Миша - и можно коснуться пальцами их оперения. Иногда он стоял, держа хлеб на ладони вытянутой руки, и ждал, что какая-нибудь чайка срежет кусочек хлеба с его ладони. Но чайки, сделав несколько ленивых кругов над корягой, возле которой чаще всего кормил птиц мальчик, медленно улетали в сторону, зорко вглядываясь в глубины волн, но сразу же возвращались, как только Миша опять начинал подбрасывать кусочки хлеба вверх, и их мельтешение вновь превращалось в сплошную карусель.
Но вот однажды, когда, замерев в "позе дающего2, Миша с каким-то внутренним жаром и нетерпением стал обращаться к пролетающим над ним,
птицам, словно заклиная каждую: "Ну, пожалуйста! Ну, возьми, возьми! Ну, сделай это! Не бойся! Бери же!" - одна крупная, с горбатым клювом чайка вдруг спланировала к Мишиной ладони и , срезав кусочек хлеба, пошла на очередной крутой вираж. Миша даже ойкнул от неожиданности и радости, и, не отрывая взгляда, стал следить за отважной, стараясь заметить и запомнить хоть что-то, что отличало бы её от всех остальных. "Ага, у неё полосатый хвост, ну конечно, конечно, одно перышко светлее, другое темнее, как интересно. Ну, молодец! Давай
еще раз, ну! - мысленно молил Миша. Но вот чайка с полосатым хвостом затерялась в кружащейся стае и исчезла из поля зрения мальчика, будто растворилась в легкой воздушной дымке пространства.
На другой день после этого события погода испортилась. Море разбушевалось так сильно, что гребни волн, закручиваясь в завитки кипящей пены, обрушивали на берег яростные и хлесткие удары. Порывы ветра несли с собой мелкие холодные капли дождя, которые, оседая на лицах людей, гуляющих у моря, тонкими струйками стекали за воротники плащей. Люди ежились под выплесками неба и моря, и спешили по домам. Но Миша, подняв над головой капюшон своей куртки, все равно пришел к морю - покормить чаек. И птицы, как всегда, окружили его маленькую фигурку, сопротивляющуюся напору ветра, и старались не упустить ни одну из тех крошек, что бросал им мальчик, восхищая его своей проворностью. А Миша все вглядывался в стаю, ища чайку с полосатым хвостом, Чару, как назвал он её про себя. "Ну конечно, вот она!" - Чара, Чара! - позвал её Миша, протягивая на ладони небольшой кусочек хлеба,
и Чара снова слету, лишь на одну секунду приостановившись, схватила клювом с ладони приготовленное для неё угощенье и влилась в хоровод галдящих сородичей.
Миша был очень доволен и рад тому доверию, что оказала ему эта красивая птица. Он скатал размокший от дождя хлебный мякиш в маленький шарик и выставил ладонь под мелкую дробь хмурого неба, высматривая Чару. И она не замедлила появиться. Мальчик заметил, что она что-то держала в клюве, и приблизившись к Мишиной ладони, вдруг выронила на неё это "что-то", и, схватив хлебный шарик, взмахивая сильными крыльями, ушла на разворот. А Миша стал рассматривать подарок Чары. И что же? Он увидел в своем полураскрытом кулачке небольшой янтарный камешек, прозрачный, как капелька только что выкаченного из улья меда, обточенный волной с такой тщательностью, что ничего не портило его завершенной овальности. - Ой, Чара! - изумился Миша, смеясь тихим счастливым смехом и любуясь
неброской в свете пасмурного дня красотой теплого камешка. И хотя море часто в шторм выбрасывала на берег такие "янтарные брызги", - стоило только как следует поискать, - Миша не любил это занятие, ему больше нравилось смотреть вверх, в беспредельность неба и пространства, чем себе под ноги. Но этот камешек казался ему чем-то необыкновенным, ведь ему, человеку, этот камешек подарила птица в благодарность за то доброе, что человек делал для нее. И Миша был в восторге.
Весь остаток дня Миша находился под впечатлением удивительного события, вечером он попытался рассказать об этом маме, но мама почему-то не поверила. Занятая штопкой Мишиных носков, она сказала: - Ну, хорошо, хорошо, ты у меня мальчик с фантазией, и это прекрасно, - и как
всегда взъерошила ему волосы
А чудо необычного общения человека и птицы продолжалось. По-прежнему
заботясь обо всех, взятых Мишей под свое покровительство чайках, Чаре он приносил особое угощение: то корочку от пирога, то рассыпчатый кусок лапшевника, то краешек мятного пряника, и Чара, схватывая кусочки лакомств, вдруг исчезала на некоторое время, а потом приносила в клюве и роняла в ладонь мальчика красивые, обкатанные морем, янтаринки. Миша складывал их в коробку из-под маминых духов и хранил среди своих рисовальных принадлежностей. Он решил, что в этом году сделает маме на день рождения настоящий подарок: вместо традиционного рисунка он подарит ей янтарное ожерелье, которое сделает сам из пахнущих морем золотистых камешков. А пока эти прозрачные капельки солнца - его тайна. Он уже не пытался рассказывать маме о Чаре: пусть янтарное ожерелье будет сюрпризом для мамы.
Каждый день Мишин янтарный запас увеличивался на одну, а иногда и на две янтаринки, и Миша часто играл ими в отсутствии мамы, раскладывал их и так, и эдак, строя янтарные замки и домики.
Шло время, мелькая перевернутыми листками календаря и приближая Мишу к тому дню, когда ему предстояло переступить порог школы. Однажды, придя пораньше с работы, мама повела сына в универмаг, чтобы купить ему что-нибудь из обуви. Старые башмаки стали тесноватыми, ведь Миша рос. Они с трудом пробирались сквозь потоки покупателей, спешащих за покупками в самых различных направлениях. Миша с любопытством рассматривал товары, выставленные в витринах магазина, однако это не мешало ему послушно следовать за мамой, державшей его за руку. Но вдруг на очередном повороте он увидел такое, что заставило сильнее забиться его сердечко. Он разом остановился, застопорив движение мамы: рядом на металлической блестящей подставке плыла в одиночном
Полете чайка, выполненная из зеленоватого стекла, сгущающего свой цвет на ребристых выступах крыльев, а так же на голове и спинке красивого тела. Она была так похожа на Чару, что мальчик не мог оторвать взгляда от её гордой осанки. Даже перышки на хвосте чередовались у нее, переходя от светлого к темному, совсем, как у Чары. И мальчику так захотелось иметь этот застывший образ его любимицы, что не в силах противиться наплывавшему из глубины души желанию, он громко закричал: - Мама, купи мне эту чайку! Купи, мама!
Мама, проследив за восторженным взглядом сына, сказала: - Ты что, Миша?! Ты знаешь, сколько она стоит?! Сорок рублей. - Ну и что! - опять закричал Миша, - Купи! - и вся неистовость желания
отразилась в расширившихся зрачках его глаз. - Да у нас и денег столько нет. Глупости какие! Это - не игрушка, это кубок
приз для победителей в плавании. Не придумывай, он тебе совсем не нужен, ты
каждый день общаешься с живыми чайками.
И уверенным движением руки она повернула сына по направлению к галантерейному прилавку, за которым начинался отдел детской обуви. И Миша, оглядываясь и спотыкаясь, побрел вслед за мамой, восстанавливая нарушившееся было движение людского потока.
Мама выбрала Мише туфли из темнокоричневой кожи. Надев их на Мишины ноги, она потыкала в носки туфлей двумя пальцами, заставила Мишу пройтись по резиновому коврику, после чего покупка была сделана. Перевязанную бечевкой коробку, Миша крепко зажал в левой руке, опять протянув маме правую, и они ещё раз прошествовали мимо того прилавка, за которым дразнило Мишино воображение выразительно прекрасное объемное изображение чайки, в котором движение и дыхание жизни спорили с вынужденной неподвижностью парения птицы относительно деревянной полки.
Вечером Миша долго не мог заснуть: он представлял, как желанная "игрушка"
стоит на его детском столике и он гладит рукой ребристую поверхность крылышек
чайки, так похожей на Чару. Наконец он заснул. Но и во сне ему снилась не живая Чара, как не раз бывало раньше, а её зеленоватая тень на фоне низкого коричневого неба, напоминающего полированную поверхность магазинного прилавка.
Утром в голове Миши созрел целый план, как приобрести этот манящий прообраз Чары. Он решил сделать из янтарных камешков ожерелье, продать его какой-либо курортнице, а Чара со временем натаскает ему уйму ещё таких же янтаринок, и он успеет к дню рождения мамы сделать новое ожерелье. Он не пошел к морю, а не мешкая, принялся за дело. Тонким шилом, раскаляя его на пламени газовой плиты, он протыкал янтарные камешки посередине и нанизывал на толстую крученую шелковую нить, которую нашел в шкатулке мамы. Миша трудился долго. Он несколько раз перенанизовал янтаринки и сделал так, что самые крупные из них расположились посередине нити, а по краям - помельче, постепенно сходя на совсем маленькие. Ожерелье получилось длинное, его можно было свободно два раза обернуть вокруг шеи, и оно, как убедился Миша, могло лежать на груди двумя красивыми волнами: одна - подлиннее, к крупными камешками, другая - покороче и с более мелкими. Полюбовавшись работой своих рук, Миша завернул изделие в плотную бумагу и отправился в ту часть пляжа, где отдыхали курортники. Он долго приглядывался к каждой женщине, выходящей из моря, детским умом определяя, какая из них могла бы оценить такое великолепие.
