– Ты не романтик, Дим, - вздохнул Алешка. И сообщил по секрету: - У Рыбкина, Дим, вставная челюсть. Я ее свистну на время - представляешь, какой буду зубастый! Настоящая акула.
– Представляю, какой Рыбкин будет беззубый.
– Ничего, я зато его обрадую. Я же для него открытие сделал. Он изза этого моего открытия академиком станет. Мне не жалко.
– Какое опять открытие? - Тут я здорово насторожился. По опыту знаю: когда Алешка делает открытие, нужно держаться от него подальше. И от Алешки, и от открытия.
– Я, Дим, новую рыбу открыл! Двуногую!
– Еще одну? Может, ты и бескрылого оленя откроешь? - Я усмехнулся. - И большая рыба?
– С тебя ростом, - разозлился Алешка. - Только умнее!
Я не обиделся. На Алешку трудно обижаться. Он ничего не делает со зла, все от чистого сердца.
– Это не еще одна, а та же самая рыба, - доходчиво объяснил мне Алешка.
– Это же аквалангист, - доходчиво возразил я.
– А Рыбкин об этом не знает.
Доходчивей не скажешь. Я только вздохнул.
– А ты, Дим, на Нептуне кем нарядишься? Давай Дедом Морозом! Валенки у нас есть, рукавицы тоже. Я тебе зеленую бороду из водорослей сделаю - у биологов их полно, даже с ракушками.
Еще не хватало! Дед Мороз с зеленой бородой, украшенной ракушками.
И тут меня осенило. Чего проще!
– Леха! Я дурачком наряжусь.
– Клево! У тебя получится.
Спасибо за комплимент.
Работа работой, а подготовка к празднику тоже шла полным ходом. Веселый матрос взял на себя все руководство этим важным делом: пересечение экватора - огромное событие в жизни каждого корабля и его экипажа. Особенно для тех моряков, которые пересекают экватор первый раз в жизни.
Веселый матрос не только подготовил сценарий, распределил роли, но и помогал всем сооружать костюмы.
– Дим, - спросил он меня, - а ты кем хочешь быть? Хочешь, морским чертом тебя наряжу? Или русалкой? У Рыбкина есть в коллекции отличный засушенный хвост акулы. Я тебе его к ногам присобачу, хочешь?
– А как я буду ходить этим хвостом?
– А зачем тебе ходить? Сядешь возле трона Нептуна и будешь петь какуюнибудь дурацкую песенку.
– Это я и без хвоста могу.
Но моя идея всетаки созрела: я наряжусь дурачком. Костюм очень простой: на пузе - плеер, в ухе - наушник, глаза - сонные и тупые. И нужно еще в такт музыке кивать башкой.
Да, но вот свой плеер мы с Алешкой в плавание не взяли. Валенки захватили и зимнюю шапку тоже, а плеер забыли. Ничего, попрошу на время у боцмана его слуховой аппарат - он на вид вылитый плеер. И я пошел к боцману Шмаге. Или Шмыге.
Постучал в дверь его каюты. Никто мне не ответил - это понятно, он же плохо слышит. И я вошел в каюту. Но боцмана там не было. Зато его слуховой плеер лежал на столике у койки. Я взял его примерить - повесил на пузо, вставил наушник и ткнул наугад какуюто красную кнопку. И вдруг в наушнике послышался какойто неясный шум, писк морзянки, и ктото четко сказал грубым голосом:
– На связи. Что у тебя, Алик?
Я растерялся и брякнул:
– Ничего особенного. Хвост для русалки.
В ответ - ругань и грозные слова:
– Нажрался? Еще раз выйдешь в эфир пьяным, я тебя расстреляю. Отбой.
И я опять ткнул какуюто кнопку. Шум в наушниках исчез.
Что за фигня? Неужели такой мощный аппарат? Даже чьито переговоры по рации хватает.
Тут за моей спиной отворилась дверь, и вошел боцман. Хорошо, что я успел снять с себя его прибор.
– Здравствуйте, - сказал я. - Вы не дадите мне свой аппарат на праздник? Это будет мой костюм, под дурачка.
Боцман непонимающе посмотрел на меня, а потом отвернул манжету и взглянул на часы:
– Полтретьего. А ты уже опять проголодался?
Теперь уже я тупо заморгал. Потом сообразил, что он плохо слышит и, видимо, посвоему понял мой вопрос: «Который час? И скоро ли будет обед?»
Тогда я объяснился знаками: показал на «плеер» и ткнул себя пальцем в пупок. Боцман тоже ответил знаком: молча показал мне фигу и распахнул передо мной дверь.
Жаль. Что ж, придумаю чтонибудь другое.
Лешка со своими открытиями как в воду глядел. Будто предсказал. Наутро случилось знаменательное событие: глубоководный трал поднял с глубины девять километров неведомую науке рыбу. Это просто праздник какойто! Событие мирового значения! Рыба была небольшая, вроде щуки, но такая страшная, просто уродина. Да еще с какойто удочкой на носу. А на конце этой торчащей вверх удочки болтается какойто шарик.
– Это приманка, - объяснил радостный Рыбкин. - Там же, на дне - вечная тьма. А этот шарик светится. И приманивает добычу.
Здорово, конечно, но уж очень она страшная. Я бы к такой рыбе ни на какую приманку бы не пошел.
– Страшная… - заступился за рыбу Алешка. - Поживи на такой глубине, да еще в вечном мраке. Это не то что моя двуногая.
А начальник экспедиции уже стоял на палубе с бутылкой шампанского. А за его спиной - кок Сковорода с подносом, на котором позвякивали блестящие на солнце бокалы.
Начальник экспедиции сказал речь, поздравил Рыбкина и весь коллектив и добавил:
– Ну вот, а все говорят, что на такой глубине нет жизни. Жизнь есть везде! - Он осушил свой бокал до дна.
Вообще было весело. Можно подумать, что мы подняли со дна океана не какоето явно несъедобное страшилище, а сундук с золотом. Но всех это страшилище очень радовало. Лишь боцман почемуто был к нему безучастен. Он только слушал и молчал. И щелкал кнопками слухового аппарата.
Счастливый Рыбкин даже не допил свое вино и тут же помчался в лабораторию - сделать необходимые записи и заспиртовать рыбу. Как вещественное доказательство, что жизнь есть везде. Даже в немыслимых черных глубинах океана.
Вслед Рыбкину неслись поздравления. И шутки. Даже боцман пошутил:
– Отдал бы ты ее коку, на ужин.
Рыбкин при этом чуть не сорвался с трапа и покрепче прижал свое драгоценное страшилище к груди. А что с ним будет, когда Алешка наврет ему о своей двуногой рыбине! Интересный народ, эти ученые. Штокман както за ужином рассказал, что один ученый энтомолог, который букашек изучает, открыл неизвестного крошечного паучка и сошел с ума от радости. И назвал этого паучка именем своей жены. Они, наверное, жена и паучок, чемто похожи были.
– Числом ног, что ли? - свредничал Алешка.
Возможно: или у паука всего две ноги, или у жены ученого шесть ног.
Во всяком случае, Алешку так поразил этот рассказ, что он тут же пересказал его маме в очередной бутылке с сахарным песком.
– Дай посмотреть, - попросил я, когда Алешка вложил письмо в конверт.
Он нехотя вынул и протянул мне листок со своими каракулями.
«Дарагая мама! Нам тут очень весело. У жены одного ученава оказалось шесть ног. И он сашел с ума от радости. А ихтеандер Рыпкин поймал страшилишче с удачкой на носу. И тоже сашел с ума от радости…»
Как бы и наша мама… от радости… Подумает еще, что мы не в экспедиции в Тихом океане, а на экскурсии… в сумасшедшем доме.
Я так и сказал Алешке. А он усмехнулся и успокоил меня:
– Дим, наша мама умная.
Жизнь на судне шла своим чередом. Мы даже начали забывать, что папа здесь на задании. А он не забывал. Правда, это было совсем незаметно. Он только болтался по кораблю и трепался со всеми (извини, папа), кто ему попадался на пути. И задавал всякие смешные вопросы. И выслушивал смешные ответы. И всем нравилось, что этот богач такой наивный и простой. И старались рассказывать ему и объяснять как можно больше и подробнее. Тем более что папа очень внимательно их слушал. Это называется сбор информации.
И конечно, папа все время «просеивал» эту информацию в своей голове. И, видимо, чтото там оставалось - важное и ценное. Потому что он становился все озабоченнее, правда, только тогда, когда находился наедине с нами или с капитаном. А так он был все время весел, любопытен и в хорошем настроении.
Мы с Алешкой, конечно, забыли о своих ролях детей олигарха. Да и не знали мы этих ролей, никогда такими детьми не были и с такими детьми не общались. И оказалось, что такое нормальное поведение сослужило нам хорошую службу. Нас приняли в коллектив и относились к нам без настороженности, открыто.
– Нормальные хлопцы, - сказал както кок Сковорода. - И лопают как нормальные люди. Я боялся, что капризничать будут, деликатесов требовать, а они - нет, метут все подряд. Кабы нам изза них голодом не сесть. А вообще мне любо, когда люди хорошо едят. И приятно, и полезно. И коку авторитетно.
Мы с Алешкой уже так привыкли к жизни на корабле, что наша «Афалина» казалась нам чьейто гостеприимной дачей, куда нас пригласили погостить. Мы были в курсе всех научных дел и личной жизни каждого матроса и ученого. Вот только с боцманом мы мало общались изза его глухоты и нелюдимости. Хотя моряк он был, как сказал капитан, справный. Все хозяйство на корабле, которым заведовал боцман, всегда было в исправности, всегда безупречно работало и блестело чистотой.
А экватор приближался. Мне даже казалось, что наши ботаники и биологи с ихтиологами больше занимаются приготовлениями к празднику, чем своей любимой наукой. Все секретничали, шептались, перемигивались и шутили. Особенно над Рыбкиным.
