Стивен Робертс - Пиастры, пиастры!!!

Однажды, в ненастный осенний вечер в нашу дверь постучали. На пороге стоял промокший насквозь человек. Вода стекала с его треуголки, ручьями лилась с плаща на пол.

Это был высокий мужчина, с виду джентльмен, лет на десять старше меня. Он снял шляпу. Длинные седеющие волосы слиплись на лбу; глаза, глубоко запавшие, зорко сверкнули, когда он поднял голову. Худой, но не согбённый, осанку держал прямо и уверенно.

Бэн принял плащ и проводил его на свободное место у камина. Незнакомец несколько мгновений разглядывал Бэна, словно хотел спросить о чём то. Но промолчал.

За окнами лил дождь, стучал по крыше крупными каплями, ветви деревьев скрёбли по стеклу. Огонь в камине боролся с сыростью и холодом. Почти все вечера я проводил поближе к очагу, к теплу и свету. Годы брали своё, я уж давно не был тем молодым человеком, что взбирался на грота‑салинг с легкостью обезьяны и не боялся ни ветра, ни качки. Старость подкрадывалась всё ближе болью в груди и ломотой в суставах.

Бэн подкинул поленьев, и огонь, брызнув искрами, затрещал с новой силой, разогнав полумрак гостиной. Сколько времени мы просидели молча, я сказать не могу. Время научило меня терпению, и я уж не замечал его течения. Дни были похожи один на другой, я потерял им счёт. Лишь когда в церкви звучал колокол, я понимал, что прошла ещё одна неделя, такая же пустая и скучная, как все прежние до неё.

После приветствия я не спешил заговаривать: гость был незваным, и приличия не требовали от меня ни расспросов о здоровье, ни пустых разговоров о погоде. Незнакомец также не спешил начинать разговор, сушил промокшую одежду и грел руки, протянув ладони к огню.

Он не смотрел ни на меня, ни на Бэна. Не разглядывал обстановку, словно всю жизнь провёл в моём доме, отчего всё здесь было ему известно и любопытства не вызывало. Он сосредоточенно смотрел прямо в огонь, размышляя о чем‑то своём. Обдумывал начало разговора?

Подчиняясь долгу приличия, он всё‑таки заговорил первым:

— Простите, что не представился сразу. Я не мог решиться назвать своё имя, так как оно довольно известно в широких кругах. Но и не назваться не смею. Врать Вам я не хочу. Потому скажу Вам, кто я. Полагаюсь на Вашу честность и тактичность. Только попрошу сохранить моё имя в тайне, как и наш разговор. Это так же и в Ваших интересах, как и в моих.

Он выждал паузу, словно давая мне возможность подумать. Его слова слегка шокировали меня своей прямотой. Врать мне? Но зачем? Чем его имя может навредить мне?

— Можете на меня положиться, сэр. Я мало с кем общаюсь, и потому не вижу причины распространяться о нашей с вами встрече, если Вы желаете оставить её в тайне.

— Очень хорошо. В таком случае позвольте представиться: Джек Рэдхем. Штурман.

Несомненно, имя это было мне известно. Имя человека, чья слава пронеслась над водами Атлантического океана и достигла берегов старого Альбиона. Однако то было давно, и теперь почти забыто.

— Джеймс Хокинс, эсквайр, к вашим услугам. Какие пути судьбы привели Вас к нам?

— Я к вам по делу, и дело это, мне кажется, более интересно вам, нежели мне.

— Вот как? Вы меня заинтриговали!

— Именно так, джентльмены! Я хотел бы обсудить один важный для нас обеих вопрос.

— Бэн…

— Нет‑нет, мистер Ганн может остаться, в некотором роде он имеет отношение к нашему разговору…

— Ганн? Вы знакомы?

Я взглянул на Бена. Тот был сам не свой. Он смотрел на гостя, словно тот явился из преисподней. Последний не отводил глаз от угольев.

— Вполне возможно…

— Обогрейтесь, выпейте грогу. В такую погоду очень легко простудиться.

— Благодарю вас, сэр. Я привык к непогоде. Однако от выпивки не откажусь.

Он принял кружку из рук Бэна и, не спеша, словно раздумывая о чём то, начал пить. Бэн суетился более, чем обычно. Мне казалось, что‑то в посетителе тревожит его, но что, он пока не мог сказать. Бен то бледнел, то краснел, то делал мне непонятные знаки у гостя за спиной. Все это я посчитал дурным предзнаменованием. Несомненно, Бэн знавал нашего гостя раньше, но не имел возможности предупредить меня о чём‑то, не нарушив приличий. Поэтому я мог лишь молча наблюдать, оставив выводы на потом.

Я видел перед собой крепкого, закалённого человека. Ботинки стоптанные, но недавно начищенные. Чистый, хоть и старый камзол, некогда синий, а теперь выгоревший и затёртый едва ли не до белизны, был местами аккуратно заштопан. Лицо его, обветренное, загорелое, хранило черты джентльмена, воспитанного в хорошем обществе, но много пережившего впоследствии. Тонкие пальцы с чистыми, обрезанными ногтями, крепко держали чашу, он словно и не замечал, что пунш обжигающе горяч. Мозолистые ладони привыкли к веслу, а наверняка и к сабле. Весь вид выдавал человека, много повидавшего на своём веку, и рождённого командовать более, чем подчиняться.

Странное чувство посетило меня. Давно забытое, и оттого такое будоражащее. Словно я вернулся в детство, в трактир «Адмирал Бэнбоу», сижу за общим столом, за окном гроза, а передо мной старый молчаливый моряк с сабельным шрамом на щеке. Пьёт ром, поминая что то своё, и вот‑вот начнёт тихо напевать «Сатира и пастушку». Билли Бонс нередко буянил, но так же часто тихо грустил. Я любил этого человека, несмотря на все его буйства и прегрешения, любил как отца, покинувшего нас в те дни. И часто грустил о нём. И вот теперь, как тогда — дверь открылась, и на пороге снова возник незнакомец. Словно ветерок из прошлого всколыхнул догорающую свечу, принёс глоток сладкого воздуха, напоминая о былом. И предчувствие чего‑то необычного, забытого и нового одновременно, заставило трепетать моё сердце.

Молча смотрел он в огонь, собираясь с мыслями. Наконец, решившись, произнёс:

— Мистер Хокинс, возможно, вы будете удивлены. Но я пришёл за своей долей с «Моржа»… Вернее, с острова…

Бэн уронил чайник. Я же несколько мгновений не мог найтись, что сказать.

Видения Острова Сокровищ, вспыхнули в моём воображении яркой вспышкой, словно разбудив от долгого, скучного сна. В груди заколотилось. Воспоминания нежданно постучали в мою дверь, и их стуку вторило сердце, так, как давно не стучало, привыкнув к обыденному спокойствию сельской жизни.

Наш разговор затянулся до рассвета. Буря незаметно утихла, стены окрасились розовым в лучах восходящего солнца, а мы всё так же сидели у остывающего камина, предаваясь воспоминаниям дней, давно минувших.