Но деда Потап слушался беспрекословно. И если дед его ругал, у медвежонка даже слёзы текли, так он расстраивался.
Вот какой у Митьки дед.
— Митька, а расскажи, какой дед умный, — просили ребята.
— Дед очень умный, — говорил Митька, — я вам потом много ещё чего расскажу. А теперь хватит, я устал.
— Придумал, — кричит Лёшка, — придумал!
— Что придумал? — спрашивают у него.
— Как что?! Дело! Думаю, доброе.
— Выкладывай, — говорит Мишка.
— Ну-ка, ну-ка, — говорят Нина и Вика.
— Послушаем, — говорит Митька.
— Дело такое: видали, как тётя Поля, нянечка, мучается, в целых шести классах полы моет?
— Видали, — говорят.
— Так что ж, мы безрукие? Сами за собой вымыть не можем? Сами намусорим, натопчем, свинюшник разведём, а тётя Поля убирает.
— Что ж, мы одни? — говорит Мишка. — Весь класс мусорит, а мы за ними убирай.
— За Лисогонова, значит, убирать прикажешь? — возмущается Митька.
— Да, да, за весь класс! Да, и за Лисогонова тоже! Дело не в том, за кого, а в том, кому помогаем, — говорит Лёшка, — а потом другая звёздочка, а после третья, четвёртая. Это вроде как бы почин. Мы вроде бы, значит, починатели.
— Зачинатели, — поправляет Вика.
— Пускай зачинатели.
— А как они узнают, что мы мыли? — спрашивает Нина.
— Как это как? — удивляется Лёшка. — Сами скажем. Бросим клич!
— Эх ты! — говорит Нина. — Ничего ты не понимаешь! Какое же это доброе дело, если про него на всех углах трезвонить. Мы всё сделаем и никому не скажем!
— Здорово! — говорит Митька. — Правильно. Так ещё и лучше. Пусть она нас украсит.
— Кто?
— Наша скромность.
— Пусть, — согласились все и поглядели друг на друга с нескрываемым уважением.
Правда, Мишка Хитров немного сомневался.
— Подумаешь, — говорит, — великое дело — полы вымыть. Вот если бы придумать что-нибудь такое, чтобы ого-го! Чтобы — во! Чтобы, знаете, ах!
— Вот и придумай, — обиделся Лёшка, — что ж ты не придумываешь?
Но Мишка зря беспокоился. Уже минут через пятнадцать после того как они взяли у растроганной тёти Поли швабры, тряпки и вёдра с тёплой водой и приступили к мытью, он понял, что беспокоился абсолютно зря.
Может, это было и не совсем «ого-го!» и «ах!», но и пустяковым делом мытьё полов никак не назовёшь.
Парты двигать — раз! За горячей водой в котельную бегать — два! А этаж-то четвёртый! А воды-то уходит прорва! Выносить грязную воду — три!
Но, конечно, тяжелее всего было само мытьё.
Ребята даже представить себе не могли, сколько мусору скапливается в классе.
— Это надо же умудриться так насвинячить, — ворчал Мишка, гоняя тряпкой, намотанной на швабру, лужу.
— Будто нарочно! Никогда бы не подумал! — удивляется Митька.
— Варвары! Троглодиты! Самоеды! — ругалась Вика папиными словами.
— Теперь если увижу, кто мусорит, не знаю, что с ним сделаю, — грозился Лёшка.
— А ты под своей партой погляди, — сказала Нина.
— Да-а, все мы, оказывается, хороши!
На том и порешили.
А труднее всего было загнать воду назад в вёдра.
Тут уж швабра не помогала! И на коленки не станешь — мокро. А поясница уже через пять минут начинает трещать, просто немеет вся от напряжения.
И мыть пришлось не один раз, а три. После первого раза только грязь размазали. Вот каким непростым делом оказалось простое дело — мытьё полов.
Но до чего же приятно было сидеть потом на учительском столе, болтать ногами, вдыхать свежий запах только что вымытого пола и любоваться делом рук своих!
А на следующий день, перед началом второго урока Таисия Петровна сказала:
— От имени всего класса я хочу поблагодарить звёздочку «Светлячков» за то, что все мы сидим в чистом, опрятном классе. «Светлячки», ребята, вчера сделали доброе дело, помогли тёте Поле и позаботились о всех нас — убрали класс и даже вымыли полы. Предлагаю поставить им в таблицу соревнования десять очков.
— Кто наболтал?! — сердито шепчет Лёшка.
— Подумаешь, делов-то, пол вымыть! — говорит Лисогонов и бросает демонстративно смятую промокашку на пол.
— А ну подними! — тихо говорит Мишка и встаёт.
— Подними, хуже будет, — говорит Вика.
— Помни про аперхук, — шепчет Митька.
— Тихо, ребята. Гоша, конечно, пошутил. Ты пошутил, Гоша?
— Пошутил, — мрачно говорит Лисогонов и поднимает промокашку. — Я пошутил, а они не понимают моего чувства юмора. Даже смешно!
— Вот и хорошо, — говорит Таисия Петровна, — пошутили и хватит. Приступим к уроку.
С тех пор второй «а» убирает класс самостоятельно.
Папа и мама ушли в гости. Папиному сослуживцу Бородулину стукнуло пятьдесят. Мама надела любимое серое платье, папа долго вывязывал галстук.
А Митьке было скучно и завидно.
Наконец папа укротил непокорный галстук, а мама оторвалась от зеркала.
— Чего это ты куксишься, — говорит папа, — завидуешь чёрной завистью? Нас-то небось не повёл на Викин день рождения!
— Была нужда — завидовать, — говорит Митька, а сам всё равно завидует. — А здорово его стукнуло?
— Кого? — удивляется папа.
— Бородулина вашего.
— А-а! Ты слышишь, мать, какой у нас остряк-юморист объявился?
— Слышу. Ему бы для Аркадия Райкина писать.
— Ладно уж, идите, веселитесь, — мрачно говорит Митька.
— И пойдём, — говорят папа и мама.
Они ушли. Митька послонялся без дела по квартире, попытался читать, но книжка попалась уже читанная, да и читать чего-то не хотелось.
Покрутил приёмник. Передавали что-то о коровах.
Скукота.
Тогда он пошёл в ванную и напустил в ванну немного воды.
Он туда фикус поставил. Это был тропический остров Таити.
К нему плыли корабли — мыльницы.
И тут вдруг зазвонил звонок.
Он трезвонил без перерыва. Пока Митька шёл из ванной, пока открывал, он всё звонил, не переставая.
Митька отворил дверь… и никого не увидел. А в звонке торчала спичка.
— Это ещё что? — говорит Митька и растерянно озирается по сторонам. — Хулиганство какое!
Вдруг сверху послышалось хихиканье. Митька поднял голову и увидел… кого бы вы думали? Гошку Лисогонова, своего главного врага!
— Ты?! — спрашивает Митька.
— Ага, я. Испугался?
— Ещё чего! Почему я должен пугаться?
— Да, не испугался! А кто оглядывался с испуганным выражением лица? Кто слова бормотал? — спрашивает ехидно Лисогонов.
— Ничего я не с испуганным, а просто так. Ты зачем пришёл?
— А так, — отвечает Лисогонов. — Я к тебе в гости пришёл. Скучно.
Митька, конечно, здорово удивился, но виду не подал.
— Заходи, — говорит. — Мне тоже скучно.
— А ты что, один дома?
— Ага. Папа и мама в гости пошли к Бородулину. Его стукнуло.
— Как это — стукнуло? — удивляется Лисогонов.
— Да я шучу. Просто у него день рождения. Папа говорит: стукнуло пятьдесят. Вот я и шучу по этому поводу.
— А-а, понятно, — говорит Лисогонов. — А что мы делать будем? Чем заниматься?
— Наверное, надо тебя угостить чем-нибудь, раз ты гость.
— Это правильно, надо угостить, — говорит Лисогонов. — Это ты хорошо придумал.
— А чем? — спрашивает Митька.
— Откуда же я знаю? Ты хозяин, ты и знай.
— Может быть, котлетами?
— Ещё чего! — возмущается Лисогонов. — Кто же это гостей котлетами угощает?! Котлеты сами едят. А шоколад у тебя есть?
— Нету.
— А конфеты?
— И конфет нету. Сегодня две последние «Белочки» съел.
— Эх ты! Что же это ты? Мои любимые конфеты! А варенье есть?
— Есть! Варенье есть! Целая трёхлитровая банка есть, — кричит Митька обрадованным голосом.
— Ну ладно уж, тащи варенье, — соглашается Лисогонов.
И Митька принёс варенье. Они его столовыми ложками ели.
Красота!
Ешь себе сколько влезет. Никто не мешает. Никаких тебе блюдечек, никаких розеточек.
Лисогонов ел так умело, так ловко зачерпывал, что завидно было глядеть. Зато Митька чаще лазал в банку.
— Как твоё здоровье, Гоша? — осторожно спрашивает вдруг Митька.
Лисогонов тут поперхнулся и подозрительно уставился на Митьку.
— Хорошее, — говорит. — А зачем ты вдруг спрашиваешь?
— Да это я так. Для поддержания разговора.
— А-а, для поддержания! Тогда понятно. Хорошее здоровье. Только иногда болит голова, колено, почки и ещё здесь.
Лисогонов неопределённо ткнул себя в грудь, значительно покачал головой и участливо поглядел на Митьку.
— А твоё как? — спрашивает.
Митька стал лихорадочно вспоминать, на что жаловалась его тётка Мария Григорьевна, когда приходила в гости.
